Но он не унимался.

— Будем надеяться, что Аксель жив, — продолжал он. — Но кто может вернуть его нам, Рагнар? Пока что я не вижу… Русские добром не отдадут его, Рагнар. Да, ты прав, сложная штука политика. У нас с тобой будет разговор не о политике, Рагнар, а о практическом деле.

Что ж, посмотрим. Но Скобе не спешил объяснить мне, что? у него за дело ко мне.

Мы поднялись в гору. Под нами был не только город, с его красными крышами, но и каменоломня была тоже далеко внизу, бухта стала небольшим язычком воды, и цвет ее, чем выше мы поднимались, делался светлее. Машина Арвида неслась вперед, со свистом разрезая воздух, Арвид нагнулся над рулем и то и дело давал гудки. То были особые гудки, не такие, как у других машин. Должно быть, так гудят очень дорогие машины. И Арвиду, верно, нравился звук рожка, и он нажимал его даже тогда, когда на дороге не было ни прохожего, ни коровы. Настойчиво и долго гудел Арвид на поворотах, гудел на перевалах, где дорога словно упирается в небо и ты готовишься слететь во весь опор по крутому скату в долину. Но Скобе жалеет свою машину, он спускает ее осторожно, на тормозах, — и я упираюсь руками и коленями в переднее кресло.

Временами, где дорога полегче, он возобновлял разговор. Его интересовали мои семейные дела и успехи на промысле. Что Христина перебралась к нам, он, оказывается, уже знает. Ладит ли она с бабушкой Мартой? Помогает ли по хозяйству? Показывался ли Эрик?

— Нет, он не был, — сказал я. — Бибер, видимо, не отпускает его с лова. А там, на промысле, он мне не попадался.

Мой ответ понравился Арвиду.

— Правильно, Рагнар, — похвалил он. — Эрик сам прибежит к отцу, прощения будет просить.

— Не знаю, — сказал я.

И этот мой ответ понравился Скобе, он ободряюще улыбнулся мне.

Город уже скрылся за перевалом, а Скобе мчал меня всё дальше. Поднялся каменный хребет и волной двинулся нам навстречу. Приближаясь, он вырастал и всё яснее показывал нам свои расщелины и осыпи. Вот мы въехали в его тень. Солнце ушло за гребень хребта, и весь он был черен, только на вершинах его играло дневное сияние. Дорога вонзилась в хребет и рассекла его, а за ним открылась широкая-широкая долина. Справа ее подковой охватывали горы, а слева лежало море — очень светлое, спокойное и пустынное. Ни парохода, ни кошеля бревен, ни лодки — ничего не видно на поверхности. Точки рифов, выступающие кое-где, иной мог бы принять издали за лодки, но только не я. Я-то знаю эти камни наперечет.

Я скажу вам, что? за скалами, на берегу реки, отсюда невидимой: там звонница полуразрушенной церкви, и вон торчит острие шпиля. И темные, обгорелые квадраты фундаментов, трубы — остатки домов.

Это Сельдяная бухта. А долина называется Роммендаль. В числе тех слов, которые нельзя произнести без отвращения, — таких, как «фашист», «свастика», — есть и «Роммендаль». Немецкий аэродром Роммендаль. Конечно, до войны это название означало совсем другое. Оно вызывало часто веселую улыбку, — да, улыбку, потому что трудно было отыскать во всей провинции более красивую долину. Недаром молодежь стекалась сюда в праздничные дни — жечь костры и плясать в белые летние ночи, в теплые ночи, когда серебряное зеркальце озера Роммен до утра остается чистым, свободным от малейшего пятнышка тумана. У самого озера стояла деревня Роммен, и жители ее считались счастливцами: ведь горы поблизости невысокие, и поэтому солнце туда входило раньше, чем в другие долины, и уходило позже. Немцы снесли дома, а землю разровняли, утрамбовали для своих самолетов. Никогда я не забуду, как выли немецкие самолеты. Они разлетались каждое утро, как коршуны из гнезда, и носились над горами, высматривая партизан. Эрик, помню, допытывался у взрослых: можно ли подбить бомбардировщик из охотничьего ружья, спрятанного у нас под амбаром, и в какое место надо угодить зарядом крупной дроби. Нередко до нашей Сельдяной бухты доносился грохот фашистских бомб, рвавшихся в горах.

Плуг до сих пор не переворачивает землю в Роммендале. На аэродром везут бомбы. Нет деревни Роммен, нет и нашей Сельдяной бухты. Долина мертва, безлюдна. Жизнь не вернулась сюда. Или, действительно, дело идет к новой войне?

В памяти возникла обрюзгшая физиономия мистера Харта. Мне стало не по себе. И, странное дело, я вдруг почувствовал досаду на Арвида Скобе, припавшего к рулю. Зачем он завез меня сюда? Что ему от меня нужно?

Он повернул назад, и каменная волна снова загородила долину.

Вблизи города он убавил скорость и сказал, что у острова Торн лов на днях прекращается, — там будет запретная зона. Я ответил, что мне это известно. Скобе пожал плечами:

— Суровая необходимость заставляет, Рагнар. Жестокая, суровая необходимость.

Я молчал. Я не знал, что он приступает к самой сути.

— Бибер намерен наладить дальние промыслы. Отказаться от Торна и не получить ничего взамен — это же катастрофа. Катастрофа для тысячи людей.

— Что верно, то верно, — отозвался я. — Я, откровенно говоря, подумывал — не связать ли мне пожитки и не поискать ли удачи в другом месте.

— Подожди. Для тебя есть одна работа.

— Серьезно, господин доктор? Кому же понадобился старик Ларсен, интересно!

Скобе повел машину еще медленнее. Значит, мы доехали до самого главного, решил я.

— Ты ведь плавал однажды с научной экспедицией, Рагнар. В каком это было году?

— В тридцать пятом, — сказал я.

Мы избороздили тогда всё море — я, профессор Бамберг и два его помощника. Мой «Ориноко» они превратили в лабораторию, заставили разной стеклянной посудой, микроскопами. Я был капитаном экспедиции и еще тралмейстером, — мы приладили небольшой трал, чтобы доставать нужные профессору образцы рыб и прочих тварей. Жаль, ему мало выдали денег на экспедицию и он не успел изучить все места нереста и нагула. Если теперь решено продолжить то, что тогда начали, что ж, в добрый час, я готов. Наш Генри Бибер, верно, побогаче того столичного института, где служил профессор Бамберг. Захочет, так доведет экспедицию до конца.

— Бибер ассигнует крупные средства, — сказал Арвид. — Дело будет поставлено солидно. Рыбакам тесно, Рагнар, необходимы новые угодья.

Мы двигались по городской улице, прохожие останавливались, завидев машину бургомистра, и провожали ее глазами.

— Коли действовать, так сейчас же. Осень на носу, — сказал я. — Пока дни не слишком укоротились, море не очень злое, и начали бы. Какие планы у Бибера? Ему ведь не всегда можно верить, господин доктор, сколько лет он собирается поставить новые машины на своем консервном заводе.

Но Арвид заверил меня, что на этот раз Бибер не намерен бросать слова на ветер.

— Экспедиция состоится. Мы с Бибером обдумали этот вопрос и пришли к одному: лучшего корабля, чем твой, для нее нет. И лучшего шкипера нет.

Вот что сказал Арвид Скобе! Однако я решил еще раз прощупать почву и возразил:

— Неужели нет у Бибера моряка помоложе? Будто он без меня не обойдется!

И еще раз Арвид сказал то, что мне хотелось. Нет, Бибер рассчитывает только на меня. Кому же еще можно доверить «Ориноко»! На днях Бибер пригласит меня заключать контракт и, вероятно, познакомит с главой экспедиции. Бибер не станет откладывать.

Вот что я услышал от Арвида Скобе! Выходит, он не забыл еще своих земляков. Чего же он тянул, почему не выложил сразу, как только взял меня к себе в машину! Каково! Я раскачивался на подушках и улыбался прохожим, и день стал как будто яснее, и улицы чище, и всё в городе словно прибрали к празднику.

— Ну, спасибо вам, господин Скобе. И не только от меня, от всех рыбаков спасибо. Я догадываюсь, что это вы подали мысль Биберу, а? Сам-то он не любит расставаться с деньгами. Признайтесь! Угадал?

Скобе только опустил глаза:

— Я считал своим долгом, Рагнар…

Он довез меня до своего дома и предложил зайти выпить кофе, но я отказался. И так достаточно он потратил времени со мной. На прощанье я сказал:

— Бибера вы всё-таки поторопите, господин доктор.