– Хорошо, – согласился Булатов, – обойдемся без больницы.

– Ладно, – неожиданно согласилась она, – только я обопрусь на вашу руку… И потихоньку. Да?

– Да, да, – повторил Булатов в тон. – И не задавайте лишних вопросов.

Он усадил ее на сиденье рядом, пристегнул ремнем.

– А мы куда? – опять насторожилась девушка.

– Ко мне на квартиру. Это недалеко.

– А как вы докажете, что вы врач?.. Я сильная, вы не думайте.

Булатов достал из нагрудного кармана пропуск в Военно-медицинскую академию, подал ей, не поворачивая головы.

– А может, вы истопником работаете? Да? Должность здесь не указана, – сказала она, разглядывая документ.

Булатов засмеялся.

– Похож на истопника?

– Разве теперь поймешь? Ученые одеты, как дворники, а дворники – как министры.

– Покажу дома диплом.

– Это другое дело.

Держась за живот, она придирчиво осмотрела салон, проверила замок ремня, подняла стекло.

– Знобит, – сказала. И спросила: – «ОВ» – это Олег Васильевич? Да?

– Викентьевич, – поправил Булатов, припарковывая машину у трансформаторной будки. Запас времени начал быстро таять. Хорошо, что пораньше из дому вышел. Он надеялся еще заскочить в магазин, продающий автомобильную косметику. Теперь все, не успеть. – Вас как зовут?

– Евгения. Или просто Женька.

Булатов отстегнул привязные ремни, открыл дверь.

– Прошу, просто Женька. И не оглядывайтесь. Я же дал вам слово.

Лифт уныло проскрипел дверью и мягко повез их на десятый этаж.

Женька смотрела под ноги, и ее темно-рыжие волосы мягкими волнами спадали по щекам на грудь, на покатые плечи. Ладони рук она спрятала под свободно спадающей голубой кофтой.

«Держится за живот. Значит, болит».

Лифт притормозил и, плавно дотянувшись до площадки, распахнул створки.

Квартиру в этом доме Булатов выменял у офицера, прибывшего в гарнизонный госпиталь, где работал Булатов, служить начальником отделения. Обмен обоих устраивал. Провернули они его в несколько дней. И хотя в авиационном гарнизоне у Булатова была квартира из двух больших комнат, огромной кухней, он отдал свои хоромы за однокомнатную девятнадцатиметровку без сожаления. Часть книг, правда, пришлось сдать в комиссионку, не хватило места для полок.

Захлопнув дверь, Булатов показал Женьке, где надо лечь, а сам пошел мыть руки.

– Разденьтесь до пояса, – командовал он из ванной, – расстегните брюки и ложитесь на спину. Только без резких движений.

Но команды, которые всегда и везде его пациенты выполняли беспрекословно и с радостью, в этот раз были оставлены без внимания. Женька сидела на краешке широкого дивана и, то ли от боли, то ли от страха, затравленно глядела снизу вверх на Булатова.

– Так, – раздраженно начал он рыться в ящике стола. – Диплом показать? Да? На, смотри, глупое дитя. – Он подал ей сразу три диплома. Об окончании института, о присвоении звания кандидата медицинских наук и диплом Лауреата.

Женька уважительно прочла текст во всех трех дипломах, также уважительно положила их на стол, попросила отвернуться и быстро зашелестела одеждами. Когда она сказала «пожалуйста», Булатов подошел к дивану, присел, улыбнулся: «В чем только душа держится и откуда характер такой берется? Ребрышки, как у воробья, сквозь кожу просвечивают. Живот под одной пятерней упрятался». И только бугорки грудей с вызывающе торчащими сосками свидетельствовали, что перед ним не ребенок, а зрелая женщина.

Пальпация патологии не выявила. Булатов вдавил пальцы в пах и резко отпустил их. Женька вскрикнула, обессиленно закрыла глаза, расслабленно выпрямила колени. При повторном нажатии она побледнела и покрылась испариной.

– Все ясно, мадам, – Булатов успокаивающе разгладил ладонью кожу живота, поддернул за резинку трусы с вышитым на них цыпленком, застегнул на ее брюках молнию. – У вас аппендицит. Надо немедленно оперироваться.

И привычно пошел мыть руки.

– Олег Викентьевич, – в Женькиных глазах смешались растерянность и мольба. – У меня уже было так, через сутки прошло. Может…

– Не может! – перебил он. – Да и непонятно, ради чего. Смертельный риск. Вы что? Вам еще любить не перелюбить, детей рожать, матерью быть, а вы… Черт знает что!

– Но до утра ведь можно, да? – теперь уже и в голосе была мольба. – Если не пройдет, сама приду в больницу. Но до утра… Да? Вы же вон какой знающий врач. – Она кивнула на стопку дипломов. – Должен же быть какой-то выход, да?

Какие-то интонации в голосе Женьки растрогали Булатова, и он стал думать, как помочь ее просьбе, а не ее болезни. Под наблюдением, конечно, можно потерпеть до утра. Но кто наблюдать будет? В клинику ее калачом не заманишь, это он уже понял. Оставить здесь? Или все-таки вызвать «скорую»?

– Ну, так, – Булатов присел, взял Женьку за запястье, посмотрел в глаза. – Если вы даете мне слово, что будете вести себя честно, попробуем.

– Я даю… честное слово. Верите, да?

– Да. Теперь слушайте. Я вас оставлю здесь. У телефона. Буду звонить. Вы мне будете точно докладывать свое состояние. Без вранья, объективно. Да? – «Заразился словечком», подумал он, набрасывая на бумажке номер служебного телефона. – Если почувствуете ухудшение или изменения какие-то, ну, скажем, жар, озноб, немедленно звоните вот по этому телефону мне. Хорошо?

– Хорошо. Я обещаю.

Булатов посмотрел на часы: время поджимало, он не любил опаздывать. Открыл шкаф, подал Женьке подушку, чистую наволочку, шерстяной плед. Телефон поставил на стул рядом с диваном.

– А вы не боитесь оставлять меня в квартире? – спросила она, бросив исподлобья быстрый взгляд. Булатов не ответил. – Моя фамилия Авдеева. Я в Гидрометеорологический поступаю. На заочное. Паспорт у коменданта. Я покажу потом.

– Главное – лежать. Есть ничего не надо.

– Я могу что-нибудь почитать? – Женька показала глазами на полки с книгами.

– Читайте, но вставать осторожно. Обещаете?

– Обещаю. – Женька впервые улыбнулась, и Булатов отметил, что у нее красивые крупные зубы и заразительно добрые огоньки в глазах.

«Филантроп несчастный, – сказал он себе, садясь в машину. – Мало что на дежурство опоздаешь, так еще и приключений на свою голову накличешь. А случись что-нибудь?.. Затаскают!»

Он стремительно пересек Каменный остров и повернул на Песочную набережную. Здесь по широкому тротуару всегда гуляли парочки, и Булатов всегда посматривал на них с тихой грустью. Он мог бы жениться. На Юльке. Но слишком долго раздумывал. Верочка почти женой была, но осталась там, в авиационном гарнизоне. Расставание не огорчило Булатова, скорее наоборот – принесло чувство облегчения. А ведь уже за тридцать перевалило. На ребятишек с интересом засматривался, своего иметь захотелось. Сорванца задиристого.

Он позвонил ей сразу, как только вошел в ординаторскую. Хотя Женька и не могла похвастать отличным самочувствием, но в голосе проскальзывали оптимистичные ноты. Ей лучше, она читает рассказы Джека Лондона, хотя следовало бы читать совсем другое, она чувствует себя виноватой перед Олегом Викентьевичем и бесконечно благодарна за его бескорыстную доброту.

– Если Всевышний милует и не приберет меня к себе, я вам обещаю: вы никогда не пожалеете о потраченном на меня времени. Добрые порывы души возвращаются с процентами…

Видали, какая изысканность слога: «Если Всевышний милует»…

После обхода больных Булатов, уже не стоя, а поудобнее усевшись в кресло, без спешки, набрал свой номер.

– Ну и как наши дела?

– Спасибо, Олег Викентьевич. Боль утихает. Мне стыдно признаться, но я очень хочу есть.

– Придется, милая моя, потерпеть.

– Да уж куда денешься…

По голосу Булатов угадывал, что Женька все время улыбается. Сразу представил мягко очерченный овал рта, крупные белые зубы, искорки в глазах и улыбнулся сам.

– И что вы интересного вычитали у товарища Джека Лондона?

– Товарищ Джек Лондон большой жизнелюб. Он пишет о суровых краях Севера. Мне это очень близко и знакомо.