Затем: Ты злишься на меня?

К тому времени, как появляются три заветные точки, у меня уже почти не осталось ногтей, но это нормально, так как они есть у всех, а мне нравится быть не такой как все.

К: Ты сумасшедшая.

Клянусь Богом, мне жалко мои ногти. Я пытаюсь их отрастить. Изучаю свои руки и пишу: Нет. Совсем нет.

Кит присылает фотографию. Я узнаю антураж, она из бара «Таверна» на Хайде. На фотографии изображен бокал вина, стоящий на салфетке для напитков. Я улыбаюсь.

К: Мне кажется, тебе это нужно.

Да. Хорошо бы.

К: Хорошая новость — везде есть вино! Мой друг владеет винодельней на Мэрроустоун. Ты должна заценить ее.

Он присылает мне адрес и сообщает, что она называется Виноградники Мэрроустоун.

Позже тем же вечером я рассказываю о винодельне Грир, надеясь, что она захочет пойти со мной. Я сижу на единственном свободном стуле в читальной комнате и наблюдаю, как она рисует.

— Кто рассказал тебе об этом месте? — Она откладывает кисть. В ее голосе звучат оборонительные нотки.

— Эммммм, я только слышала, что там есть вино. И мне нравится вино. Ты в порядке?

Она откашлялась.

— Да, конечно. Просто… у этого места много воспоминаний. Когда мы были помоложе, мы с друзьями тайком пробирались туда, ловили кайф и пили.

На самом деле я не встречала никого из ее друзей. Не поймите меня неправильно, Грир — девушка популярная. Если у человека серебристые волосы и он носит одежду лишь одного цвета, люди начнут обращать на него внимание. У Грир никогда не бывает гостей, и хотя она знает всех, нет никого, с кем она была бы по настоящему близка.

— Итак…

— Конечно, — отвечает она. — Будет весело. Хочешь пойти сегодня? — Я не собиралась идти сегодня вечером, но пожимаю плечами, и Грир идет в свою комнату, чтобы подготовиться.

Десять минут спустя она выходит во всем черном. Я никогда не видела Грир в чем-то, без фиолетового оттенка. И меня это пугает.

— Все остальное грязное, — объясняет она, когда видит мое лицо. — Пошли.

Я выхожу следом за ней, жалея, что не переоделась после работы. Я такая неудачница, что это угнетает. Скучная сучка.

Мы слушаем старые хиты, когда сворачиваем на дорогу к Мэрроустоун. На улице необычно сухо, но облака темные и тяжелые — зловещее предупреждение о грядущих днях. Грир словно читает мои мысли.

— Сегодня последний день перед дождем. Наслаждайся.

Я буду наслаждаться дождем, но не говорю этого. В Вашингтоне считается богохульством не наслаждаться безоблачным летом, пока оно есть. Винодельня расположена на воде, откуда можно наблюдать, как мимо проплывают круизные лайнеры, направляясь к океану.

Мы подъезжаем к зданию и выпрыгиваем из машины прямо в грязь. За зданием раскинулся виноградник; виноград уже собран; сейчас он лишь пыльная тень из лоз и листьев. Слева от меня стоит большой дом, который смотрит и на воду, и на винодельню множеством острых прямоугольных окон. На земле вокруг деревьев видны остатки фруктов: яблоки, вишни, груши и сливы. Они уже сморщились, их соки впитались в землю. Грир, кажется, застыла на месте, глядя в сторону дома.

— Что такое? — спрашиваю я. — Ты выглядишь так, будто увидела…

— Я… я в порядке. Давай пить вино. Можем мы? Ты хочешь? Пошли. — Она подходит к дверям винодельни. Может быть, мы обменялись личностями по дороге сюда? Я в полном замешательстве. Она поднимается за бутылкой и несет ее на улицу, чтобы посидеть в патио.

— Ладно, серьезно, Грир. Что с тобой? — Я забираю и нее бутылку и использую штопор, чтобы ее открыть.

Она указывает на дом.

— Я изменила своему парню, — отвечает она. — Прямо там, рядом с тем домом. — Я не поворачиваюсь, лучше бы сейчас смотреть на ее лицо. Неужели это и есть место падения? Здесь закончилась история Кита и Грир?

— Нам не обязательно было приезжать, — говорю я, удивляясь, почему Кит предложил именно это место. Тупой ублюдок. Как будто он пытался… отомстить! О Боже Мой!

— Грир, — говорю я. — Пошли.

— Нет, — отвечает она твердо. — Это всего лишь место.

— Тогда расскажи мне о нем, — прошу я. — Это был Кит?

Она так резко поворачивает голову, что я боюсь, она сломает свою тоненькую шейку.

— Откуда ты…?

— Просто предположила, — отвечаю я.

Грир смотрит на свой бокал с вином остекленевшими глазами. Внезапно она улыбается.

— Это было давно.

— Мне очень жаль, — говорю я ей.

— Все нормально, — отвечает она. — Я с тобой. Это волнение.

Не могу сказать, скрывает ли она свои истинные чувства, но Грир просто включила меня в свое искусство — и мне это нравится.

— Я была совсем юной, — говорит она. — Уходила прежде, чем меня могли бросить. Иногда выходило хорошо, но с Китом было не так. Я действительно сделала ему больно. Теперь я уже не так безрассудна. Но уже давно ни с кем не встречаюсь. У меня забастовка.

— Мой парень изменил мне, — рассказываю я ей. — Перед тем, как я приехала сюда. Девушка из его офиса забеременела.

— К черту его, — говорит Грир. — Это ужасно.

— Да, — говорю я. — К черту его, и к черту любовь. — Мы чокаемся бокалами, и после этого она выглядит искренне счастливой. Может быть, приехать сюда было не так уж и плохо. Исцеляюще. Я смотрю на угловатую крышу дома и гадаю, кто там живет. Сколько тайных вещей видел этот дом? Мне хочется жить в доме, который многое повидал. Я хочу жить.

Лучшего места для депрессии, чем штат Вашингтон, просто не найти. Здесь есть тысячи мест, куда можно пойти, чтобы полюбоваться прекрасными пейзажами и почувствовать острую жалость к себе. Большую часть дней даже небо плачет вместе с тобой. И спасибо Богу за это — за отсутствие солнца. Декорации идеальной мелодрамы. Грир предлагает отвезти меня во все лучшие места, где можно впасть в депрессию.

— Ты когда-нибудь была в депрессии? — спрашиваю я у нее.

— Ну, было как-то раз… — подмигнув, говорит она мне. Как для художницы ее личности не хватает перепадов настроения.

Грир составляет список фиолетовым фломастером, и мы вычеркиваем места одно за другим. Это все уловка; я знаю это. Она пытается пробудить меня, и я действительно пробуждаюсь. Воздух, ветер, вода, горы — все это пробуждает мои чувства. Мое сердце онемело. Однажды днем, когда мы осматриваем Харрикейн Ридж (горный район в олимпийском национальном парке Вашингтона), Дэлла пишет мне, что, по ее мнению, Кит собирается сделать ей предложение. Я выключаю телефон и ложусь спиной на узкую стену, на которой мы сидим, и устремляю свой взгляд в серое небо.

— В чем дело, Элена? — беспокоится Грир, присаживаясь рядом со мной. — Ты так мелодраматична только тогда, когда что-то действительно не так. Это Кит делает тебя такой?

Я не могу лгать ей после всего, что она для меня сделала. Пытаюсь отвернуться от нее, но она хватает меня за подбородок своими длинными нежными пальцами и хмуро изучает мое лицо.

— Дэлла считает, что он собирается сделать ей предложение, — отвечаю я. И добавляю, — Пустяки.

— Черт, — ругается Грир. И повторяет, — Черт. — Снова. — Что будешь делать?

— Ох, ну ты знаешь… ничего.

Грир смеется.

— Ты должна хотя бы сказать ему.

— Черт, нет. Что мне сказать ему?

Грир не отвечает; она думает. Я выдергиваю пучки травы, ожидая ее заключения.

— Не мучай траву, Элена. Нам нужно, чтобы с этого момента все было на нашей стороне, особенно земля. Расскажи мне о том сне, который тебе приснился. Тот, который, как ты сказала, положил начало всем твоим бедам.

Я вытираю руки о штаны.

— Нет. Ты решишь, что я сошла с ума.

Грир вздыхает. Я испытываю ее терпение.

— Ты его бывшая, — шиплю я. — А я психопатка, которая влюблена в него. Прости, что не хочу говорить о своих неподобающих чувствах с женщиной, которая выгнала его из города.