Я рассказал, что сегодня утром проснулся в квартире одной девушки (квартире, которая, может быть, находится всего в половине мили пути от этого дома) и обнаружил, что слово написано на двери ванной ее кровью. Как затем ворвалась незнакомая женщина, увезла меня оттуда, но я сбежал от нее, когда та начала плести мне какую-то лишенную смысла чушь.

Похититель выслушал все это, не сводя глаз с моего лица.

Наконец я замолк. Не потому, что мне больше нечего было сказать, просто разболелась голова, я потерял нить повествования и уже не помнил, о чем успел сказать, а о чем — нет.

— Понятия не имею, кого ты видел вчера вечером, — произнес он в итоге. Голос его звучал ровно и спокойно. — Но это был не Уорнер. Это я знаю наверняка. В то время он еще сидел здесь, привязанный к креслу, этажом выше.

Я с трудом глотнул, в горле пересохло. Я заметил на полу пятна крови. Возможно, это означает, что Хейзел — не единственная его жертва. Больше всего меня тревожило то, что человек передо мной выглядел в точности как все обычные люди. Всегда кажется, что должно быть какое-то отличие, какая-то темная тень, аура убийцы. Но, судя по всему, ничего подобного. Некоторые люди убивают других людей, другие слишком легко сходятся с сослуживцами противоположного пола, а кто-то свободно читает по-французски и всю жизнь продает малярную краску. И пока не застанешь их за делом, ни за что не догадаешься. Наша сущность неведома окружающим, мы прячем ее… А это значит, что остальные не имеют ни малейшего понятия о том, что в действительности творится.

— Я его не убивал, — произнес мой похититель, споря с моими мыслями. — Хотя собирался. Он был единственным, кого я был готов убрать без колебаний. Но он… сбежал. — Тот снова показал мне фотографию. — Этот парень, которого ты не узнал. Это и есть Уорнер.

— Это не тот, которого я видел.

— Ничем не могу помочь. Это я виноват. Уходя от него вчера вечером, я сказал, что копы заинтересовались его домом. Я просто пудрил ему мозги. А он, насколько я понимаю, сбросился вместе с креслом сверху.

Я поднял голову.

— Господи.

— Вот именно. Что может толкнуть человека на такой поступок? — Тот закрыл глаза, потер. — Черт, — пробормотал он, — надо привести мысли в порядок. Столько новой информации сразу, требуется как-то привыкнуть.

Мы минут пять посидели молча, и в итоге тишину нарушило жужжание. Мой похититель нахмурился. Я тоже не сразу понял, что это за звук. И только на четвертом звонке я увидел, что мой телефон ползет по бетонному полу.

— Стоит на вибрации, — пояснил я.

Тот посмотрел на экран.

— Никак не привыкну к этим штуковинам. Кто-то по фамилии Холлам. Кто такой?

— Один из помощников Баркли.

— Хочешь с ним поговорить?

— Ты серьезно?

— Но я ведь могу рассчитывать на то, что ты не станешь беседовать с ним о своем нынешнем местонахождении.

Он поднял с пола пистолет, посмотрел на меня, убеждаясь, что смысл его слов дошел до меня, и передал мне телефон.

Я нажал на кнопки ответа и громкой связи одновременно, с неприязнью сознавая, что человек с пистолетом теперь стоит у меня за спиной.

— Добрый день, — произнес я, разыгрывая роль в пьесе «Все отлично, и человек с пистолетом, кажется, не собирается стрелять мне в затылок». — Спасибо, что перезвонили.

Голос Холлама, доносящийся из крохотного динамика, звучал несколько напряженно.

— Вы где?

Когда я звонил ему в прошлый раз, то собирался выложить все, что знаю. Теперь же я решил придерживаться только основных фактов.

— На Лидо.

— Я только что услышал ваше сообщение. Вы как будто напуганы. Ваша жена еще не нашлась?

— Нашлась. Я знаю, где она.

Последовала пауза, и я услышал, как в том месте, где сейчас находится Холлам, шумно работает какой-то большой механизм.

— Что с ней?

— Она в порядке.

— Возвращайтесь в «Океанские волны», — сказал он рассеянно. — Немедленно.

— Обязательно, — пообещал я. — Только скажите, вы знаете старый многоквартирный дом в конце Бен-Франклин-драйв?

Холлам заговорил громче, перекрикивая шум на заднем плане:

— Что? Ах да, знаю. И что там?

— Поезжайте туда. Зайдите в квартиру тридцать четыре.

— Зачем?

— Просто поезжайте, и все.

Я повесил трубку.

У меня за спиной было тихо. Я выждал секунд тридцать — долгие, тягучие мгновения — и решил, что, если мой похититель собирается вышибить мне мозги, я хочу при этом смотреть ему в лицо.

Я медленно развернулся всем корпусом.

Его там не было.

Холлам едва расслышал последние слова риелтора. Хотя свободной рукой он махал парню с болгаркой, тот как ни в чем не бывало продолжал резать замок на двери, которую они обнаружили в подвале Уорнера. Когда все остальные способы были испробованы, после нескольких неудачных попыток связаться с шерифом Холлам решил пойти напролом и сделать все быстро, пусть и грязно.

Рев пилы у него за спиной внезапно изменил высоту и тональность, а потом оборвался, после чего что-то упало на пол.

— Готово, — сказал парень.

Вторая дверь оказалась такой же тяжелой, как и первая, и Холламу пришлось нажать на нее всем телом, прежде чем та сдвинулась. За дверью стояла кромешная тьма. Изнутри сочился холодный воздух. Холлам сунул руку в щель и пошарил по стене. Выключателя не было.

— Дай мне фонарик, — велел он и шагнул в комнату.

В подвале было холоднее, чем должно быть в таком замкнутом пространстве; вероятно, здесь, как и во всем доме, работали кондиционеры. И еще помещение было начисто лишено запахов, хотя спустя минуту помощник шерифа почувствовал что-то в воздухе — какой-то невнятный, кисловатый привкус — и потянул носом. Звук отдался эхом.

— Держите, — произнес оставшийся эксперт, и Холлам взял у него фонарик и зажег. Сначала ничего не было, кроме яркого белого света. Когда глаза немного привыкли, он понял, что свет фонарика отражается от керамических плиток. Холлам развернулся к двери и повел лучом света вдоль стены, пока не высветил выключатель, размещенный как-то слишком далеко от входа. Он щелкнул им, и три ряда флуоресцентных ламп разом ожили.

— Ой, — с явным облегчением выдохнул эксперт.

Комната с низким потолком, двадцать футов в длину, шесть в ширину. Потолок, пол и все четыре стены были выложены плиткой, аккуратными рядами белых девятидюймовых квадратиков. В помещении было совершенно пусто, никаких предметов. От этого пространства веяло чем-то зловещим и нечеловеческим.

Однако Холлам не разделял уверенности эксперта, что на этом дело и закончится. Ведь эту комнату старательно продолбили в песке и скальной породе, из которой состоит остров, еще до того, как возвели дом. Никто не идет на подобные траты просто так, не говоря уже о температурном контроле и заботе о гигиене — сплошная плитка явно положена для того, чтобы облегчить уборку.

— Мы еще не закончили, — сказал помощник шерифа.

Они медленно брели по комнате в нескольких футах друг от друга, глядя в пол. И прошли так взад-вперед пять раз, не увидев ровным счетом ничего, никаких подозрительных субстанций, никаких пятен крови, подобных тому, что обнаружилось в кухне два дня назад. Если Уорнера убили или ранили здесь, то кто-то очень хорошо замел за собой следы.

В дальнем углу комнаты они остановились. Эксперт явно начал расслабляться. Но только не Холлам. Его разум твердил, что никто не стал бы так старательно прятать от посторонних глаз просто большую белую комнату. Его сердце и желудок вторили разуму. Холлам кое-что услышал. Подобный звук он слышал и запомнил еще в детстве, когда ездил с матерью в Канаду погостить у родственников. То был один из немногих разов, когда они с матерью хорошо проводили время вдвоем, и воспоминание было вполне радостным, если бы не один момент. Они на неделю задержались в городке под названием Колиндейл в двух часах езды на север от Торонто. Стоял такой холод, какого он не видывал ни до, ни после — почти все дни дул пронизывающий ветер, и было десять градусов ниже нуля. Однажды днем, когда нервы у всех были напряжены до предела от сидения в четырех стенах, миссис Холлам поняла: либо она на несколько часов покидает дом сестры, либо между кровными родственниками разразится настоящее побоище. И они с сыном мерзли весь день, пытаясь отыскать хоть что-нибудь интересное на короткой главной улице Колиндейла. В конце концов они завернули в церковь, совершенно пустое место с точки зрения архитектуры, которое в тот день особенно привлекало, потому что там было множество масляных радиаторов, врубленных на полную мощь.