Впрочем, нет, торопиться не нужно. Ничто не должно вызывать у патруля внимания, интереса к себе. Если спешит — то… В самом деле, от чего это парень почти бежит? От кого убегает? Надо остановить, проверить, задать ему кое-какие чисто профилактические вопросы.

Да, он должен идти спокойно, ровно, не торопясь. Молодой человек проводил девушку, идет со свидания, может быть, и с работы. Устал, хорошо поработал смену на заводе или в какой-нибудь фирме. А сейчас направляется домой. И ничего нет странного и подозрительного в том, что его путь — в двух шагах от отдыхающего милицейского патруля. Они сидят на скамейке в сквере, он идет мимо. Жизнь. Он отработал свое и идет домой. А они — на работе, охраняют его покой и безопасность. Служба.

И еще очень важно правильно выбрать время нападения.

Конечно, это должна быть ночь. Или почти ночь.

Патроны для обреза Койот набивал в квартире тещи. Он жил тут, двухкомнатная эта «хрущевка» стала и его домом. И родным домом его малыша Костика.

Костик сидел сейчас напротив, за столом, смотрел, как папа что-то делает с блестящими желтыми игрушками, тянул худенькие, со скрюченными пальцами ручонки к гильзам.

Койот дал ему подержать уже набитую пару боевых теперь зарядов. Патроны заметно потяжелели: в них по семь-восемь крупных свинцовых картечин, порох, пыжи. Впрочем, пыжи он смастерил сам из газет. Разорвал подвернувшиеся под руку «Придонские вести», туго скатал, забил в гильзы. Подумав о том, что сыщики потом, после выстрелов, могут найти эти самодельные пыжи и по обрывкам газет что-то такое важное установить, усмехнулся. Тоже мне, Шерлоки Холмсы.

Эти обрывки вряд ли что им расскажут. Он же не собирается оставлять дома те части газеты, из которых оторвал клоки для пыжей. Кто тут чего сможет найти?! Тот же обрез пролежал несколько лет сначала на чердаке дома среди хлама, потом он, Койот, перепрятал его…

Хорошо бы, конечно, испытать обрез, пальнуть из него пару-тройку раз. Просто так, для проверки. Но это надо ехать куда-то за город, в лес, палить там. И все равно — риск. Народу везде шляется полно — и грибники, и просто отдыхающие на машинах, и влюбленные парочки, ищущие уединенные места, чтобы потрахаться. Нетнет, стрелять вблизи города нельзя: выдаст эхо.

Кто-нибудь услышит, стукнет ментам, те примчатся, чего доброго, если окажутся поблизости.

Риск, да.

А обрез нормальный, боевой. Из него же стреляли там, в степи. Так, для потехи. Когда все гости отцовского кореша упились в очередной раз, кто-то из них стал палить в белый свет. И он, Пашка, тоже пальнул. Почувствовал тогда в руках огневую мощь, силу, способную убить, сокрушить чью-то жизнь… Может быть, именно поэтому Пашке захотелось украсть обрез. Хотя тогда он и в мыслях не держал убивать кого-то. Просто подумал, что даже с этим убогим оружием он будет чувствовать себя гораздо увереннее, что ли. И перед сверстниками можно было похвастаться, показать им при случае обрез. На корешков это бы сильно подействовало.

Пацан был. И мысли пацаньи. Хорошо, отец предупредил, посоветовал: держи язык за зубами, не откровенничай. Так вернее.

Хороший совет. Отец знал, что говорил.

Костик, конечно, никому ничего не скажет.

Хоть и подрос, а все такой же хилый, с замедленной речью, плохо ходит, больше сидит. Павел не любит своего сына, хотя ему и жалко его. Зачем он такой? Какая от него польза? Кому он такой нужен? В нормальную школу, как сказала врач, его вряд ли возьмут, значит, учиться и жить ему придется в каком-нибудь интернате для слаборазвитых детей, где к десяти-двенадцати годам Костик сможет, наверное, считывать с букваря примитивное: «Па-па… Ма-ма… Ба-ба…»

— Бу-бу! — отчетливо сказал вдруг малыш, показывая скрюченной лапкой на обрез, лежащий на столе.

Койот с интересом глянул на сына.

— Соображаешь! — сказал он удивленно, но с похвалой в голосе. Молодец. А я-то думал…

Это Костикове «бу-бу» Койота никак не встревожило и не обеспокоило. Рассказать матери и бабке малыш ничего не сумеет. Если и произнесет свое «бу-бу», то женщины все равно ничего не поймут, спишут эту «информацию» на телевизор — Костик же смотрит боевики, стреляет потом своим игрушечным пистолетиком из пластмассы.

Койот придвинул сыну обрез. У того загорелись глазенки. Он потянулся к спусковым крючкам, и Павел снова подивился сообразительности малыша — не ожидал от него такой прыти. Понимает даже, на что надо нажимать.

Взведя курки, Койот снова придвинул обрез Костику. У того не хватало силенок в больных пальчиках, но все же, напрягшись и болезненно сморщившись старческим каким-то, морщинистым личиком, мальчик нажал на спусковой крючок, и механизм громко, отчетливо щелкнул.

Костик счастливо засмеялся и выжидающе глянул на отца — что скажет?

— Молодец! — снова похвалил Койот и кивнул: — Давай еще. Пали.

Костик щелкнул, потом еще… Игра ему понравилась. Малыш тоже, видно, почувствовал какую-то взволновавшую его силу в этом куцем обрезке ружья. Взял в руку заряженный уже патрон, протянул отцу — вставляй, дескать, в «бу-бу».

— Ладно, хватит. — Койот только головой крутнул — пацан же впервые видит обрез и патроны!

Павел убрал обрез со стола Игра Костика мешала ему, отвлекала, не давала сосредоточиться.

Изготовление боевого заряда — дело ответственное. Тем более то, какое он планировал. Осечки быть не должно, орудие смерти обязано сработать безупречно.

Картечь была крупной, восьмимиллиметровой, тяжелой. Безобидные на вид свинцовые шарики — это безжалостные посланцы смерти. Если им придать нужное ускорение, бросить вперед с огромной силой…

Койот представил вдруг, как эти шарики летят в него… поежился. Даже один из них способен наделать беды, а восемь…

Он хладнокровно думал о том, что после выстрелов милиционеры упадут замертво. Не может быть, чтобы кто-то из них остался в живых. С такой картечью охотники ходят на крупного зверя — на кабанов и волков. И стреляют по ним с приличного расстояния. А он подойдет к ментам как можно ближе… Должен подойти. Безобидного вида молодой человек с сумкой на плече. Чего им, ментам, тревожиться? Они же не увидят у него в руках обреза, им даже в голову не придет, что он может выстрелить.

Они подпустят его к себе очень близко.

Метра на три. А может, и еще ближе. Чем он окажется ближе к ним, тем меньше времени останется у них на любые мысли и действия. Это очень важно.

Костик захныкал, требуя вернуть ему «бу-бу».

Но Койот строго цыкнул на сынишку — игра закончилась. Пароны были заряжены, обрез проверен и смазан. Он скоро, очень скоро будет стрелять по-настоящему! И очень скоро у него, Койота, будет в руках настоящее оружие — боевое, компактное. Пистолеты Макарова. Оружие, которое легко прятать. Которое убивает наверняка. Которое сделает его, Павла, богатым. Их семейная бедность кончится.

Людка после его возвращения из армии настояла на том, чтобы все они жили у ее матери. И магазины рядом, и детская поликлиника, и остановка автобуса. Полчаса езды — и вот он, центр города. Другие, шикарные магазины, кинотеатры, театры…

Впрочем, какие театры! Какие магазины с их нынешним изобилием продуктов питания и одежды! Они еле-еле сводят концы с концами.

Теща получала небольшую пенсию. Да и то нерегулярно.

Людмила ничего не получала.

А он, Койот, перебивался случайными заработками. Устроился было на завод, сборщиком кресел для самолетов, но режим заводской жизни пришелся не по душе: надо было рано вставать, целый день вкалывать, тысячи раз повторять одни и те же операции (взять детали, скрепить болтами, отложить; взять детали…). На авиазаводе зарплату тоже платили нерегулярно, иногда задерживали на квартал — самолеты России вдруг не стали нужны.

Койот ушел «на вольные хлеба».

Целыми днями сидел теперь дома, смотрел телевизор. А в телевизоре шла своя — красивая, привлекательная и богатая — жизнь: по подиумам гуляли почти голые, с аппетитными задницами красотки; крутые сытые парни разъезжали на шикарных джипах и «мерсах», обнимали все тех же красоток, жрали в ресторанах; реклама навязчиво советовала приобретать только лучшие продукты и товары; неугомонные туристические фирмы лезли из кожи вон, заманивая россиян на отдых то в Грецию, то в Америку; банковские счетные машинки на глазах миллионов телезрителей перематывали в барабанчиках зеленые доллары; гангстеры грабили банки, нацепив на лица маски; чьи-то руки в перстнях пересчитывали добычу…