— Нате, держите головы Малинче и Тонатиу! А скоро мы отрежем и ваши!

Крик стоял такой, что мы дрогнули, хотя и не сомневались, что все это ложь. Но отрубленные головы наших товарищей катились по дороге, как мячи, которыми играют в пелоту, и зрелище это разрывало нам сердце.

Кортес был так разгневан, что окончательно и бесповоротно рассорился с Альдерете и, пока шла война, больше не давал ему никаких поручений. После этой трагедии Кортес распорядился снести все постройки вдоль дорог, чтобы использовать их материал для починки мостов и чтобы мешики не устраивали против нас засады, прячась на крышах своих домов.

В другой раз между Кортесом и Альдерете разгорелся спор, когда, по окончании войны, казначей потребовал подвергнуть Куаутемока жестокой пытке, чтобы тот раскрыл место, где находится золото, которое нам передал Монтесума и которое мы потеряли во время поспешного отступления из Мехико. Кортес долго сопротивлялся, но в конце концов вынужден был уступить, потому что начали распространяться слухи, что он сам собирается прибрать к рукам золото и для этого якобы вступил в сговор с индейцем, пообещав ему часть сокровищ.

Тогда на стенах домов появились надписи углем с обвинениями в адрес Кортеса. Это больно задело самолюбие генерала, который однажды решил ответить своим неизвестным обидчикам тем же и написал на доме: «На стенах пишут только глупцы». Поутру рядом с его надписью появилась приписка: «и те, кто знают правду, а скоро о ней узнает и его величество». Кортес пришел в негодование от гнусного намека на его измену императору и наконец решился пытать Куаутемока вопреки собственному желанию. Кортес был против того, чтобы так обращались с королем, пусть и лишенным королевства, и даже с касиками, которым он всегда выказывал должное уважение.

В этом случае он решил умыть руки, возложив всю вину на Альдерете:

— Вы в ответе за то, что подвергают пытке великого каемка, который не уступает вам в душевном благородстве, хотя и потерпел поражение.

Пытка не дала никакого результата: все, что тогда удалось найти, — золотое изображение солнца, которое обнаружили в водоеме у дома мексиканского короля.

Таковы были разногласия между Кортесом и Альдерете, и, насколько мне известно, кроме этого, никаких стычек между ними не было. Я не думаю, что эти споры могли породить такую ненависть, которая была способна толкнуть Кортеса на преступление. Мне кажется, что генерал довольно скоро выбросил все это из головы — это был человек, который жил будущим и легко забывал прошлые обиды. И еще я полагаю, что если бы Кортес в самом деле жаждал мести, он попросту воспользовался бы случаем и повесил казначея за не отремонтированные вовремя мосты, из-за которых погибло столько людей, и никто бы не осмелился генералу и слова поперек сказать.

Так обстояли дела, когда стало известно о том, что Альдерете скончался в своей энкомьенде в Тескоко. Чиновники из Испании, прослышав о возможной причастности Кортеса к этой смерти, задали губернатору кое-какие вопросы, но, удовлетворившись его объяснениями, не рискнули ни в чем его обвинить.

Назначение Кортеса генерал-капитаном и верховным губернатором Новой Испании вступило в силу 15 числа октября месяца 1522 года от Рождества Христова, и семь дней спустя было устроено большое празднество, во время которого Кортес был приветлив и любезен со всеми.

Ради такого события Кортес пожелал облачиться в то самое платье, что было на нем, когда он покидал Кубу, отправляясь к новым землям, которые ему предстояло открыть и завоевать. Генерал в таких случаях любил пышные церемонии. Он украсил свою черную бархатную шляпу плюмажем, надел орден Святой Девы и золотую цепь, а также черный бархатный камзол с золотыми блестками. Он даже заказал золотой бант наподобие того, который был им некогда подарен дону Алонсо Эрнандесу де Пуэртокарреро, чтобы тот купил себе коня и мог объезжать свои владения. Генерал считал, что человек, занимающий такое положение, не должен экономить на лошадях. С тех пор они стали близкими друзьями; Кортес так доверял дону Алонсо, что именно ему поручил отправиться в Испанию, чтобы доставить ко двору императора карты новых земель и сокровища из-за океана.

На ужин прибыло более ста приглашенных, и в их числе чиновники аудиенсии: дон Алонсо де Эстрада — казначей, дон Родриго де Альборнос — контадор 7, дон Алонсо де Агиляр — комиссионер, который уверял, что он — первый христианин, родившийся в Гранаде, Педро Альминдес Чирино, уроженец Убеды, инспектор. Присутствовали также гости из соседних городов — Веракруса, Сочимилько, Тескоко и некоторых других. Был и сеньор Тристан, который старался оказать знаки внимания всем присутствующим знатным дамам, но при этом не сводил взгляда с доньи Каталины. Также были капитаны и лейтенанты Кортеса и множество касиков из Тласкалы, Семпоаля и Мехико. Среди них и сам Куаутемок, ноги которого уже успели зажить после пытки кипящим маслом. Этот король мешиков обратил на себя всеобщее внимание, потому что демонстрировал свою щедрость, раздавая налево и направо драгоценности и богатые накидки из шерсти ламы. Его тут же окружили плотным кольцом те, кто надеялся получить подарок. Присутствовали и другие знатные гости, в их числе и враждебно настроенные к Кортесу, например Нарваэс. Впрочем, беседуя друг с другом, они ничем не выдавали своей неприязни, которая, правда, одолевала лишь Нарваэса; Кортесу же злопамятность или мстительность были совершенно несвойственны.

Торжественный ужин был великолепен и сервирован по высшему разряду. Второго такого события я не припомню ни в Мексике, ни в Кастилии, даже при дворе самого императора дона Карлоса. Кортес последовал примеру мексиканских королей, которым слуги каждый день подавали для трапезы до пятидесяти различных блюд. Никак не меньше был выбор за столом губернатора, и слуги едва успевали подносить приглашенным кувшины для омовения рук. Кортес принимал гостей по-королевски, и праздничный ужин длился до глубокой ночи.

Подавали местные вина и прочие напитки, в том числе и пульке, который изготавливают из агавы. Это очень ценное растение, потому что из него делают все, что угодно, даже бумагу, на которую мексиканцы наносят свои письмена. Винные пары уже начали оказывать свое действие, а как известно, что у пьяного на уме, то и на языке, так что было сказано немало лишнего, впрочем, никаких последствий это обычно не имеет: ведь если вино и развязывает языки, то оно же затуманивает рассудок, так что наутро от ночных разговоров не остается и следа.

В этот момент донья Каталина, вероятно исполнившись гордости от тех высоких почестей, что были выказаны ее мужу, принялась упрекать одного из капитанов, дона Педро де Солиса, в том, что он плохо управляет ее энкомьендой и не исполняет должным образом поручение, которое дал ему ее муж.

Солис был огромный басовитый детина, но, впрочем, мирного нрава, всегда спокойный и доброжелательный. Я не помню, откуда он был родом, знаю только, что его очень ценил и уважал Кортес. Он доверил Солису управление энкомьендой своей супруги, которая, судя по всему, была не слишком довольна тем, как ее управляющий вел дела.

Донья Каталина сидела на изрядном расстоянии от Солиса и потому, обращаясь к нему, вынуждена была чуть ли не кричать, так что ее слова были прекрасно слышны всем присутствующим.

— Вы, Солис, занимаете моих индейцев какой угодно работой, кроме той, которую я им поручаю! Все делается не так, как я хочу!

Дон Педро де Солис, с лица которого не сходила улыбка, никогда не лез за словом в карман:

— Это не я, сеньора. Это все его милость, — с этими словами он указал на дона Эрнана, — это он всех нас занимает работой и все время что-то нам поручает.

— Вот увидите, вскоре я устрою так, что никто не будет соваться в мои дела, — ответствовала Каталина, обмахиваясь веером и с раздражением взглянув на мужа.

Кортес, который не воспринял всерьез этот спор между своей женой и капитаном, поначалу не вмешивался в разговор, но затем все же парировал колкую реплику доньи Каталины: