— И кто же ты? — спросил я. — Просто нанятый актер или действительно один из них?

Ник с недоумением поглядел на меня.

— Что?

— Не утруждайся. Я знаю, что происходит. Так кто ты? Игрок или массовка? Эмили ни разу о тебе не упоминала. Так что, мне кажется, ты один из них.

— Из кого?

Стеф растерялась еще больше, чем прежде:

— Билл, о чем ты говоришь? Кто такая Эмили?

— Стеф, я серьезно, нам пора идти. Нам надо сейчас же покинуть больницу.

— Покинуть больницу? — повторил Ник. — Вы шутите! Сте… ваша жена больна.

— Это мне известно. И мы оба с тобой знаем, как и почему это случилось.

— Нет, я ничего не знаю, — сказал Ник с доводящим до исступления спокойствием. — Я принес бутылку из-под вина, как вы велели. Я… мне кажется, что больница сейчас самое подходящее для нее место.

— Да неужели? Я слышал, что ты уговаривал ее уйти отсюда каких-то пять минут назад.

— Э… нет, — проговорил он смущенно. — Я просто предлагал посидеть где-нибудь снаружи, чтобы она подышала свежим воздухом.

— Чушь!

— Мистер Мур, я так понимаю, что вы мной недовольны, и в свете всего случившегося, наверное, так и должно быть; скорее всего, мне стоило бы уйти и оставить все на ваше усмотрение, но ведь здоровье на первом месте. Разве нет?

— Мы уходим, — сказал я, пытаясь не слушать его, и осторожно сжал руку Стеф в своей руке.

Люди за соседним столиком начали проявлять интерес; две женщины средних лет и мужчина уже открыто смотрели на нас. Я понимал, как мы смотримся со стороны. Женщина, судя по виду которой, больница — единственное подходящее для нее место. Аккуратный молодой человек в отглаженных летних брюках и чистой рубашке, который рассуждает спокойно и разумно. И взрослый мужчина с диким взглядом, в заляпанных штанах и старой спортивной куртке, распространяющий вокруг запах перегара, который, вполне возможно, немного свихнулся, увидев, как у полного крови бассейна застрелили двух человек.

— Милая, прошу тебя, давай просто уйдем.

Стеф не двинулась с места. Она была либо слишком слаба, либо сбита с толку, или же она вбила себе в голову, что необходимо разъяснить ситуацию с Ником, и не желала отвлекаться, пока не доведет дело до конца. Стефани всегда была такой, с самой юности, даже, наверное, с детства. Она предпочитала, чтобы все лежало по полочкам, все было в порядке. Отличное качество для партнера, и я всегда любил в ней эту черту. Но только не сейчас.

— Билл, я… я не знаю.

Мужчина из-за соседнего столика сверлил меня взглядом — массивный, в бейсболке, с большими седыми усами. Он здорово напоминал тех парней, которые заступили мне дорогу, когда я увидел на другой стороне улицы актера, изображавшего Дэвида Уорнера. Сейчас я подумал: а были ли те парни настоящими? Как-то те слишком быстро кинулись защищать незнакомого человека. Разве в наше время так поступают? Вдруг Эмили рассказала мне не все? Хватило ли им времени, чтобы обложить меня со всех сторон, или остались еще сюжетные линии, о которых я не подозреваю? Может, этот крепкий дядька прикрывает Ника? И в кафетерии есть и другие, кому поручено то же самое?

Мужчина поднялся. Он был высокий, с брюшком.

— Молодой человек прав, — сказал он. — Эта дама выглядит не лучшим образом. Ее нельзя никуда уводить.

Он положил руку мне на плечо. Я стряхнул ее.

— Отвали от меня, скотина.

Ник казался встревоженным. Он казался до безобразия рассудительным и, без всякого сомнения, казался хорошим парнем. На секунду я даже усомнился в себе, задумался, правильно ли поступаю — вдруг я каким-то образом повернулся к реальности спиной и сейчас продолжаю с силой грести не в том направлении?

— Мистер Мур, — сказал Ник, делая шаг и, возможно, случайно вставая между мной и главным выходом. — Почему бы нам просто не…

— Я не знаю, кто ты, черт возьми, такой, — сказал я. — Но лучше уйди с дороги. Сию секунду!

Ник поглядел на дядьку из-за соседнего стола, жестом изображая, что сдается под натиском безрассудства. И сосед увидел, что ему предоставляется возможность стать героем, помочь этому милому молодому человеку на глазах двух дам, с которыми тот пришел.

Он вскинул свою мясистую руку и ткнул меня в грудь.

— Слушай, приятель…

Я схватился за спинку стула раньше, чем успел об этом подумать, взмахнул рукой и ударил, словно отбивая теннисный мяч на другую сторону корта.

Стул, взлетая, немного задел толстяка, прежде чем ударить туда, куда я целил, — по голове Ника. Стул был легкий, но я ударил очень быстро и сильно, и Ник сразу же свалился на пол.

Вдруг вокруг стало шумно: люди ахали, поднимались с мест, стулья отодвигались, кто-то требовательно звал охрану, — будто все они только и ждали этого момента.

— Билл, ради бога, — проговорила ошеломленная Стеф, глядя на Ника, лежавшего на полу. — Что ты делаешь?

Я был уже не в силах объяснять что-либо кому-либо, не в силах объяснять свои поступки, вообще не в силах общаться, разве что на самые простые темы. Я обхватил Стефани за плечи и попытался поднять ее из-за стола. Дядька в бейсбольной кепке ударил меня. Удар пришелся по голове, сбоку, но я развернулся к нему, чувствуя, как звенит в ушах.

— Только попробуй еще раз, и я убью тебя, — пообещал я не своим голосом.

Мой противник не знал, что я всего лишь риелтор, ничтожество и все на Лонгбот-Ки только и потешаются надо мной. Билл Мур, мальчик для битья, клоун на отпускной сезон. Мой голос обещал самые серьезные последствия, а толстяк стоял ко мне ближе всех. Он засомневался; тем временем я успел поднять Стеф на ноги и заставил ее сделать несколько неуверенных шагов.

Я наполовину нес, наполовину волок ее к выходу. Народ глазел и переговаривался. Сердце тяжело колотилось, но я помнил, что в здании полно полицейских и мы должны убраться отсюда раньше, чем те заинтересуются нами, — иначе всему конец.

Когда мы были уже у дверей, я оглянулся и увидел, что Ник поднялся с пола с помощью дядьки в бейсболке, который что-то серьезно втолковывал ему — наверняка предлагал позвонить адвокату или копам или же просто догнать этого террориста и показать ему, где раки зимуют. У Ника из царапины на щеке обильно текла кровь. Он казался потрясенным, расстроенным, страдающим. Актерствует? Возможно ли такое?

Я вывел Стеф в коридор и повел в сторону главного вестибюля. Та слабо протестовала:

— Билл…

— Я все объясню в машине.

— Я плохо себя чувствую.

— Я знаю. Но, Стеф, нам надо ехать. Прошу тебя, поверь мне, детка. Нам обязательно надо уехать.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо.

Я вывел ее через боковую дверь, стараясь шагать как можно быстрее, но при этом не производить впечатления людей, спасающихся бегством. На улице почти стемнело, повсюду зажглись узорчатые фонари. Когда мы подошли к машине, я прислонил к ней Стеф, доставая ключи. Потом усадил со всей осторожностью.

И только когда захлопнул свою дверцу, до меня дошло, как сильно больна жена. В тусклом белом свете уличных фонарей ее кожа лоснилась от липкой испарины, руки и ноги казались тоненькими, как паучьи лапы, а сама она вся съежилась. Но глаза были живыми и встревоженными, и только ими она походила на мою жену.

— Куда мы едем?

— Пока не знаю, — сказал я. — Посмотрим.

Я сунул ключ в замок зажигания. А потом увидел в зеркале Ника, тот бежал к нам через стоянку.

— Господи боже!

Стеф развернулась на сиденье и тоже увидела его, бегущего с воздетыми руками.

— Что он делает?

— То, за что ему заплатили, — сказал я. — Либо он не в курсе последних событий, либо Баркли передумал и решил, что все-таки не будет делать козла отпущения из меня.

— Баркли? Ты имеешь в виду шерифа Баркли?

— Угу, — проговорил я, давая задний ход.

— Билл, о чем ты говоришь?

Я вспомнил, что она не знает о том, что случилось со мной сегодня, не знает, кто такой или кем был Холлам, не говоря уже об Эмили или Кассандре.

— Я потом объясню.