Гоблин приложил руку ко лбу.

— Да, да… но как я только подумаю, что нам еще раз все это проделывать придется, так у меня мороз по коже!

Он взглянул на «гоблиншу».

— Ты ведь управишься за три дня? — умоляюще спросил Куксон. — Выследишь призрака и уничтожишь его? Сделаешь это?

— Я же поклялся, — буркнула «гоблинша». — И небо слышало мои слова.

Мейса вздохнул:

— Ты уж не подведи, — он слегка подтолкнул «гоблиншу». — Давай, давай, шевелись! Мы тебя из камеры вытащили не для того, чтобы ты по Лангедаку разгуливал!

«Гоблинша» сердито фыркнула.

— Может, мне еще пробежаться, чтобы вас порадовать? — язвительно осведомилась она.

— Почтенные гоблинши не… не бегают, — Куксон, то и дело вытирая колпаком испарину со лба, в очередной раз оглянулся: нет ли погони. — Это сразу же вызовет по… подозрение.

— Не мог другую иллюзию создать, помоложе? — прошипела пожилая «гоблинша», метнув сердитый взгляд на Мейсу. — Непременно нужно было заставить меня ковылять по Лангедаку в виде страшной гоблинши в бородавках?

— Какая тебе разница? — удивился Мейса.

Куксон недовольно поджал губы. «Страшная гоблинша в бородавках»! Можно подумать, человеческие старухи лучше выглядят. Пожилые гоблинши-то не в пример благообразней к старости делаются: слегка зеленеют лицом, обзаводятся бородавками, а что уши покрываются седым пушком, так это только прибавляет почтенности.

Куксон снова вытер ледяной пот и натянул колпак по самые уши.

Дорога от городской тюрьмы до ночлежки «Омела» происходила для гоблина словно бы в тумане.

Никогда еще он не чувствовал себя так ужасно: ноги подкашивались, сердце то замирало, то, наоборот, начинало колотиться так, словно вот-вот выскочит из груди, в глазах темнело.

Даже какие-то звуки чудились! То он явственно слышал собственный разговор с начальника тюрьмы, и тот, будто бы, спрашивал: «А что, Куксон, не желаешь ли побеседовать с моими троллями? Или предпочитаешь колдунов бурубуру?», а когда гоблин в ужасе лепетал что-то в ответ, Мадьягар заливался зловещим смехом и говорил, что в самом ближайшем будущем тюремный живописец напишет прекрасную картину: «Гоблин Куксон, как вдохновитель и организатор побега», а он, Мадьягар, повесит ее на самое видное место в своем кабинете.

То появлялся перед мысленным взором Куксона глава Гильдии маг Хронофел, срывающий серебряные пуговицы с гоблинской курточки и с позором изгоняющий его, Куксона, со службы, то слышались крики пустившихся в погоню троллей.

Не раз и не два останавливался Куксон, в ужасе оборачиваясь назад, уверенный в том, что вот-вот покажутся из-за угла тролли-тюремщики, с воплем: «Вот они! Держи их!».

Что тогда делать прикажете, куда бежать, где спасаться?!

Однако ж, погони пока что не наблюдалось, а это значило, что иллюзия, созданная Мейсой, подозрения пока что не вызывала.

Три дня бы продержаться, только три дня!

С Синджеем твердый уговор заключен: он слово дал, что по истечении этого срока добровольно в темницу вернется и уж можете не сомневаться, слово свое сдержит. Желает он, конечно, навсегда свободу получить, но это уж не в его, Куксона, власти…

Мейса, конечно, мастер, каких поискать: иллюзия, что в камере осталась, от Синджея неотличима. Одна только загвоздка имелась: иллюзия-то не ест и не пьет. Поначалу надзиратели не обратят внимания на то, что арестант пищи не принимает, но рано или поздно заметят. Заподозрят неладное, магов вызовут, а те в два счета хитрость с видением раскусят.

И уж тогда такое начнется!

Куксон в ужасе содрогнулся. Взглянул на Мейсу и опять принялся (мысленно, разумеется, чтобы ничьего внимания не привлекать) корить себя последними словами. Что он наделал! Как мог Мейсу в такое дело втянуть? Нет ему за это прощения!

— Вот что, — как можно тверже проговорил гоблин. — Если нас разоблачат, то я скажу, что все это сам сделал. Сам ключи стащил, сам камеру открыл, все сам!

Мейса снисходительно глянул на него сверху вниз.

— И кто же тебе поверит, Куксон?

— Я убедительно скажу! — захорохорился тот. — Я — гоблин, я умею хорошо врать!

Мастер иллюзий ободряюще похлопал его по плечу.

— Не паникуй раньше времени. Все хорошо будет.

— Да, да, — с сомнением пробормотал Куксон и побрел дальше, спотыкаясь на каждом шагу.

А Мейса, оглянувшись назад, на пустой переулок, сказал «гоблинше» с веселой ухмылкой:

— Эх, надо было и впрямь помоложе тебя сделать… создать иллюзию девицы из Веселого квартала, что ли. Имеется там у меня одна знакомая…

— Скарабаре это расскажи, — буркнула «гоблинша».

Гоблин Куксон мысленно возблагодарил небо за то, что мысль о девице не пришла в голову Мейсы раньше: ведь ему, Куксону, никак невозможно ему ходить по Лангедаку в обществе персоны из Веселого квартала! Завтра же об этом все Ведомство трезвонить будет, а там и по городу слухи пойдут. А он, Куксон, за сто с лишним лет беспорочной службы никогда поводов судачить о себе не подавал, даже тогда, когда много лет тому назад одна хорошенькая ведьмочка, воспылав страстью, пыталась соблазнить молодого тогда еще гоблина прямо на рабочем месте. Но, спасибо всем гоблинским богам, и тогда он с достоинством вышел из щекотливой ситуации, хотя, честно скажем, нелегко это было!

Кстати, о богах.

Обещал им Куксон целых десять золотых нуоблов пожертвовать, ежели побег успешно пройдет. Десять золотых, гм, гм… большие деньги! А ведь если вдуматься, выйти из тюрьмы помогли не боги, а фея Скарабара…

— Восемь золотых нуоблов, — пробормотал гоблин Куксон, слегка уменьшая обещанную сумму, и выжидательно посмотрел на небо.

Небеса безмолвствовали: видно боги знали, что гоблины не любят бросать деньги на ветер, и отнеслись с пониманием к тому, что пожертвование будет чуть-чуть поменьше.

Куксон пошел дальше, невольно ускоряя шаг, а тут, как на беду, повстречался лавочник Бархамай.

Поздоровался, узнал, что Куксона навестила дальняя родственница из деревни (это уж Мейса сразу же наплел), почтительно поклонился старушке-гоблинше, посулил завтра же доставить для нее особые гоблинские лакомства: засахаренных лягушек да желе из болотной ряски. Насилу от него отвязались, Куксон уж и ног под собой от страха не чуял.

Двинулись дальше, добрались до окраинных улиц, до ночлежки — рукой подать.

Вдруг «гоблинша» небрежно поинтересовалась:

— Куксон, ты говорил, что до городка, где женщина-хоглен обитает, день пути?

Гоблин насторожился:

— А тебе-то что? Рассчитываешь еще и туда успеть? Как ты туда доберешься?

— Это уж моя забота.

— И думать об этом брось! Заклинание быстрого перемещения я тебе покупать не буду: стоит оно столько, что тебе вовек не расплатиться!

Он поправил колпак и продолжил:

— Мы тебя не для того из тюрьмы вызволяли, чтобы ты за хогленами охотился. Твое дело — помочь нам с призраком, понял?

«Гоблинша» промолчала.

В разговор вступил Мейса:

— Куксон рассказал мне историю с хогленами, — сообщил он. — Это правда?

— Правда, — ответила «гоблинша».

— Хоглена так просто не убить. Тебе придется сжечь ее живьем.

«Гоблинша» сверкнула глазами.

— Да. Мне придется сжечь ее живьем. Хочешь помочь?

— Э-э-э…

— Тогда заткнись.

Вот «Омела» видна, осталось миновать переулок!

И только Куксон дух перевел, только вздохнул облегченно, как вынырнул из-за угла микмак, зимний дух с ледяным сердцем.

И что он здесь делает, для чего вокруг «Омелы» рыскает, словно разнюхать что-то хочет?!

Скользит навстречу, глаза белые, словно из кусков льда сделанные, смотрят пристально, ресницы густым инеем покрыты, волосы снегом запорошены.

И волноваться вроде бы повода нет, не видят микмаки сквозь иллюзии, нет у них такого умения, но все равно заныло сердце у гоблина Куксона: ох, не к добру микмак попался!

Посмотрел зимний дух на Куксона, усмехнулся, взглянул мельком на Мейсу, перевел взгляд на сгорбленную гоблиншу, ковыляющую рядом.