Вопреки обыкновению, Фролов не вскинулся от его слов, наоборот, не проявил горячности, говорил тихо и серьезно. Причем без иносказания о таких вещах, что на «слово и дело» могли сказаться.

– Я ведь вижу, княже, как ты вотчину свою обустраиваешь, странные порядки здесь заводишь, о каковых в Москву давно донесли. Крамолой попахивает, недаром тебя на дыбу весной подвесили. Людишки почитай все у тебя вольные, вооружил ты их так, что стрельцов царских перестреляют быстрее, чем те пищали свои зарядят.

– Да и ты, атаман, вольницу разинскую к себе подгребаешь. И не зря – Москва рано или поздно сюда придет, и все холопами станем – я царя, а вы его бояр с приспешниками.

Галицкий посмотрел на бахмутского атамана, тот почернел лицом – видимо о такой перспективе давно подозревал, насмотревшись как разинский бунт подавляли. Так что теперь они повели себя предельно откровенно, без привычных уверток, благо прощупали друг друга изрядно за почти прошедший месяц затянувшегося по степи «Дикого поля» рейда.

После разгрома татарского отряда на Кривом Торце, Галицкий неожиданно для себя стал командующим объединенного отряда. Под его началом оказались бахмутский атаман Фролов с сотней казаков, и куренной атаман кальмиуских верховских городков Остап Колесник, у которого имелось семь десятков запорожцев.

Так что в степь ушло до четырех сотен воинов, почти половину из которых составляли конные стрельцы. Все имели в поводу заводных лошадей, неприхотливых и выносливых, что значительно увеличивало мобильность русского отряда.

И началось отмщение!

Удалось перехватить обоз с награбленным добром и многочисленными невольниками. Три татарских сотни решили сражаться за свое саблей обретенное богатство, вот только противопоставить дальнобойным фузеям ничего не смогли. Горячность вкупе с жадностью сыграла со степняками злую шутку – крымчаки понесли большие потери в атаке на стрельцов, а запорожцы и донцы отрезали им пути бегства. И начисто вырубили разбойников.

И потянулся обоз к Торцам – Юрий не сомневался, что практически все невольники выберут себе пристанище на берегах его речек, хотя часть молодых парней подастся в казаки, чтобы отомстить степным «людоловам». Но таких будет немного – иначе бы в неволю не попали.

В Слобожанщине большинство потеряли родных и близких, хозяйства разорены – возвращаться на пепелище нет никакого смысла. Ведь всю оставшуюся жизнь придется батрачить на более удачливых и богатых соседей. А, по большому счету, оно надо, когда в княжеской вотчине все бывшие невольники обретут землю и имущество, вместе с защитой, и при этом не потеряют волю?!

Затем под казацкие сабли попали три ногайских кочевья – все томящиеся там невольники обрели долгожданную волю. Степняков безжалостно вырубили подчистую, в живых оставили девок и всех детей, ростом не вышедших за размеры тележного колеса.

Жестоко?!

Да, но в такой суровости присутствовала железная прагматичность. Маленькие татарчата еще толком не понимали что вокруг них происходит, а потому попав на Дон вырастали в православном окружении, и считали себя уже казаками и по речи, и по духу, и по вере. И таких казаков никто и никогда ни в чем не попрекал – их среди донцов с избытком хватало. Полоненных девиц охотно разберут женами – блуд у донцов сурово наказывался, наложниц старались не заводить. А среди беглых от крепостной неволи подавляющее большинство составляли молодые мужчины и парни, и многим приходила пора остепениться и завести семью.

Так что отправив обозы и придав освобожденным невольникам небольшое казачье охранение, объединенный отряд продолжил рейд и сейчас находился в разоренном дотла и ограбленном до последней нитки кочевье. Благо здесь проходил мимо шлях и имелись несколько колодцев. Далеко в степь были отправлены разъезды – попасть под внезапный удар ногаев не улыбалось – в живых вековые враги никого не оставят, пощады никому не дадут. Впрочем, милости никто просить и не будет, не для того шли в степь возмездие со сладостной местью вершить!

– Держаться нам вместе нужно, князь. В Москве тебя за своего никогда не признают, а ты в татарской неволе побывав, людей холопить не стал, все вольную вместе с оружием получают и тебе верно служат. И теперь даже если тебя на дыбу снова подвесят, твои люди горло перегрызут всем твоим ворогам – благо воевать ты их выучил.

– Ты прав, Максим Исаич – не терплю холопства, и крепостничество не приемлю категорически. Да, царю я присягнул – но если земли эти отберут, то второй раз на дыбу как-то не хочется. А потому тебя сразу спрошу – ты со мной рядом биться будешь?!

– Не сомневайся! Твои земли пригребут, запорожцы их уже не держат – иначе бы ты не появился. Хитер кошевой атаман – тебя как князя подставил, чтоб Москва без опаски отнеслась, а вольности все сохранились. Так что не сомневайся, княже – Бахмут следующей добычей станет для царских воевод. И поверь – многие на Дону понимают, что цари нас рано или поздно под себя подомнут, потому Разин восстание поднял.

– Только все кровью умылись!

– Так чего не умыться то юшкой – против пушек и пищалей не попрешь с копьями и саблями. Зато теперь можно – твои ружья есть, и к ним стрельцы обученные…

– Не торопись, Максим Исаич – для таких дел мне необходимо княжество заселить и городки поставить повсеместно. А в них мастерские и мануфактуры завести. Да те же плавильни – оружие и пушки новые нужны, а также железо – топоры, плуги, котлы и прочие. А чтобы все это обустроить правильно – детей и взрослых нужно грамоте учить. А потому школы открывать надобно, а для них учителя нужны. Так что нельзя нам здесь торопиться, а все правильно подготовить, заблаговременно, чтобы вольности свои отстоять от Москвы твердой рукою!

– Так куда торопиться, княже. Нам надо атаманов своих, Корнея Яковлева, иуду тихого, да подручника его Мишку Самаренина изжить. «Домовитых» чуток прижать, чтоб удар в спину снова не нанесли. С Сечью договориться, с гетманом, со слобожанами – даже не на пять лет дел невпроворот, а как бы не на все десять…

Фролов остановился, напряженно всматриваясь в степь. Отдыхавшие в кочевье русские поили коней, многие отдыхали. Все давно мечтали о такой дневке – и люди устали, и лошади отощали, им требовался двухдневный выпас, никак не меньше.

– Не удалось отдохнуть, княже. То вестники скачут – татары близко, с полночи идут. Из набега возвращаются, с добычей богатой…

– Строй держать, строй! Прибавить шаг!

Каре медленно надвигалось на сгрудившиеся возле разоренного кочевья сотни повозок и телег. Стали хорошо видны большие «гроздья» связанных арканами людей, что покорно сидели на земле. Однако пара десятков невольников таскала воду из колодцев – не самим же татарам, ставших в одночасье рабовладельцами, поить скотину и лошадей.

– А вот теперь мы посмотрим, выдюжите ли вы плотный огонь из полутора сотни ружей?!

Юрий сейчас тихо пробормотал себе под нос – задумка полностью удалась. Более трех сотен татар пошли в погоню за небольшим обозом запорожцев, желая отомстить казакам за учиненную жестокость. В охране невольничьего каравана осталось примерно столько же степных разбойников – сотни три с половиной крымчаков.

Татары бдительно охраняли свою добычу, мысленно рассчитывая на успешную продажу оной. Так что неожиданное появление притаившихся до поры в балке стрельцов, крымчаки не прозевали. Идти было примерно две с половиной версты – четыре маленьких колонны по три дюжины воинов в каждой не могли напугать векового врага своим появлением, пусть даже совершенно неожиданным.

Татары стали немедленно съезжаться со всех сторон кочевья. И потихоньку начали охватывать небольшой русский отряд широким полумесяцем – желая навалиться со всех сторон, используя численный перевес раздавить непонятно откуда взявшихся русских в зеленых кафтанах. Именно одежда и смутила крымчаков – пешие стрельцы, без коней, идут открыто, не боясь – есть повод призадуматься.