Когда Волкову доложили, что пропавший самолет обнаружен, он ответил категорично:

– Спуститесь до предельной высоты и убедитесь, действительно ли это самолет.

Через минуту вертолетчики передали по радио бортовой номер истребителя. Ошибка исключалась.

– Летчик?..

– В кабине, без признаков жизни.

– Можете на борт его взять?

– Самолет в болоте, приземлиться негде. Подъемными механизмами вертолет не оборудован.

Он тут же вызвал по радио СКП вертолетной эскадрильи и попросил срочно прислать специально оборудованный вертолет. Когда прибыл экипаж, обнаруживший место вынужденной посадки Новикова, Волков спросил командира – совсем юного капитана:

– Сможешь зависнуть метрах в двух?

– Смогу, – ответил капитан.

Волков отдал необходимые указания майору Пименову, взял санитарную сумку и пошел к вертолету.

– Летим, – сказал он летчику, – сам выпрыгну.

– Это очень опасно, товарищ подполковник, – засомневался молодой офицер.

– Может, ему эти секунды жизни стоить будут! – Волкова уже раздражала медлительность экипажа. – И давайте без разговоров, капитан. Я вам приказываю, а не прошу.

– Есть, – спокойно ответил летчик и полез в кабину.

Через несколько минут винтокрылая машина стремительно отделилась от земли, будто ее сдуло боковым ветром.

Ничего и никогда так Волкову не хотелось, как увидеть Новикова живым. За эти часы, пока с ним не было связи, он перебрал в памяти чуть ли не каждый день их совместной работы. Уже через неделю после прибытия в полк Новиков зашел к Волкову в кабинет. Тогда Волков еще был замом. И строго, как пацану, пригрозил:

– За саботаж партийных решений, Иван Дмитрич, можете строгача схватить. Это я вам обещаю.

– Я не политработник, я строевой летчик, – попытался отмахнуться Волков, но Новиков не отстал.

– Выступать перед личным составом должен каждый коммунист. А вы уже полгода готовитесь к лекции и никак не родите.

– Вот вы с пропагандистом и выступайте, – сорвался Волков, – а я другими заботами перегружен.

Буквально на второй день Волкова вызвали на заседание парткома. На повестке дня стояло персональное дело коммуниста Волкова. Иван Дмитрич вскипел. По дороге в партком он поносил Новикова, не выбирая слов.

– Болтун, карьерист, выскочка, – искал он сочувствия среди других замов. – В небе пусть покажет стиль. А в кабинете все мастера командовать.

На парткоме Волков сидел хмурый и замкнутый. А секретарь все перечислял и перечислял, какие партийные поручения выполняют другие руководящие коммунисты полка. Этот список был внушительным, и только Волков выглядел вроде как беспартийным. Никто его не упрекал, никто ему ничем не грозил, просто шел разговор о том, почему каждому коммунисту-руководителю надо выступать перед личным составом, чувствовать пульс партийной организации, жить ее интересами.

– Есть предложение, – сказал в заключение Новиков, – ограничиться приглашением Ивана Дмитриевича на заседание парткома.

Лекция, которую потом подготовил Волков, называлась «За барьером барьер». Выступая с нею и перед солдатами и перед офицерами, Волков гордился собой. Все-таки лекцию полностью сочинил сам, вернее, она была написана его летной биографией. На своем веку он прошел через все типы реактивных самолетов, хотя начинал в летном клубе на винтомоторном ЯКе. У него было что сказать, было чем поделиться, и эти выступления приносили ему тихую радость, о которой Волков говорил одной только Маше.

На летно-тактических учениях он ни за кем так придирчиво не следил, как за Новиковым. Точил его червь, уже и фраза была заготовлена: «В кабинете, Сергей Петрович, у вас лучше получается». Однако Новиков не дал ему повода для этих слов. И он на разборе признался: «У замполита есть чему учиться не только на земле».

Однажды они схватились на комиссии по распределению жилья. Волков считал, что в первую очередь надо обеспечивать летный состав, и подготовил список новоселов исходя из своей позиции. Новиков высказался за то, чтобы одну из квартир отдать технику ТЭЧ старшему лейтенанту Ширинскому. На запальчивую речь Волкова Новиков ответил предложением: съездить и посмотреть, как живет Ширинский.

– Мне это ни к чему, Сергей Петрович, – воспротивился Волков.

– Тебе это положено по уставу – знать нужды своих подчиненных, – парировал Новиков.

– Съездите вместе, – сказал Чиж, – потом и решение примем.

В тот же вечер они зашли в дом, где жил Ширинский. В одной комнате площадью в двадцать квадратных метров жило четыре человека. Ширинский с женой, мать его и взрослая дочь – десятиклассница. На столе сразу появилось варенье, электрический самовар, свежие пироги, никто ни на что не жаловался, но Волков все понял: эти перегородки из книжных шкафов напоминали ему фиговые листочки на древнегреческих скульптурах.

– Опять ты меня, как слепого кутенка, Сергей Петрович, – сказал Волков, когда они вышли из дома.

Когда Волкова назначали командиром полка, ему казалось, что Новиков не спускает с него глаз. Любое безобидное замечание замполита он воспринимал с нарастающим раздражением. И Новиков вдруг исчез из его поля зрения, словно почувствовал, что при таком повышенном напряжении полюса необходимо развести, иначе ударит молния. Он занимался своими делами, почти не попадая на глаза Волкову.

Но Волков пришел к нему сам. Жизнь заставила. Месяц назад командир полка по просьбе директора асфальтового завода на несколько дней послал к нему в порядке взаимовыручки десять солдат. С машинами. Рассчитывался директор асфальтом, который был уложен вокруг солдатской казармы. На завод нагрянула ревизия, и сделка между директором и командиром была взята на карандаш. Назревал скандал, который Волкову как начинающему командиру был ни к чему. Идти за советом к Чижу Волков постеснялся. С ним надо было советоваться «до того». И он пошел к Новикову.

– Выход один, – сказал замполит, – заслушаем тебя на заседании парткома, объявим взыскание и о решении проинформируем городской комитет партии. За один грех дважды не наказывают. Это будет и честно, и принципиально…

Сдружило их окончательно чрезвычайное происшествие. Случилось оно в день торжественного собрания, проходившего в городском Доме культуры. Ноябрь в тот год был холодным, неожиданно ударили морозы. Водитель командирского автомобиля, чтобы скоротать ожидание, заснул в машине, не выключив двигателя. Машина стояла на ветру, и выхлопные газы задувало в салон. Парень надышался ими и в бессознательном состоянии был доставлен в госпиталь. И хотя жизнь ему сумели спасти, над Волковым нависла угроза освобождения от занимаемой должности. Говорили, что был уже заготовлен проект приказа.

Новиков тогда дважды ездил на прием к командующему. Один раз сам, вторым заходом – с Чижом. Снятие с должности заменили двумя выговорами: командиру и замполиту.

…Волков уже не представлял своей работы без Новикова. Во всех делах он для него был как вторая совесть. Во всем они находили общий язык. Одно мучило обоих – Чиж. Впервые они схлестнулись из-за него, когда полк начал пересаживаться на новые самолеты. Новиков настаивал, чтобы Чиж с одной из групп побывал в центре переучивания, изучил матчасть нового самолета, познакомился с его пилотажными качествами, посмотрел машину в боевом применении.

Волков был уверен, что делать этого не следует.

– На кой черт перегружать старика, если ему уже никогда не летать на этой машине. Вообще не летать!

– Пойми ты, Иван Дмитриевич, ему необходимо чувствовать машину, он же руководит полетами.

– Почувствует здесь. Пусть отдохнет, пока мы в отъезде будем.

– Обидится Павел Иванович.

– Обида пройдет, а здоровье окрепнет.

…Не знал Новиков, сколько невеселых дум передумал Волков, прежде чем принять такое решение. Чижа он любил, специально заходил в Военно-медицинскую академию, где того обследовали, советовался с врачами госпиталя, все в один голос твердили: сердце на опасном пределе. И Волков решил, что Чижа надо исподволь готовить к проводам. Служба в авиации уже ему не по плечу. Хочется того или нет, а каждый вылет в небо – это напряжение для всех. Для летчика и руководителя полетов – наивысшее. И вот подворачивается идеальный повод – передислокация полка.