— А что мне делать здесь, где я живу в тени вашей славы, ем с вашего стола, ношу ваши одежды? Неужели я должен так и провести остаток своей жизни, питаясь подаянием христиан?

Кортес умел считаться с гордостью касиков и всегда относился к ним как к знатным особам, ибо именно такое положение они занимали в своем народе, и им нравилось, когда испанцы также признавали их достоинство. Поэтому он принял предложение Сикотепека, которого он не хотел насильно удерживать подле себя, если уж тому заблагорассудилось отправиться в дорогу. Кроме того, губернатор полагал, что присутствие в его лагере праздношатающегося касика, которого все знали как заклятого врага христиан, может дурно повлиять на мирных индейцев и вызвать недовольство некоторых горячих голов из числа испанцев. Губернатор уже потерял надежду на то, что ему удастся завершить расследование и воздать своим недругам за смерть доньи Каталины и захват кораблей, поэтому он рассудил, что ничего не потеряет, позволив Сикотепеку продолжить дознание. Рассудив так, он обратился к касику:

— Впредь я прошу вас больше никогда не говорить мне, что ваши действия предпринимаются под влиянием пророчеств ваших ложных богов, иначе мне придется вас примерно наказать. Не забывайте, что вы повинны в смерти троих Кастильо, а помощь в деле, которую вы мне обещали в обмен на вашу свободу, оказалась покамест не слишком-то существенной.

Надо сказать, я не припомню случая, чтобы Сикотепек в дальнейшем нарушил это запрещение губернатора, разве только один раз в беседе со мной, когда он подробно рассказывал мне о своей жизни, но, впрочем, об этом речь еще впереди.

Кортес дал касику разрешение поехать в Мичоакан, но предупредил об опасности путешествия в земли его исконных врагов, ведь даже посредничество Кортеса не смогло содействовать примирению этих двух индейских народов. Губернатор снабдил Сикотепека охранными грамотами, в которых предписывалось во всем оказывать ему содействие, чтобы жители Мичоакана относились к нему как к посланцу испанцев, а не как к мешику, ибо в этом случае его ждала бы неминуемая смерть на алтаре какого-нибудь кровожадного идола.

Среди тех испанцев, которых Кортес отправил с Олидом в Чинсисилу, был один монах ордена Святой Девы Милостивой, прибывший в эти земли с Гараем и оставшийся в Новой Испании, где святых братьев очень не хватало, так что Кортес много раз обращался по этому поводу и к императору, и к аудиенсии в Санто-Доминго.

Этот монах, уроженец Толедо, по имени брат Эстебан, по просьбе Кортеса отправился проповедовать слово Божие в Мичоакан, поскольку губернатор пользовался любой возможностью разъяснить индейцам, что они пребывают в тяжком заблуждении, поклоняясь бесовским идолам, и открыть им свет истинной веры. Губернатор подробно разъяснил брату Эстебану, как ему надлежит выполнять свою миссию к вящей славе Господней и на благо императора: в этих землях брат был новичком и не знал обычаев и верований местных индейцев.

— Не стоит открыто нападать на их суеверия, так вы только напрасно потратите время, — напутствовал Кортес монаха, делясь с ним собственным опытом. — Старайтесь переубеждать их постепенно, шаг за шагом открывая им глаза через ваши добрые дела, милосердие и великую любовь к этим заблудшим душам. Именно это способно их поразить, ведь, пребывая под властью диавола, они сталкиваются повсюду с проявлениями жестокости, лености, гордыни, не говоря уже о блуде и всяческой похоти, о чем я лучше умолчу.

— Мне хорошо известно, что они погрязли в этих грехах, сеньор, — ответствовал монах, — я уже беседовал об этом с братом Ольмедо.

— Вы мудро поступили, прибегнув к наставничеству брата Ольмедо, он, как никто другой, может помочь вам. Кроме того, прошу вас от всего сердца, проводите как можно больше пышных богослужений, которые раскрывали бы им красоту нашей веры и истовое благочестие прихожан, — добавил Кортес. — Большое впечатление на индейцев производит наша кавалерия и пушечные выстрелы: туземцы получают наглядное доказательство всемогущества Божия, когда сталкиваются с нашим оружием.

С этими словами губернатор простился с братом Эстебаном, надеясь, что тот присоединит к христианским землям самый жестоковыйный и непокорный народ в этих краях, который до сих пор пребывал во тьме, не зная евангельской истины, в то время как жители Тласкалы и Мехико, в отличие от Мичоакана, уже начали обращаться к христианской вере.

Кортес с большим рвением взялся за исполнение предсмертной воли Франсиско де Гарая. Он забрал у Вильянуэвы его вещи и лично перенес их в свой дворец, чтобы ничего не пропало и чтобы все имущество аделантадо осталось в целости и сохранности.

Кортес приказал отослать часть ценностей усопшего его бедной вдове на Ямайку, другую же часть вручил его старшему сыну, который прибыл, чтобы познакомиться с губернатором, и которого тот принял со всей любезностью, так как видел в нем своего будущего зятя.

Разбирая вещи Франсиско де Гарая, дон Эрнан обнаружил в одной из полотняных сумок изумруд в форме горна. Эта находка повергла его в смятение: нетрудно было догадаться, что перед ним четвертый из тех камней, что были украдены у отца Сикотепека, старого касика Куаутекле, владевшего пятью драгоценными изумрудами.

Дон Эрнан поспешно послал за сыном де Гарая, собираясь расспросить его об этом камне.

— Быть может, вам случайно известно, откуда у вашего отца этот восхитительный изумруд, который нашелся среди его вещей? — обратился Кортес к молодому человеку.

— К сожалению, мне нечего рассказать вам, дон Эрнан, — отвечал юноша, — я никогда ранее не видел этого камня. Впрочем, это неудивительно, ведь отец нажил немало сокровищ и здесь и на Ямайке — мало ли где он мог приобрести изумруд!

Этот ответ совсем обескуражил губернатора: все происходящее и впрямь походило на бесовские козни, потому что дон Эрнан был убежден, что Франсиско де Гарай не мог иметь никакого отношения к заговору Тристана и изменников-испанцев: когда произошло убийство и ограбление семьи Сикотепека, аделантадо был далеко от берегов Новой Испании. Кортес склонялся к мысли, что камень попал к Гараю тем же путем, каким он оказался у Альварадо. Но, впрочем, четвертый изумруд не мог принадлежать Альдерете: казначей умер задолго до того, как аделантадо появился у реки Пальмас, так что они не могли быть знакомы друг с другом.

Кортес обсудил неожиданную новость с Гонсало де Сандовалем, своим главным поверенным в делах управления Новой Испанией. Сандоваль согласился с предположениями дона Эрнана, поскольку нельзя было придумать никакого другого объяснения тому, как эта драгоценность оказалась у Гарая, человека чести, который, безусловно, был вне подозрений и не имел никакого отношения к заговорам и предательству.

в которой рассказывается о том, что делал Сикотепек в Мичоакане, и о важных сведениях, добытых им, но вовсе не от идолов, на которых он притворно ссылался в разговоре с Кортесом, а от переводчика, сопровождавшего Монтано при посольстве в королевство Кацонси

Сикотепек отбыл в королевство Кацонси с охранными грамотами Кортеса, которые должны были оградить его от возможных неприятностей, каковые вполне могли с ним приключиться в Мичоакане. Сопровождали Сикотепека несколько индейцев из Семпоаля, поскольку никто из тласкальтеков не пожелал отправиться в земли, где жил народ, исстари им враждебный. И ныне тласкальтеки и мичоаканцы поддерживали мир лишь потому, что оба народа признали власть над ними Испании и императора дона Карл оса.

Я не буду подробно рассказывать обо всем, что случилось с посольством по дороге, так как это не имеет отношения к нашей истории. Упомяну лишь, что дважды на них чуть не напали воины-мичоаканцы, которые, конечно, не могли стерпеть, чтобы мешики разгуливали по их стране как у себя дома. Только имя Кортеса смогло несколько охладить пыл воинственных мичоаканцев, и те в конце концов порешили, что пришельцев надлежит доставить в столицу королевства Чинсисилу, в двух лигах к западу от Мехико. Хотя наши путешественники вовсе не собирались на аудиенцию к местному королю, им пришлось покориться и отправиться туда, куда их насильно отвели воины Кацонси, желавшие получить указания от своего касика, как поступить с непрошеными гостями. Мичоаканские воины также рассчитывали выяснить у испанцев, что состояли при дворе касика, действительно ли их пленники располагают подлинными письмами Кортеса, — ведь сами мичоаканцы читать не умели.