Но я все равно помнил, что моя флешка до сих пор находится у нее дома, и от этого воспоминания в животе каждый раз сжималось, будто кто-то тыкал меня раскаленной вилкой. Однако я все равно отодвинул в сторону все эти мысли и помолился за Стефани.

Понятия не имею, кому отправилась моя молитва.

Наконец парень за стойкой кивнул мне. Я подошел к лифту и поехал на четвертый этаж. Постучал в дверь квартиры Томпсонов, и ее тут же открыл сам Тони, словно поджидал меня. Возможно, мне показалось, потому что я судил всех по тому, как чувствовал себя сам, но сегодня тот выглядел как-то старее. Старее, напряженнее, и морщинки вокруг глаз засели глубже. Сами же глаза были какие-то плоские, и, несмотря на проворство, с каким тот открыл дверь, он как-то не спешил приглашать меня в дом. У него за спиной я увидел Мари; та сидела на большом белом диване, сложив руки на груди.

В конце концов Тони отошел в сторону. Подаренная мною бутылка вина стояла на кофейном столике и была закупорена. Тони не стал садиться и не предложил мне.

— Так что же происходит, Билл?

Мари обращалась непосредственно ко мне всего пару раз за все годы. И каждый раз это вселяло в меня неуверенность. Она получила бы первый приз среди тех, кто научился ценить фигуру превыше лица, и выражение на последнем было надменным и безжалостным. Подобное лицо, даже будучи юным, наверное, внушало окружающим удивление, а не радость: кости крупные и асимметричные, словно созданные для того, чтобы выдерживать удары, а не привлекать. С другой стороны, я видел, как эта шестидесятилетняя женщина запросто разгромила Каррен на теннисном корте на глазах у небольшой толпы, а я нисколько не сомневаюсь, что Каррен играла в полную силу.

— Я купил две таких бутылки, — начал я. — Кое-кто забрал мою и выпил половину. Теперь этот кое-кто в больнице — и едва жив. Я не знаю, есть ли тут какая-то связь. Но все возможно.

— Тони сказал, ты купил это вино через Интернет?

— Да. Я слышал, как он упоминал о нем, и подумал: было бы неплохо найти для него такое.

— Чтобы снискать наше расположение.

Насмешку в ее голосе можно было прямо-таки пощупать. Попробовать на вкус. Можно было погладить, как собачку.

— Да.

— Как именно ты его нашел?

— Я уже рассказывал Тони. Зашел на винный форум в Сети. Поместил объявление.

— Ты указал свой обычный электронный адрес?

— Естественно. А что?

Мари с Тони переглянулись.

— Так вот откуда, — сказала она.

Тони кивнул, как мне показалось, с облегчением.

— Значит, совсем не обязательно, что кто-то целился в нас. Простая случайность. Стечение обстоятельств.

— Да. Хотя… — Она немного подумала, затем, нахмурившись, обернулась ко мне. — Что именно ты написал в объявлении? Ты упоминал, что ищешь вино в подарок?

— Написал, что хочу оказать кое-кому услугу, поэтому готов ждать и заплатить хорошую цену.

Та глубоко затянулась сигаретой, глядя на меня сквозь дым. Глаза у нее были такого же цвета.

— Это… уже не так хорошо. Ну же, Тони, перед кем еще Билл хотел выслужиться?

— Что происходит? — спросил я. — Не могли бы вы просто объяснить?

Никто из них не ответил. Оба как будто погрузились в глубокие размышления, глядя в разные окна. Спустя минуту Мари вдруг задала вопрос, который явно не казался ей важным:

— Кто выпил вино?

— Стефани, — ответил я. — Моя…

— Жена, — завершила Мари. — Я знаю. Хорошенькая девочка.

Что-то странное случилось с ее лицом, и она поджала губы.

— Какого черта? — возмутился я.

— Прошу прощения?

— Нет, в самом деле, — сказал я. — Я говорю вам, что моя жена в больнице, а вы кусаете губы, чтобы не засмеяться?

— Лучше она, чем я, тебе так не кажется?

Я уставился на нее, вспомнив, что Хейзел Уилкинс сказала тогда за кофе, который мы пили с ней вечность назад: «Эгоцентричная. И опасно эгоцентричная».

Тони понял, насколько я разозлен.

— Билл… мне жаль, что это случилось с твоей женой. Ты знаешь, что было в вине?

— Наверняка — нет, — ответил я. — В больнице говорили о кишечной палочке. Бутылка сейчас в лаборатории.

— Как это он сумел раздобыть кишечную палочку? — удивился Тони, но обращался явно не ко мне.

Мари покачала головой. Она уже не казалась такой самодовольной. Чему лично я был рад.

— Может быть, это не он? — сказала она. — Он мог поручить кому-нибудь из помощников.

— Разве те не сказали бы нам?

— Нет. Это ведь его помощники, а не наши. И всегда были его. Вот потому-то я и говорю…

— Кто? — спросил я, доведенный до исступления тем, что они ведут себя так, словно меня здесь нет. — О ком, черт возьми, вы говорите?

Телефон на кофейном столике зазвонил — звук был неожиданный, пронзительный и грубый. Томпсоны посмотрели на аппарат. Тот продолжал названивать. Наконец, выждав шесть звонков, Мари наклонилась вперед и взяла трубку. Послушала.

— Хорошо, — сказала она. — Спасибо.

Выражение ее лица изменилось удивительным образом. Она посмотрела на мужа, внезапно сделавшись лет на восемь старше.

— Избавься от него.

Тони взял меня за руку и подвел к двери. Он держал меня крепко и больно.

— Послушайте, — сказал я, но в следующий миг уже стоял в коридоре. Дверь за мной закрылась.

Я не сразу отошел. Мгновенье спустя я услышал приглушенный голос Мари:

— Хейзел пропала.

Выходя обратно на солнышко, я увидел Большого Уолтера, который замер посреди стоянки. В руке он держал бейсболку. И выглядел как-то непривычно.

— Ты в порядке?

Он поднял на меня глаза.

— Не знаю, — сказал он. — Слышали, миссис Уилкинс пропала?

— Только что узнал. Но ведь она могла куда-то уехать, правда?

Уолтер покачал головой.

— Я только что из ее квартиры. Мелда меня впустила. Я много раз бывал у миссис Уилкинс, починял разное. Самый, мать его, аккуратный дом, какой мне доводилось видеть. А теперь там все перевернуто, будто кто-то что-то искал и разъярился из-за того, что не нашел. Одежда разодрана, мебель перевернута, все поломано.

— Ясно, — сказал я, отходя. — Надеюсь, скоро все разъяснится.

Фраза прозвучала неубедительно. Мне было наплевать. Я направился к машине. С делами здесь покончено, надо ехать. Только я не знал куда. Может, вернуться в больницу?

Отпирая машину, я услышал шаги, обернулся и увидел, что ко мне быстро приближается какой-то мужчина. Он показался мне знакомым, и я понял, что видел его накануне и еще подумал тогда, не ищет ли тот квартиру.

— Привет, — сказал он.

Все произошло очень стремительно: стало больно, а потом мир затянуло красно-черной пеленой.

Глаза у меня были открыты. Я находился в бело-сером пространстве, отдельные частицы которого совершали медленное вращение, словно кружила стая белых птиц. Они пытались сложиться во что-то определенное, хотя явно не знали, во что именно. Я заморгал и пришел в себя, ощущая головокружение и тошноту.

Я чувствовал запах пыли и бетона.

Перекатился на бок. Рядом со мной было что-то твердое, засыпанное песком. И серое. Часть этого серого была прямо подо мной — я лежал щекой на плоской плите. Оставшиеся части серели чуть поодаль — вроде бетонные блоки. А за ними было несколько цветных пятен. Размазанное ярко-оранжевое пятно, нечто бледно-бежевое. Хоть что-то, за что можно зацепиться взглядом. Я снова заморгал, на этот раз сознательно, и сосредоточился на цветных пятнах. Краски переливались, затем внезапно слились в нечто знакомое.

Хейзел Уилкинс.

Я быстро сел, отчего голова снова закружилась, а к горлу подступила тошнота.

— Полегче, — проговорил кто-то. — Не спеши.

Хейзел сидела, привалившись к стене из бетонных блоков в десяти футах от меня. Она была завернута в оранжевое одеяло. Хотя нет, она вовсе не сидела. Ее привалили к стене. Голова свешивалась набок. И тоже была серая. Женщина казалась маленькой и мертвой. Я никогда раньше не видел мертвецов, но Хейзел показалась мне по-настоящему мертвой.