– Да нет же, Сергей Петрович. Никаких у меня сомнений нет.

– Тогда не знаю… Жаль, конечно. Такое совершили, и коту под хвост. Жаль.

– Новичку простительно, – Ефимову хотелось найти для себя слова побольнее, – а тут летчик-снайпер, командир эскадрильи… Обделался, как младенец. По самые уши… Не сочувствуйте мне, Сергей Петрович. Все, что заслужил, я должен получить.

Новиков поморщился, как от зубной боли.

– Я и о других думаю. Им-то за что?

О других и Ефимов думал. И – это было мучительно. Он вошел в комнату, где его ждал командующий поисками округа. Изразцовая печка щедро источала тепло, пахло новыми обоями.

Бесшумно ступая по мягкому ковру, генерал поздоровался за руку, справился о самочувствии, высказал удовлетворение по поводу благополучного катапультирования.

– Говорят, летчики не любят катапультироваться?

– Хорошего мало, товарищ командующий.

– Это верно, – согласился генерал и сразу переключился. – Чем вы объясняете причину успеха вашей эскадрильи?

Ефимов разочарованно вздохнул. После слов «чем вы объясняете причину» он ждал иного продолжения и уже готов был к тому ответу, который сразу освободил бы его от двусмысленности. Но командующего интересовала причина успеха.

– Я не считаю, товарищ командующий, этот успех полным. – Ефимов заметил, как напрягся Волков. В глазах командующего, наоборот, что-то помягчело и сменилось искренним интересом. – Мы могли и в воздушных поединках сохранить самолеты.

– «Противник» превосходил вас втрое, – возразил генерал, – тут уже объективный фактор…

– Простите, товарищ командующий, но я не согласен. В данном случае сказалась недоученность личного состава. – Заметив, как командующий посмотрел на Волкова, Ефимов не стал вдаваться в подробности методики обучения, не стал говорить о наслоившихся за многие годы элементах перестраховки, сдерживающих стремление летчиков к инициативе и творчеству, объяснил просто: – Нам не хватило времени, не все успели сделать, что задумали.

Командующий помолчал, достал из кармана миниатюрный футлярчик для лекарства, вытряхнул из него какую-то таблетку, бросил в рот, запил водой из стакана.

«Если не спросит, говорить не буду», – решил Ефимов, увидев гримасу на лице генерала. Видимо, лекарство было не очень приятным на вкус.

– Как вы считаете, – заговорил командующий снова, – можно обучить весь полк летать на таком уровне, как ваша эскадрилья?

– Можно, товарищ командующий, – тут Ефимов не лукавил. – Если кое-что поменять в методике обучения, задачу эту можно решить в короткий срок.

Командующий повернулся к Волкову.

– Разделяете это мнение?

– Так точно, – отчеканил Волков.

– В таком случае, готовьте обстоятельный доклад. В канун летнего периода заслушаем вас на военном совете.

– Есть, готовить доклад, – вытянулся Волков.

– Завтра с утра разбор, – командующий протянул руку Волкову, затем Ефимову. И снова, как при первой встрече, посмотрел на него хитровато-сощуренными глазами: мол, мы-то с тобой знаем все, а они пусть думают, что хотят.

– Разрешите, товарищ командующий, доложить? – Ефимову показалось, что он нашел пусть не самый лучший, но хоть какой-то выход из создавшегося положения.

– Пожалуйста, говорите, – разрешил генерал.

– В успехе эскадрильи, товарищ командующий, меньше всего моих заслуг. – Он сделал вид, что не заметил жестов Волкова. А тот и глазами и бровями приказывал молчать. – Еще и года не прошло, как я назначен на должность комэска. Я у подчиненных учился больше, нежели они у меня. И если нам что-то удалось на этих учениях, это их заслуга, а не моя.

– В заслугах мы как-нибудь разберемся, – улыбнулся командующий и кивнул: всё, свободны…

Заместителя Главкома они нашли на командном пункте. Вместе с другими генералами и офицерами он прослушивал магнитофонные записи, на которых были зафиксированы команды, поставленные в воздухе задачи, доклады о боевой работе, другие переговоры. Слушая записи, члены проверочной комиссии одновременно просматривали разложенные на столах материалы объективного контроля. Как понял Ефимов, здесь шла интенсивная подготовка к разбору учений.

Волков что-то шепнул одному из офицеров, тот подошел к заместителю Главкома и тоже что-то шепнул ему на ухо. Генерал кивнул, дослушал до конца записанную на пленку перебранку летчика с офицером наведения и объявил «перекур».

– Держись как с командующим, – сказал Ефимову Волков. – Курс ты выбрал правильный. Если не спросит, сомнения свои оставь при себе. Был «бой». При таком напряге что хочешь может показаться.

Слова Волкова не пробивались к сознанию Ефимова. Повторяя придуманную версию, Иван Дмитриевич, видимо, сам в нее поверил и уже не сомневался, что именно так думает и Ефимов, поэтому говорил бесстрастно, бубнил на одной ноте:

– Сомневаться каждый волен, но пока наши сомнения не станут убеждением, пока не подтвердятся доказательствами, их надо держать при себе.

– Иван Дмитриевич… У меня нет сомнений, – тихо, но твердо повторил Ефимов. – Я четко зафиксировал высоту снижения.

Волков кашлянул и растерянно посмотрел на заместителя Главкома, тот встал из-за стола и шел в их сторону.

– Ефимов, я прошу тебя… – только и успел сказать Волков, потому что генерал был уже рядом и, по-доброму улыбаясь, протягивал руку.

Заговорил он ровно, спокойно:

– Вы нам несколько перепутали замысел, товарищ майор. На заключительном этапе мы рассчитывали вместо вашей эскадрильи ввести свежие силы. Предполагалось, что наземные средства ПВО доконают вас… Потом переиграли замысел и те самые свежие силы бросили против вас. Решили до конца испытать вас на прочность. Справились вы с этой задачей успешно. Хотя признаюсь: грешен. Не верил. Не в вашу пользу была обстановка. Так что честь и хвала. Подробнее обо всем мы поговорим завтра на разборе. Как себя чувствуете после катапультирования?

– Нормально, товарищ генерал-полковник.

– Степень усталости нас тоже интересует. Работа была нелегкая. Вам следует отдыхать. Я бы не стал беспокоить, но возникла необходимость уточнить детали последнего перехвата. Некоторые показатели объективного контроля не стыкуются с докладами наземного наблюдения. А что, если не птицы виноваты в аварии самолета? У нас есть данные, что ни одна стая, ни одна особь в районе полетов не превышала эшелон в восемь сот метров.

– Разрешите доложить, товарищ генерал-полковник? – Больше Ефимов не считал нужным молчать. И так уже… Сразу надо было, с порога, чтобы не ставить заслуженного и уважаемого человека в глупое положение. Ведь ему сейчас придется резко менять оценки, отношение, тон в разговоре. Сразу надо было, сразу. Не откладывая.

И Ефимов заговорил, не ожидая разрешения. Заговорил торопливо и, как ему казалось, путано. Словно боялся, что его остановят и не дадут высказаться. На самом деле это был профессиональный доклад с безошибочно отфиксированными параметрами полета – высота, обороты двигателя, скорость, тангаж[5], дальность до точки, время. Он называл все цифры настолько точно и уверенно, что для сомнений не оставалось ни малейшей лазейки. За время, прошедшее после катапультирования, его подкорка, подобно компьютеру, подсознательно проанализировала не только причину катастрофы, но и возможные варианты ее предотвращения. Не задумываясь, будто перед ним лежал учебник, Ефимов пункт за пунктом доложил, как обязан был действовать в сложившейся ситуации.

– Что помешало вам сделать все это своевременно? – В голосе генерала угадывались досада и раздражение – нормальная реакция нормального человека.

– Я полагаю, самоуверенность, – не стал щадить себя Ефимов. Хотя мог сослаться на усталость, на увлечение боем, на желание во что бы то ни стало сбить мишень. Все это действительно было, но ни в коей мере не оправдывало его. Он мог, но не сделал.

Генерал грустно и расстроенно качнул головой – все эти сведения не укладывались в его сознании.