Все эти противоречащие духу христианства учения проистекали из того, что папы, стремясь к установлению единства в церкви, хотели подчинить себе всю светскую область и видели в себе источник всякой законной власти. При раздвоении общественного устройства и человеческих воззрений, когда, с одной стороны, представлялась область телесная, с другой — духовная, естественно было видеть в духе высшее движущее начало и стараться покорить ему тело. Папы в своей только власти видели нравственный элемент, способный установить порядок в мире. Но, с другой стороны, само раздвоение, составлявшее сущность средневековой жизни, представляло неодолимую преграду подобным стремлениям. Поэтому папские притязания постоянно встречали в гражданской области самый сильный отпор. Хотя в средние века нелегко было бороться с церковью, однако здесь защитники императоров стояли на твердой почве. Они могли обличать несостоятельность папской теории, опираясь на само Священное Писание. Поэтому не только князья и юристы, но и духовные лица выступали в защиту светской власти. В самом начале борьбы, когда Григорий VII гремел против Генриха IV, епископ Вальтрам Наумбургский, в опровержение писем к Герману Мецскому, написал трактат «О сохранении единства церкви»[92]. Из этого сочинения мы узнаем воззрения приверженцев императора и доводы, которыми они старались опровергнуть папскую теорию. Так же как папа, Вальтрам утверждает, что Спаситель установил единство церкви, связанной любовью и подчиненной единому главе — Христу, но нарушителем этого единства он выставляет самого Гильдебранда, как он постоянно называет Григория VII.

Вальтрам признает Римскую церковь матерью всех церквей. Когда византийские императоры впали в ересь, говорит он, мать справедливо отринула их от себя и приобрела новых, благороднейших сынов, в лице галлов и германцев, которых короли, за оказанные церкви услуги, сделались сначала римскими патрициями, а потом императорами. Он признает справедливость и низложения Хильдерика, который носил только имя царя, а в сущности был не более как призраком. Но перенесение власти на достойнейшего совершилось по общему приговору князей, которые испросили только согласие папы. Гильдебранд в письме к Герману Мецскому, говорит Вальтрам, несправедливо налагает пятно на папу Захария и на Стефана, утверждая, что они собственною властью низложили Хильдерика и разрешили франков от присяги. Право низлагать царей не принадлежит церкви. Приводя слова Гелазия, Вальтрам доказывает, что Бог для управления миром установил две независимые власти, которые должны помогать друг другу. Поэтому апостол говорит: всяка душа властем предержащим да повинуется. Апостол называет князя слугою Божьим, который недаром держит меч. Из этого ясно, что Бог поручил наказание преступников не святителям церкви, а князьям. Святитель не имеет иного меча, кроме духовного, который есть слово Божие. Но так как еретики не могут быть принуждаемы одним духовным мечем, то церковь в этом случае прибегает к помощи светской власти. Святители церкви всегда обращались к князьям, даже зараженным ересью, с просьбою и мольбою, а никогда не приписывали себе права их низлагать. Присваивать себе такую власть — значит учинять пожар для разрушения церкви. Кто не признает над собою власти князя, кто не воздает ему чести, кто не платит ему дани, тот обращает на себя справедливое его орудие, тот сам налагает на себя вину. Апостол сказал: «Воздадите убо всем должная, ему же урок урок, а ему же дань дань, ему же страх страх, а ему же гестъ гестъ». И сам Христос сказал: «Воздадите убо кесарева кесаревы». Он сам заплатил дань. Поэтому, кто сопротивляется власти, тот Божьему повелению сопротивляется.

Несправедливо также Гильдебранд, ссылаясь на данную Петру власть связывать и разрушать, утверждает, что его предшественники разрешили франков от присяги. Петру дана власть связывать и разрушать узы грешников, а не разрушать от того, что предписывает Св. Писание, и не связывать слово Божие. Для христианина присяга должна быть священна. Призывать имя Божие всуе — величайший грех; клятвопреступники не наследуют царства Божьего. Поэтому папа не имел власти разрушать от присяги, и напрасно опять Гильдебранд наложил такое пятно на Захария и Стефана.

Наконец, папа присвоил себе право отлучать императора от церкви и запрещать подданным с ним сноситься. Но это значит восстановлять народ на царя, возбуждать междоусобия, нарушать церковное единство. Св. Писание велит подчиняться предержащим властям; апостол о самом Нероне сказал: царя чтите. Поступая таким образом, восстановляя епископа на епископа, клир против клира, народ против народа, наконец, даже сына против отца и брата на брата, Гильдебранд и его приверженцы сами являются нарушителями церковных законов и отщепенцами от церкви. Папа ссылается на пример Амвросия, который отлучил Феодосия от церкви. Но Амвросий не запрещал вельможам и воинам сноситься с императором, даже когда имел дело с Валентинианом, покровителем еретиков. Отлучив императора от церкви, Гильдебранд преступил закон, запрещающий одному и тому же лицу быть вместе обвинителем, свидетелем и судьею. Он нарушил также закон, запрещающий низшему судить высшего, ибо царя как высшего судью кто дерзнет обвинять или судить? Священник должен быть здесь не судьею, а просителем, как показывают примеры отцов церкви. Один Бог держит в руке своей сердце царево и меняет царства; Гильдебранд же приписывает папе власть, принадлежащую одному Богу. Апостолам Христос велел устраивать церковь, а не царство. Он сказал, что пришел на землю, чтобы служить, а не принимать служение. Он удалился в горы, когда его хотели сделать царем. Гильдебранд и его епископы присвоили себе обе власти и через это сделались неспособны к обеим.

В этих доводах слышен голос ревностного защитника светской власти, который видел осуществление церковного единства, т. е. согласия верующих, лишь в подчинении князю, главе государства. С такою же силою восставали на притязания пап и целые соборы духовенства. Когда Пасхалий II разослал по церквам окружное послание, в котором он призывал верных к оружию против императора, люттихское духовенство отвечало:

«Римская церковь взывает к светскому мечу против своей дочери, желая ее уничтожить; но кто дал ей власть меча? Иисус Христос не знает иного оружия, кроме духовного. Следовательно, Пасхалий, проповедуя крестовый поход против христиан, действует не как преемник апостолов. Да будет нам позволено сказать при всем уважении к апостольскому чину: папа и его советники не знают, что делают. Что видели мы в Камбре? Опустение церквей, угнетение бедных, дикие грабежи и опустошения, убийства без разбора добрых и злых. Вот что готовят и нам. Разве это апостольские дела? Неслыханная вещь! Папа обещает прощение грехов, обещает небесный Иерусалим тем, кто совершит злодеяния! Напрасно ищем мы авторитета, чтобы оправдать войну, объявленную во имя религии мира. Христос проповедует мир, апостолы и их преемники проповедуют то же; встретив грешника, они его обличают, осуждают, но ограничиваются этими духовными наказаниями, оставляя Богу заботу о мести… В чем упрекают нас? — продолжает люттихское духовенство. — В том, что мы остались верны императору? Но папа забывает, что Христос и апостолы предписывают уважать власти и повиноваться им. Напрасно думают разрешить нас от присяги; нельзя сделать, чтобы клятвопреступление было делом похвальным. Отлучение царей от церкви и низложение их — предприятия новые, противные христианскому преданию. Не то чтобы князья не подлежали церковным наказаниям; но так как отлучение их от церкви возмущает мир христианства, то церковь должна соблюдать величайшую умеренность, когда нужно ниспосылать громы на светские главы христианского общества. Никогда отлучение князя от церкви не может разрешить подданных от клятвы верности, ни дать церкви права воевать против царей. Будь император еретиком, мы все же обязаны ему повиноваться, мы должны молиться за него, но мы не смеем поднять на него оружие. Никакой папа прежде Григория не употреблял материального меча против князей, Гильдебранд первый вздумал властвовать над царями. Учение его ложно, потому что оно противно постоянному преданию церкви. Мы предпочитаем следовать примеру святых, нежели нововведениям честолюбивого первосвященника»[93].