Куксон остановился возле сейфа, отпер и взял с полки потертый кожаный ремешок с серебряными накладками. Повертел в руках, бормоча что-то себе под нос, подумал, бросил обратно, с лязгом захлопнув стальную дверцу, и снова принялся мерить шагами кабинет.

На ходу гоблин то морщил лоб, то сдвигал брови, то сдергивал колпак с головы, словно решался на что-то.

Наконец, взял стола колокольчик и звякнул.

На пороге возник помощник Граббс.

Куксон кашлянул.

— Гм… гм… вот что. Сходи-ка прямо сейчас в подземелье, в отдел бумаг и…

Гоблин Куксон покусал губы.

— И распорядись, чтобы мне выписали пропуск…

Граббс подождал немного, не дождался и почтительным тоном уточнил:

— Куда изволите приказать выписать пропуск?

Куксон заложил руки за спину и вздохнул глубоко, словно перед прыжком в ледяную воду.

— В городскую тюрьму.

Только-только забрезжил рассвет, только-только показался из-за горных вершин краешек солнца, а гоблин Куксон уже шагал по улице, припорошенной ночным снежком. Легкий морозец щипал за уши, пробирался за воротник, но Куксон, погруженный в раздумья, ничего не замечал. Предстояла ему весьма неприятная встреча, и многое бы гоблин отдал, чтобы встречи этой избежать, да вот незадача — не избежишь, потому как просить о помощи больше некого.

Всю ночь Куксон ворочался в постели, думал, прикидывал и так и этак, вставал, ходил по комнате, поглядывая на листок желтой бумаги со светящейся печатью — пропуск в тюрьму — да так ничего и не придумал.

Как только посветлело за окнами, Куксон оделся потеплее, по уши укутался в зеленый вязаный шарф, захватил нужные бумаги и отправился в путь. Путь этот лежал не в Ведомство по делам магии, а в противоположную сторону, на окраину Лангедака.

Дорога предстояла неблизкая, но оно и к лучшему: было время поразмышлять, подготовиться к разговору.

Прошел Куксон Торговой улицей, миновал пустую пока еще Сторожевую площадь, рассеянным кивком поприветствовал фею Скарабару, летавшую от фонаря к фонарю. Скарабара была фонарщицей — необычное ремесло для феи, хотя сама она так не считала и очень не любила, когда возле фонарей собирались толпы приезжих, поглазеть на фею-фонарщицу. Могла и что-нибудь тяжелое на головы зевакам уронить. Извинялась, конечно, потом, уверяла, что нечаянно.

Сразу за площадью начиналась улица Белошвеек. Здесь находились швейные мастерские и модные лавки. На все королевство славились искусные вышивальщицы из Лангедака, ведь почти все они были феями. Сюда, припрятав в кармане золотую монетку, наведывались тайком молодые девушки: ведь всем известно, что если уговорить мастерицу зашить волосок девушки в шов чужого свадебного платья и шепнуть имя суженого, то не пройдет и года, как быть и своей свадьбе!

Куксон свернул в переулок.

Уже половина неба полыхала рассветным огнем, из-за снежных вершин поднималось солнце.

Гоблин тяжело вздохнул. Что-то принесет сегодняшний день? Неужто, снова весть о чьей-то смерти?

Сразу полезли в голову разные мысли, одна другой неприятней. А тут еще и мимо трактира «Трилистник» пройти пришлось, куда он, Куксон, частенько захаживал.

С виду «Трилистник» от других трактиров ничем не отличается, дверь открыта настежь в любое время дня и ночи: отчего не зайти, не посидеть? Так-то оно так, но мало кто из людей мог похвастаться тем, что переступал его порог. Владелец трактира против людского племени ничего не имел, однако, порядок есть порядок!

Порядок же был таков: входить в «Трилистник» имели право только волшебные существа: огненные фениксы, что с незапамятных времен в Стеклянной Гильдии служат, феи, неунывающие щеголи-лепреконы, мрачноватые, себе на уме, кобольды, развеселые клуриконы и прочие. Человек же в трактир мог попасть лишь по приглашению кого-нибудь из волшебных существ, а они такими приглашениями не разбрасывались.

Гоблин мельком глянул в окно «Трилистника»: несмотря на ранний час в трактире уже были посетители. Неумирающие, сгрудившись возле стола, обсуждали что-то. Куксон догадывался, о чем они говорили.

Потянулись окраинные улочки. Гоблин Куксон шел, погрузившись в тревожные размышления, и так задумался, что, услышав чей-то негромкий голос, вздрогнул.

Микмак! И откуда появился, как подошел так неслышно, что гоблин его и не заметил и не услышал? Здоровается почтительно, а в белых, словно изо льда сделанных глазах, насмешка, будто знает зимний дух, что за мысли одолевают Куксона.

— Далеко ли направляешься, гоблин? — тихо спросил микмак.

Ничего не ответил Куксон, лишь кивнул сдержанно и дальше поспешил. Подумал невольно: ох, не к добру микмак встретился, не видать теперь удачи!

Куксон прошел еще немного, свернул в один переулок, потом — в другой и вот уж показалась высокая каменная стена и крепкие ворота, окованные железом.

По мере приближения, двигался гоблин Куксон все медленнее и медленнее, а потом и вовсе остановился.

Постоял, бормоча что-то себе под нос, повернул было назад, но тут же спохватился: остановился, выпрямился, одернул куртку и решительно зашагал к воротам.

Взялся за дело — делай, а там — будь что будет.

Коротко стукнул в окошко будки, где дежурные тролли сидели.

Окно распахнулось. Увидев важного чиновника из Ведомства магии, физиономия тролля Караха приняла почтительное выражение.

— Приветствую, почтенный Куксон! Всегда рады видеть вас в нашей тюрьме!

— Гм… — неопределенно промычал гоблин в ответ на этакое приветствие и протянул пропуск.

— По делам Гильдии к нам? С кем желаете встретиться?

— С начальником тюрьмы.

— Сию минуту доложим, — заверил Карах и бросил другому троллю, находившемуся в будке: — Что сидишь, дубина? Марш в Северное крыло, объяви, что прибыли из Ведомства!

Тролль исчез.

— Он у нас новенький, — извиняющимся тоном объяснил Карах, повернувшись к Куксону. — Всего вторую неделю на службе.

Зазвенели ключи, заскрежетал замок.

— Прошу, почтенный Куксон!

Тролль Карах с поклоном отворил неприметную дверь, предназначенную для особых посетителей, и гоблин Куксон с бьющимся сердцем ступил на территорию тюрьмы.

… В другое время, он нимало бы не волновался: дважды в год приходилось здесь бывать, по служебным надобностям, разумеется.

Территория острога от магии была надежно защищена: возле каждого входа прибита ветка горной рябины, двери в темницах — из остролиста, никаким колдовством их не откроешь! А, кроме того, для особых арестантов, которым рябина да остролист были нипочем, имелись камеры в Восточном крыле, охранявшиеся при помощи надежных заклинаний.

Два раза в год, в середине лета и в начале зимы, заклинания требовалось обновлять — для того-то Куксон и являлся в тюрьму, захватив с собой небольшой ларец с золотыми накладками. В присутствии начальника тюрьмы золотые треугольники впечатывались в двери камер, за которыми находились особо опасные магические узники: заклинания не давали возможность арестанту воспользоваться своей магией или чародейством.

Кто находился в камере, Куксон не знал и никогда о том не спрашивал. Из-за дверей не доносилось ни звука, ни шороха, так что не понять — есть там кто или нет.

Обычай защищать камеры магическим образом появился лет пятьдесят назад, после того, как один особо опасный преступник из сильфов ухитрился в первую же ночь бесследно исчезнуть из своей темницы, причем, дверь так и осталась запертой, решетки на окнах — целехонькими, а тролли, стоявшие на карауле, клялись, что ничего не слышали, никого не видели. Троллей на всякий случай казнили, как сообщников, но делу это не помогло: беглеца так и не поймали.

С тех пор и появились на дверях камер золотые треугольники, оплаченные городской казной.

Куксон неторопливо шел через просторный, вымощенный булыжником двор. Попался навстречу знакомый стряпчий из лепреконов, с пачкой бумаг под мышкой.