– Как у сына дела? – спросил Чиж, вешая на олений рог фуражку.

– Не пишет, бандит.

– Не ругался командующий? ЧП все-таки.

– Да нет…

– Виноват я в чем-то, Ваня, – сказал Чиж словно самому себе, – чего-то недоглядел.

Волкову было знакомо это чувство. Командир всегда чувствует себя виноватым, если в полку что-то случается. Но что Чижу казниться? Все еще думает, что без него полк погибнет? Как та тетя Дуня в госпитале, считает себя незаменимым? «Заменимы мы все под этим небом, Павел Иванович!» – хотел сказать Волков, но Чиж его опередил:

– Видно, уже не тот нюх.

И тон, и выразительная пауза подсказывали Волкову продолжение разговора: возражай! Но Волков промолчал. Вмешалась Маша, расставлявшая посуду на столе:

– Не прибедняйтесь, Павел Иванович, ваш опыт не имеет цены.

– Опыт, Машенька, к сожалению, капитал индивидуальный. В полном объеме им может пользоваться только тот, кто его накопил.

«Хитрый Павел Иванович, подъезжает издалека», – решил Волков и снова промолчал.

– То, что можно передать другим, – продолжал Чиж, – это не опыт, это только его отдельные слагаемые. Опыт, Машенька, не просто количество накопленной информации, это новое качество. Это информация, пропущенная через сердце и душу человека. А поскольку каждый человек неповторим, опыт его может материализоваться только при его личном участии. Согласны?

– Убедительно, – кивнула Маша.

Волкову мысль Чижа казалась тоже убедительной, но что-то в нем сопротивлялось. «Сейчас он скажет о том, – решил Волков, – что в эту критическую минуту, когда полк должен передислоцироваться на Север, его опыту нет цены, и потому он решил быть со своими чижатами до конца». И Волкову останется одно: согласиться.

«Нет, Павел Иванович, – думал он, – не хватило вам мудрости вовремя выйти из игры. А жаль».

– Ну ладно, – шевельнул плечами Чиж, словно хотел расправить грудь. – Я, собственно, вот о чем тебя хотел спросить, Ваня…

Он отвернулся к окну, осторожно, чтобы не выдать волнения, кашлянул. И снова шевельнул плечами, расправляя их.

– Надумал я, Ваня, подаваться в запас.

«Вот и хорошо, – обрадовался Волков, – теперь только надо не смалодушничать и помочь ему».

– Юльке учиться еще, Ольга совсем затосковала… И у меня не те силы. Что-то, конечно, могу, но, пожалуй, хватит. Как сказал поэт, пора, мой друг, пора…

Он повернулся к Волкову и посмотрел ему в глаза:

– Если, конечно, я не нужен полку.

«Вы всегда нужны полку», – уже готовы были сорваться слова. Их ждал Чиж, их ждала Маша, напряженно умолкшая с прижатым к груди подносом.

– Я думаю, Павел Иванович, – сказал он твердо, – вы приняли очень правильное решение.

– Ваня! – вырвалось у Маши.

– А что? – так же жестко продолжил Волков. – Павел Иванович послужил, слава богу, за четверых. Нашего уважения и почета ему хватит, как говорится, на всю оставшуюся жизнь.

– Ваня, – снова вмешалась Маша, – ты же сам говорил, что Павел Иванович…

– Говорил, – перебил он жену, – говорил, что Павел Иванович еще мог бы летать да летать… Но против медицины не попрешь. Я одобряю и поддерживаю ваше решение.

– Так я завтра и напишу рапорт. Так, мол, и так, в связи с тем-то и тем-то прошу…

Спина Чижа вдруг начала сутулиться, и Волкову захотелось хоть немножко подсластить горькую пилюлю.

– Не будем спешить. По-людски сделаем. Проводим по всем правилам, будьте спокойны. Вынесем Знамя, пригласим семьи, представителей города, воздушный парад запланируем, оркестр – пусть все знают, как провожают заслуженных летчиков на заслуженный отдых.

– Прости, Ваня, – Чиж положил ладонь на его плечо, – не надо проводов. Это лишние волнения. А мне врачи не велят.

– Нет, Павел Иванович, боюсь, что нас не поймут. Это надо для тех, кому еще служить да служить.

– Проводы, Ваня, они и в Африке проводы. – Он посмотрел на Машу, подошел к ней, убрал мизинцем выкатившуюся на щеку слезу и философски подытожил: – Лучше на год раньше, чем на день позже…

К вечеру небо затянуло плотными, как серый войлок, облаками. Безветрие и настороженное молчание птиц свидетельствовали о приближающемся ненастье. И Юля обрадовалась: полетов не будет, можно поработать над курсовой. Сроки поджимали, надо спешить. Работу она решила начать немедленно. Чтобы завтрашний день использовать максимально, необходимо сегодня проделать подготовительную часть. Отобрать литературу, составить план, прикинуть, что потребуется из иллюстративного материала. Юля любила делать всевозможные графики, диаграммы, чертежи, они удавались ей и, как правило, нравились институтским преподавателям. Другие заочники почему-то избегали иллюстраций в своих контрольных, и Юлины работы на их фоне выгодно отличались.

Она убрала со стола все лишнее, постелила ватманский лист, чтобы все, что неожиданно придет в голову и что вычитается в книгах, записывать прямо на нем, обложилась книгами. Разговор, что тема курсовой ей досталась нетрудная: объяснить принцип действия и обосновать расчеты авиационного гирокомпаса, был обыкновенным женским кокетством. Над курсовой предстояло попотеть.

А погода испортилась. Словно из-за угла вырвался тугой ветер, пригнул верхушки деревьев, зашумел в листве, заставил испуганно вздрогнуть кровельное железо. Юля не услышала, как вошел отец, а когда случайно обернулась, коротко вскрикнула, увидев в прихожей человека.

– Что с тобой, малыш? – спросил Чиж каким-то отстраненным голосом.

– Напугал ты меня, папка. Как тень, проскользнул, даже не услышала.

– Тень – это точно, – сказал он. – Поработать решила?

– Курсовая горит.

– Хвалю за храбрость.

Чиж прошел в свою комнату, и Юля слышала, как он долго возился, что-то, снимал, что-то надевал и наконец появился в новом кителе с Золотой Звездой, в новых брюках и новых коричневых туфлях. Юля привыкла его видеть в потертой кожаной куртке, в старой, с выгоревшим верхом фуражке, полинялых, хотя и всегда отутюженных брюках. В новом костюме Чиж выглядел стройнее и моложе.

– И куда мы собрались?

– На свидание.

Юля осмотрела отца.

– Жених что надо.

– Может, побриться? – посмотрел он в зеркало и поправил усы.

– Не надо. Ты отлично выглядишь.

– Некоторые думают иначе.

– А ты не обращай внимания.

Чиж покивал головой, но думал о чем-то другом. Словно решал какую-то трудную задачу: быть или не быть?

– Ну, что ты, как Гамлет?

Чиж застенчиво улыбнулся, словно она прочитала его мысли, и быстро вышел.

Юля после ухода отца села к столу и попыталась снова углубиться в текст. Но ниточка была упущена. В голову лезли непрошеные мысли. Она знала, что отец пошел к Волкову. Он уже несколько дней собирался сходить к командиру в гости. «Накопилось всякой всячины, – объяснял Чиж, – надо поговорить». Но так торжественно для житейских бесед он еще никогда не одевался. «Будет опять проситься в передовую команду», – решила Юля и немного успокоилась.

С очередным порывом ветра о стекло глухо разбились первые капли дождя. Юля надела плащ, туфли, взяла зонт и вышла из дому. Она еще не успела подойти к подъезду, где жил Волков, как увидела отца. Он сидел на краю детской песочницы, держа в руках фуражку. Ветер бесцеремонно трепал его седой чуб, желтым огоньком посвечивала на груди Золотая Звезда.

Юля подошла и молча села рядом. Он обнял ее, рывком прижал и отпустил.

– Все, дочка. Отслужили.

– Ты о чем, пап?

– Пишу рапорт и ухожу в запас. Последний перелет на дворовый козлодром.

Юля взяла отца под руку и положила на его плечо голову. Чутье ей подсказывало: отцу сейчас как никогда плохо, необходимо тепло близкого человека, участие и ласка.

– Пойдем-ка мы, папуля, погуляем с тобой, – она встала и подала ему руку. – При Звезде ты еще со мной никогда не гулял по улицам. Пофланируем, как говорят наши студенты, себя покажем, на других посмотрим.