– Другая, видимо, у меня судьба., Маргоша, – вздохнула Нина. – Не смогу я оставить Олега в такую минуту. Не смогу. Это точно.
– Что ты скажешь своему летчику?
– Он поймет.
– Счастливая ты.
– Дальше некуда, – грустно поддакнула Нина.
– Ты не знаешь, что такое счастье. – Марго встала и быстро прошла к окну. Захлопнула форточку, разом отрубив шум улицы. Повернулась к окну сутулой спиной, оперлась руками о подоконник. Сквозь черное трикотажное платье остро обозначались худые бедра. В глазах ее был гнев и обида.
– Три дурака прошли через мою жизнь, – сказала она. – Все трое любили меня. Но ни один не захотел, даже не попытался понять. Когда люди не хотят понимать друг друга, это скотство, а не любовь. Лучше я одна буду. У тебя сразу два, и оба тебя понимают. Мне бы такое раз в жизни пережить – и черт с ней, со смертью, пусть приходит и забирает. Так что не кисни. Жизнь идет, и все проходит.
Да, жизнь идет… Еще совсем недавние денечки, когда в их доме царил беззаботный смех, когда все – рассветы и закаты, завтраки и обеды, прогулки и посиделки у телевизора – казалось праздником, стали необратимо ушедшими и невозможными сегодня.
«Ты была слишком счастлива, – говорила Нина себе. – Тебе одной досталось вдруг все, что можно было разделить как минимум на четверых. А в природе так не бывает. Не должно быть. В природе все гармонично. И каждый должен поддерживать эту гармонию. Не высовываться. Жадных до счастья она наказывает».
Во второй половине дня к ней на работу заглянула подружка студенческих лет – Катя Недельчук. Нину поразил ее вид. Всегда немного консервативная, Катя предстала перед ней словно с обложки иностранного рекламного журнала. С лихо взбитыми волосами, замысловатой цепью на шее, в какой-то мятой марлевой кофте и фирменных вельветовых брюках. Нина не могла сказать, что в туалете Кати было что-то безвкусное. Нет. Все было в меру, все ей шло.
– Ты даешь, Катька, – рассматривая подругу, восхищенно заключила Нина. Они вышли в курительную комнату.
– А что мне остается? – вызывающе махнула Катя рукой. – Мужа нет, детей тоже, куда деньги девать? Одна радость – тряпки.
– А где покупаешь?
– Моряк один привозит. Уже пятый год добивается моей руки. Подарки принимать отказалась, так он мне по госцене продает.
– Не по душе?
– Да ну его к бесу! Барахло! Пока трезвый, вроде ничего. Только противно, когда в шею целует. А выпьет, глаза остекленеют, губы мокрые, как жаба… Как ты живешь? Докатились слухи, что у какого-то Ковалева лаборантка погибла. Не твой случайно?
– Случайно мой, – сказала Нина.
– Ох, господи! Прости, Нинка, была уверена, что совпадение. Что же ему будет?
– Тюрьма, Катя.
– Ты серьезно?
– Серьезно.
– Вот это да! – Катю неуместно развеселила новость. – У меня есть один знакомый адвокат. Говорят, талантливый, как зверь. Он хочет, чтобы я его любовницей стала. Подкину ему для стимула задачку. Скажу: спасешь от тюрьмы парня – буду твоя.
– Катя, что ты говоришь? – Нина не понимала – шутит подруга или всерьез способна на такое.
– А что? Слишком легко мы им достаемся. Пусть докажет, что он рыцарь. Мужик симпатичный. Только женатый.
Она резко достала из сумочки пачку сигарет «Филипп Морис», японскую газовую зажигалку, предложила сигарету Нине. Нина покачала головой.
– Молодец. А я привыкла. И шампанское обожаю. Надо же хоть чем-то компенсировать… Держись, Нинка. Сегодня же найду этого красавчика. Пусть докажет, что стоит чего-то.
Она лихо выпустила струйку дыма, прошлась, подбоченясь, по комнате, как-то странно качнулась на каблуках и дрогнувшим голосом спросила:
– Ты с Федей Ефимовым поддерживаешь связь?
Нина кивнула.
– Не женился?
– Нет.
– Тебя ждет? – В голосе Кати зазвучали холодные ноты.
– Ох, Катя! – вырвался у Нины тяжелый стой. Она обняла подругу и уткнулась хлюпающим носом в ее плечо. – Все прахом, все!.. Жить не хочется. Сегодня ночью лежу рядом с ним и думаю – лучше бы ты сам сгорел в этом пламени. Я не переживу… До такого докатиться…
– Держись, дружочек. Бывает хуже. – Она вынула из сумочки записную книжку и карандаш. Развернула и протянула Нине. – Запиши его адрес. Поздравлю с днем авиации.
Защелкнув замок сумочки, Катя стряхнула пепел в раковину, открыла кран, чтобы смыть его, и, сполоснув пальцы, заторопилась.
– Не вешай нос, спасем твоего Олега.
…Оставшись одна, Нина поняла, что успокоить ее сейчас может только Ефимов. От того, что он скажет ей сегодня, будет зависеть все.
Что «все» – она не знала. Но верила, что только он найдет те необходимые слова, которые возвратят надежду и желание жить. Пока же ей собственное будущее казалось пустым и мучительным. Единственным светлячком на мрачном фоне была Ленка. «Ради нее, – говорила Нина себе, – ты обязана все стерпеть, все вынести».
Она зашла к Марго и попросила:
– Отпусти меня. Я должна съездить к нему. Нет мочи…
– Поезжай, – только и сказала Марго. И проводила ее грустным взглядом.
Катя нервничала и ничего не могла с собой поделать. Когда она вышла от Нины, ее била дрожь, хотя над Ленинградом плавилось в голубизне солнце и пешеходы старались держаться тени. Дойдя до набережной, Катя свернула к Университету. За мостом Лейтенанта Шмидта сошла по ступенькам к воде и села на самую последнюю. Босоножки поставила рядом, а ноги опустила в Неву. После нескольких затяжек сигаретным дымом дрожь прошла.
Катя не понимала, что с нею происходит. Ей казалось, что все давным-давно прошло, а в сердце поселилось спокойствие, наступило душевное равновесие. Ее все устраивало под этим небом. Устраивала должность в управлении материально-технического снабжения, где через ее руки шли фондовые материалы и снабженцы понимали, что симпатия Кати к тому или иному из них может сыграть решающую роль в очередности получения дефицитного кабеля, металла, других материалов. Ей дарили сувениры, откровенно смахивающие на взятку. Но Катя принимала их только в том случае, если была уверена, что сможет быть полезной. Обедать она ходила, как правило, вместе с ними, и они всегда расплачивались за нее. Ужинала с ними же, в хороших ресторанах, и только завтракать забегала в кафе, чтобы выпить чашечку кофе с песочным пирожным. А вообще-то она ела мало. Особенно вечером. Чтобы оставаться в форме, следовало заботиться о фигуре.
Устраивала ее и кооперативная однокомнатная квартира на Бассейной улице, которую ей помогли купить родители. Знакомые ребята из СМУ сделали ремонт, поставили финскую сантехнику, подобрали красивые обои, прихожую отделали шоколадным пенопленом. Румынская стенка прямо вписалась в интерьер. Книги она собирала только те, которые уже завоевали известность и нравились ей. Стены украшали небольшие, но подлинные картины известных мастеров.
«На редкость уютное гнездышко», – сказал знакомый адвокат, побывавший у Кати в гостях. Она с гордостью показывала избранным посетителям свою квартиру. Но оставаться одной здесь ей всегда было неуютно. Поэтому вечера проводила если не в ресторанах, то в театрах, концертных залах, на худой конец, по студенческой привычке, в читальном зале Публички.
Она побывала замужем за франтоватым журналистом многотиражки, возненавидела его за самоуверенность и хвастовство и сама подала на развод. Он возражать не стал. Но мужчины липли к ней, как мухи к патоке. Были очень выгодные предложения, были милые ребята, готовые бросить своих жен ради нее, а уж о таких, кто хотел бы изредка поразвлечься в ее «уютном гнездышке», и вспоминать не хотелось.
Однажды она чуть было не вышла замуж вторично. С Аркашей – капитаном дальнего плавания – ее познакомил сотрудник управления. Жена Аркаши не выдержала постоянных многомесячных разлук, нашла другого и подала на развод. Квартиру они разделили, и Аркаше досталась комнатка в коммуналке. Он сразу сказал Кате, что знает хороший вариант обмена, что у них будет отдельная двухкомнатная квартира, что он ее оденет с головы до ног, потому что зарабатывает хорошо, а тратить некуда. За одно обещание подумать он принес Кате огромный сверток заграничных вещей. Катя дрогнула и разрешила ему переночевать у себя. Потом брезгливо и долго мылась под душем, а утром, когда он, собираясь уходить, обнял ее, Катя настойчиво попросила забрать подарки.
