Машина дернулась назад, разбрызгивая гравий. Я развернулся слишком круто и задел задним бампером чужую машину; раздался скрежет, похожий на крик раненого животного. Выехав на дорожку, я направил машину прямо на человека, стоявшего посреди больничной парковки. Может, у него есть пистолет? Я решил не рисковать, выясняя наверняка. Крикнув Стеф, чтобы та пригнулась, я протянул руку и толкнул ее вниз.

Ник стоял на месте. Я врезался прямо в него. Тот с грохотом прокатился по капоту, ударился в ветровое стекло и свалился на землю с пассажирской стороны.

Я затормозил.

— Он уже поднимается, — сказала Стеф. Она была права. Но двигался он медленно. Это меня вполне устраивало, и я твердо решил закрепить достигнутый успех.

Я побежал к тому месту, где тот барахтался на земле, пытаясь подняться. Ударил его ногой в грудь, снова сбив на землю. За последние десять минут я нанес другим человеческим существам столько ударов, сколько не наносил за всю свою взрослую жизнь, но теперь, кажется, был не в силах остановиться.

Я наступил Нику на руку.

— Попробуешь нас преследовать, и я тебя убью. Передай это тем, на кого работаешь. Пусть до них дойдет, что их это тоже касается.

Он замотал головой, как будто бы не имел ни малейшего понятия, о чем я говорю. Я бегом вернулся к машине и рванул с места. Выезжая на шоссе, внимательно осмотрелся, убеждаясь, что никто не врежется мне в бок, затем влился в поток, повернув направо, а в следующий миг резко завернул влево и снова вправо, устремляясь на север.

Стеф ничего не сказала. Она была словно заворожена мелькающими перед нами огнями фар, а если нет, то, вероятно, старалась осмыслить происходящее. Я не знал, с чего начать. Было непонятно, в каком порядке излагать события, чтобы получилась более-менее осмысленная картина. Нужно ли рассказывать, что тот парень, который, как она думала, заигрывает с ней, на самом деле актер, а сама Стефани только что принимала участие в представлении, разыгранном с целью уничтожить меня смеха ради? Или же лучше начать с новости, что когда я уезжал сегодня из дома, там осталось три мертвых тела — трупы людей, которых она не знает, в том числе чудовищно изуродованное тело молодой женщины, с которой я недавно пил всю ночь?

— Я не понимаю, — неожиданно произнесла Стефани. — Я не понимаю, что здесь вообще происходит.

— Мы поговорим об этом, — пообещал я. — Но пока что я хочу выбраться из города до наступления ночи. Проедем вдоль побережья, может быть, в Тампу. Найдем гостиницу… в общем, остановимся где-нибудь. Мне необходимо понять, что делать дальше. — Я вспомнил, что мои кредитки больше ни на что не годятся, да и остальные карточки, наверное, тоже. — У тебя есть наличные?

— Не знаю. — Она с трудом осмотрелась по сторонам, затем нахмурилась. — Сумочки нет. Она осталась в больнице.

— Ну конечно, — вспомнил я. — Ладно, ничего страшного.

Хотя это было очень скверно. Я не помнил, сколько у меня осталось от той суммы, которую я снял утром, но явно немного. У нас с собой ничего — ни одежды, ни кредиток. Можно было переночевать и в машине, но для Стеф это будет тяжелым испытанием. Когда мы остановились на очередном светофоре — я каждые две секунды смотрел в зеркало, убеждаясь, что к нам никто не подкрадывается, прячась за машинами, чтобы напасть, улучив момент, — я почувствовал в кармане вибрацию, но не обратил внимания. Я не хотел разговаривать ни с кем из живых, за исключением той, что сидела рядом. Вибрация прекратилась. Но потом, примерно через полминуты, раздался сигнал — мне пришло смс-сообщение.

— Кто это?

— Не знаю, — сказал я, с трудом выуживая телефон из джинсов и передавая Стеф. — Что написано?

Она посмотрела на экран, и я буквально ощутил, как температура в салоне понизилась на пару градусов.

— Что там?

Стеф покачала головой.

— Извини. Кажется, я не имею права злиться на тебя.

— Стеф, я веду машину. И не вижу, что там. Я не знаю, о чем ты говоришь.

Она сунула мне телефон. На экране было написано:

«Я дома. Происходит что-то странное, я боюсь. Умоляю, позвони. Каррен».

Я резко развернулся на сто восемьдесят градусов, едва не убив нас обоих.

— На этот раз речь только о нас, — говорит она.

Хантер не знает, правда ли это, но радостно шагает вслед за ней по траве. Он не знает, может ли жизнь оставить человека в покое. Она вечно с тобой. Жизнь — это собака, которая нуждается в человеческом внимании, завоевывает его любой ценой и будет приставать к тебе до тех пор, пока ты на нее не посмотришь.

Спустя миг Джон замечает, что они идут вовсе не по траве, что сильно его удивляет — он был совершенно в этом уверен, когда приезжал сюда только вчера, и видел, как сильно изменилось их любимое место. А сегодня эта пара акров острова словно вернулась к первобытному состоянию: склоненные пальмы, кочки травы, торчащие из песка, кое-где болотца.

Они идут до пляжа несколько минут. Светит солнце, такое яркое, что все вокруг кажется выбеленным. Ну, иногда вечером так бывает, решает он.

Хантер берет ее за руку, и они бредут по кромке воды, глядя на свои босые ноги. Кейти расспрашивает, где он был, что делал. Ему не хочется об этом рассказывать. Ведь то был просто период ожидания; теперь он кончился, и нечего о нем вспоминать.

Торопиться ему не хочется, но он знает, что им надо идти. Джон знает, что на этом пляже, кроме них, есть кое-кто еще.

Когда он в конце концов оглядывается, то видит старуху. Та далеко позади, с трудом бредет по песку. Она одна. Все эти долгие годы ей было некуда идти, поэтому она дожидалась его.

Хантер ничем не может ей помочь. Та навсегда останется здесь, будет топтаться далеко позади, вечно бредя вслед за ним. Но она толстая и старая, а они с Кейти молоды. Они, наверное, могут оторваться от нее?

Так он думает.

Они могут попытаться.

Ему кажется, что он слышит чей-то голос, хотя, может быть, то шуршат волны. «Океанские волны» — это название всегда казалось ему неподходящим для этой части острова. С этой стороны не бывает настоящих больших волн. Только такие, низенькие, маленькие, похожие на вдохи.

Джон снова слышит голос, тот звучит громче, настойчивее. На какой-то миг он задумывается: а вдруг этот белый свет вокруг него вовсе не от солнца, а тени на пляже вовсе не от невесомых облачков над головой, а от людей, склонившихся над больничной кроватью?

Но это вряд ли. Он отбрасывает от себя эту мысль, обнимает Кейти за плечи и целует в шею.

— Давай попробуем уйти как можно дальше, — предлагает он.

Та улыбается и кивает.

И они идут.

— Да, умер, — произносит тот голос. — Запишите время и сообщите полиции.

Ушло пятнадцать бесконечных минут на то, чтобы вернуться к выезду с шоссе, и за это время Стеф пришла к выводу, что это правильная идея. Я же не был так уверен. Инстинкт самосохранения кричал во весь голос, приказывая убираться из города ко всем чертям, сейчас, немедленно, но я понимал, что, если Каррен вдруг оказалась тем самым концом, который хотят спрятать в воду, я не могу просто взять и уехать. Мы никогда не были особенно дружны, но если другой человек пострадает от твоего бездействия, то твоя жизнь погрузится во тьму навсегда.

Я попросил Стеф перезвонить Каррен, но никто не ответил. Я ничего не мог сделать, пока не окажусь на месте, поэтому просто ехал, ехал быстро, попутно выслушивая рассказ Стеф о том, как Ник начал проявлять к ней внимание почти с первого рабочего дня, как та вежливо избегала его, и лишь фотографии Каррен, которые, как она думала, сделал я, — и еще много выпитого вина — вчера вечером сломили ее решимость. На самом деле ничего не было, ничего и не могло быть, сказала она. Я поверил, во всяком случае, процентов на девяносто девять. Я уже был готов поверить в то, что все это было лишь незначительными изменениями; кто-то сдвинул стены лишь на чуть-чуть, отчего жизнь, до сих пор незыблемая, вдруг показалась сделанной из картона.