Как ни странно из города мы выбрались без всяких приключений и углубились в степь. Положение, мягко скажем, не завидное. Ни воды, ни еды, только грубо откованный ятаган. В отличие от Фалькона я не унывал, будет день и будет пища. Я даже затянул песню: "Степь, да степь кругом", — но, заметив жуткую гримасу на лице барда, замолчал, ну нет у меня музыкального слуха, что поделать?

— Не нравиться спой сам, а я пока с помощью магии воду поищу.

— А и спою! — И спел, да еще как, даже слезу выжал — от смеха:

Я видел небо в стальных переливах и камни на илистом дне,

И стрелы уклеек, чья плоть тороплива, сверкали в прибрежной волне.

Ещё было море и пенные гривы на гребнях ревущих валов

И крест обомшелый в объятиях ивы, чьи корни дарили мне кров.

А в странах за морем, где люди крылаты,

Жил брат мой — он был королём.

И глядя, как кружатся в небе фрегаты,

Я помнил и плакал о нём.

Брат мой с ликом птицы, брат с перстами девы,

Брат мой.

Брат, мне море снится, чёрных волн напевы,

Брат мой.

В недоброе утро узнал я от старца о рыбе, чей жир — колдовство,

И клятвою крови я страшно поклялся отведать её естество.

Но старец, подобный столетнему вязу, ударил в пергамент страниц:

"Нажива для рыбы твориться из глаза — из глаза властителя птиц!"

Я вышел на скалы, согнувшись, горбатый, и крик мой потряс небеса.

То брат выкликал на заклание брата, чтоб вырвать у брата глаза.

И буря поднялась от хлопанья крыльев, — то брат мой явился на зов.

И жертвенной кровью мы скалы кропили и скрылись от взора богов.

И битва была, и померкло светило за чёрной грядой облаков.

Не знал я, какая разбужена сила сверканием наших клинков.

Не знал я, какая разбужена сила сверканием наших клинков.

А битва кипела, а битва бурлила под чёрной грядой облаков!

Чья клубиться на Востоке полупрозрачная тень?

Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день?

Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна?

Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?

Се — грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь.

Три зрачка горят на глазе, перевёрнутом вовнутрь.

Се — влекомый нашей схваткой правит путь свой в тишине.

И горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне.

И рухнул мне под ноги брат обагрённый, и крик бесновавшихся птиц

Метался над камнем, где стыл побеждённый, сочась пустотою глазниц.

И глаз наживил я, и бросил под глыбу, где волны кружатся кольцом.

Удача была мне — я выловил рыбу с чужим человечьим лицом.

Я рыбы отведал, и пали покровы — я видел сквозь марево дня,

Как движется по небу витязь багровый, чьё око взыскует меня.

Я вскинул ладони, но видел сквозь руки. И вот мне вонзились в лице

Четыре зрачка на сверкающем круге в кровавом и страшном кольце.

И мысли мне выжгло, и память застыла, и вот я отправился в путь.

И шёл я на север, и птица парила, и взгляд мой струился как ртуть.

Я спал под корнями поваленных елей, а ел я бруснику и мёд,

Я выткал надорванный крик коростеля над зыбью вечерних болот.

И в странах бескрайнего льда и заката, где стынет под веком слеза,

Пою я о брате, зарезавшем брата, за рыбу, чья пища — глаза.

— Что тут смешного?! — обиделся бард.

— Красивая баллада и блестящее исполнение, но история, рассказанная в ней полный бред. Все было совсем не так. Братья были жулики те еще. Магии не на грош, но хитрости, смекалки и фантазии хоть отбавляй. В общем: один из мелких божков решил развлечься и создал рыбу, вложив в нее частичку своей божественной силы отвечающую за всевидение. И специально подослал своего жреца одному из братьев. Божок был явно туповат, нашел с кем связаться. Эти пройдохи инсценировали битву, один вырвал у другого глаз, поймал рыбу и принялся потрошить древние клады, да подглядывать за богинями, совершающими омовение. Второй ему в этом активно помогал. Глаз он регенерировал за день. Потом они устроили месячную попойку и спустили "честно-заработанные" деньги. Гуляла вся столица. А кристаллы с записью моющейся светлой богини красоты произвели фурор. Большой затейницей была и, гм, демонов любила. Но, в конце концов, братишки нарвались на одного злопамятного мага и превратились в камень. Надо их найти и расколдовать, если уцелели.

— Да… — Только и вымолвил Фалькон

— О, я почувствовал воду, на северо-западе, правда, далеко. — Шли мы до полудня, по пути я травил байки, а бард пел песни. В общем, не скучали. А с водой повезло — в наше распоряжение попало целое озеро. Живописное место: плакучие ивы склоняют свои ветви к воде, шелковистая травка устилает берег зеленым ковром, птички поют и две обворожительные русалки греются на солнышке. Как такая красота может существовать так близко к городу уму не постижимо. Увидев нас, русалки с визгом спрыгнули в воду и спрятались за камень, на котором возлежали. Я зажурчал и забулькал как ручеек или котелок с кипящей водой, кому какое сравнение больше нравится. Водные, как принято считать, девы, хихикая выплыли из своего убежища и поманили меня рукой. Я не заставил себя ждать, быстро разделся и прыгнул в воду.

— Присоединяйся, для тебя девочки своих подружек позовут. Это так же здорово как с суккубом, только в воде.

— Но они же, э-э-э, полурыбы. Еще я слышал, что они топят неосторожных путников.

— Чепуха! У них полный комплект, как ты можешь видеть сам. — Я хохотнул, заметив как бард покраснел, — А топят они только всякую мразь!

— Девочки вы же не собираетесь озорства ради меня притопить, потому что, если попробуете, я сделаю из вас уху. Или это будет мясной бульон? — Шутливо пригрозил я. Девочки явно не собирались, они хотели заняться совсем другими делами. Фалькон совсем засмущался и ушел на другую сторону озера. Обязательно вызову для него суккуба, только источник силы найду. А то, что это за бард, которого смущают очень даже милые хвостики.

Веселые подружки отпустили меня только под утро, нагрузив различными дарами морской стихии и обещаниями как-нибудь навестить. Это они запросто, как-то одна такая телепортировалась прямо в общественные термы, где кроме меня парилась гвардейская рота. Морской владыка был очень недоволен, ему перепортили, чуть ли не половину подданных Закатного океана. А у Империи появился целый батальон подрастающих боевых пловцов. Если у русалки рождается девочка, то она будет русалкой, а если мальчик — то полукровкой. Этот ребенок наследует от матери только возможность дышать под водой и дар гидромантии, магии воды. Таковы особенности размножения русалок. А как гвардейцы были счастливы, когда мамаши подбросили им их чад, меня чуть не убили. Зато капитан повысил меня до сержанта и предложил в следующий раз затащить с собой демонессу с подружками, подразделение отличных пловцов у него будет лет через семнадцать, а вот летунов нет. Очень уж он завидовал командиру легиона Небесных мстителей. Какая доля шутки в этом предложении я не понял и посей день. Возможно никакой, с Черного шута, как мы называли его за глаза, станется.

— Я уж думал тебя там утопили.

— Сколько сарказма, что завидно?

— Очень надо.

— Завидно. — Сделал вывод я. — Ладно, что там мне насовали. Так, рыба, моллюски и водоросли. Все очень вкусно, надо есть свежим и сырым. Ожерелье Друга — с одной стороны просто нитка жемчуга с красивой ракушкой, с другой опознавательный знак для каждого подданного Морского Владыки. Надень, оно обеспечит тебе помощь и защиту морского народа. Наверно ты им понравился, меня то они давно обучили своему языку, значит по определению друг и ожерелье не нужно. Теперь жди гостей. — Я подмигнул. — Черная куртка и штаны рыбьей чешуи. Замечательная одежда: в холод греет, в жару охлаждает, очень прочна и влагонепроницаема. Не забыли мой разметчик. — Я быстро переоделся.