– Меня вы не считаете?

– Нет, мистер Куинн. Вы его не видели и не можете быть уверены, что оно существовало. Вдруг я вас обманула?

– Сомневаюсь.

– Ах, если бы его не было! Если бы!..

Порыв ветра унес окончание фразы, как пепел от письма. Она смотрела на Куинна, но не видела его, ее взгляд был сосредоточен на чем-то там, в прошлом.

– Марта...

– Пожалуйста, не называйте меня Мартой.

– Это ваше имя.

Она подняла голову.

– Я миссис Патрик О'Горман.

– Это было давно, Марта. Проснитесь! Свет зажегся.

– Не хочу!

– Но он зажегся, вы сами сказали.

– Я этого не вынесу, – прошептала она. – Мы были такой счастливой семьей... А теперь все превратилось в грязь. И мне ее не смыть, остается только делать вид, продолжать делать вид, что...

– Притворяйтесь на здоровье, я вам не помеха, но хочу заметить, что вы все видите в искаженном, преувеличенном свете. Ваша жизнь не рухнула с небес в грязь только потому, что О'Горман проявил интерес к мужчине. Вы жили не на небе, а пониже, как все остальные. И грязь эта, кстати, не обязательно такая уж грязная. Вы не трагическая героиня с роковой судьбой, а О'Горман не герой и не злодей, он был всего лишь несчастным человеком. Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы назвали себя реалисткой. Вы по-прежнему о себе такого мнения?

– Не знаю. Раньше я справлялась со своей жизнью.

– Потому что брали на себя ответственность за О'Гормана?

– Да.

– То есть жертвовали собой, чтобы скрыть слабость и ошибки О'Гормана. А теперь, когда поняли, что жертва была напрасной, не в состоянии признаться в этом? Вы заявляете, гордо выпрямившись, что вас зовут миссис Патрик О'Горман, и тут же шепчете про грязь. Когда вы придете к компромиссу?

– Вас это не касается.

– Теперь касается.

Она посмотрела на него с некоторым испугом.

– Что вы собираетесь делать?

– А что мне остается делать? – устало спросил он. – Ждать, когда вам надоест кидаться из одной крайности в другую и вы примиритесь с чем-нибудь похуже рая, но лучше ада. Как вы думаете, возможно такое?

– Не знаю. Я не могу говорить об этом здесь и сейчас.

– Почему?

– Уже темно. Надо позвать детей. – Она встала, но неуверенно и так же неуверенно спросила: – Вы поужинаете с нами?

– С радостью. Но в другой раз. Не хочу, чтобы дети восприняли меня как незваного гостя. Это место принадлежит им, вам и О'Горману. Я подожду, пока найду место, которое вы и дети разделите со мной.

– Пожалуйста, не говорите так. Мы едва знакомы.

– В прошлый раз вы сказали кое-что, с чем я согласился. Вы сказали, что я слишком стар для любви. Теперь все иначе. Теперь мне кажется, что я был слишком молод и одинок, чтобы полюбить по-настоящему.

Она отвернулась, наклонив голову, и он увидел белую полоску шеи, резко контрастировавшую с загаром лица.

– У нас нет ничего общего. Ничего.

– Откуда вы знаете?

– Джон Ронда рассказывал мне о вас – где вы жили, чем занимались. Это не для меня, и я не настолько глупа, чтобы надеяться изменить вас.

– Я уже меняюсь.

– И давно? – Она улыбнулась, но глаза ее оставались печальными. – Вы действительно чересчур романтичны. Люди не меняются по желанию, даже и по собственному.

– Вы слишком долго были несчастной, Марта. Вы разочарованы.

– А что, можно снова очароваться?

– За других не поручусь, но со мной это произошло.

– Давно?

– Не очень.

– Как?

– Не знаю.

Он не знал как, но помнил с точностью до минуты когда. Аромат сосен, луна, висящая над деревьями, как золотая дыня, звезды, рассыпавшиеся по небу ясным дождем. И голос Сестры Благодать с оттенком нетерпения: "Можно подумать, вы в первый раз видите небо". – "Пожалуй, так оно и есть". – "Но оно каждую ночь такое". – "Я бы не сказал". – "А вдруг на вас снисходит откровение свыше?" – "Я восхищаюсь вселенной".

Марта смотрела на него с интересом и тревогой.

– Что с вами случилось, Джо?

– Наверное, я снова влюбился в жизнь, стал частью мира после долгого отсутствия. Самое смешное, что произошло это в месте, из которого все мирское тщательно изгоняется.

– В Башне?

– Да. – Он смотрел, как догорает закат. – После разговора с вами на прошлой неделе я снова там был.

– Вы видели Сестру Благодать? Спрашивали, зачем она просила отыскать Патрика?

– Спрашивал. Но она не ответила. Я даже не уверен, что она меня слышала.

– Почему? Она была больна?

– В каком-то смысле да. Ее заразили страхом.

– Чего она боится?

– Что не попадет в рай. Общаясь со мной по-человечески, она совершила тяжкий грех. К тому же она скрыла от других, что у нее есть деньги, а деньги для Учителя – нечто одновременно грязное и святое. Он странный человек – сильный, властный, безумный, разумеется. Его влияние на окружающих слабеет, и чем меньше рядом становится последователей, тем яростнее и громче он проклинает. Даже наиболее преданные ему люди, такие, как его собственная жена или Сестра Благодать, устали. Что касается молодых, то для них уход из Башни – вопрос времени.

Он вспомнил окаменевшее лицо Сестры Смирение, ведущей на кухню трех послушных детей с непокорными глазами, обиженный голос Матери Пуресы, давно ускользнувшей из Башни и обитающей в светлых комнатах своего детства вместе с преданным Каприотом.

– Вы туда вернетесь? – спросила Марта.

– Да, я обещал. Кроме того, мне нужно сообщить Сестре Благодать, что человек, которого я по ее просьбе разыскивал, мертв.

– Вы не скажете о письме?

– Нет.

– Никому?

– Никому. – Куинн поднялся. – Мне пора идти.

– Да.

– Когда я вас снова увижу, Марта?

– Не знаю. У меня в голове все перепуталось из-за письма и... из-за того, что вы сказали.

– Вы сюда приехали сегодня, чтобы спрятаться от меня?

– Да.

– Жалеете, что я вас разыскал?

– Пожалуйста, не спрашивайте. Я ничего не понимаю.

– Хорошо.

Дойдя до машины, он оглянулся. Марта зажигала костер, и в свете пламени ее лицо было молодым, теплым и радостным, как во время разговора в больничном кафетерии, когда она вспоминала о прежних счастливых днях.

– Мы слышали, что машина уехала, и пришли, – сказал Ричард, с любопытством глядя на мать. – Кто этот человек?

– Мой друг, – ответила Марта.

– У тебя разве есть друзья мужчины?

– А ты хотел бы, чтобы они появились?

– Наверное, да, – сказал Ричард, подумав.

– Но так не бывает, мамы не дружат с мужчинами, – серьезно возразила Салли.

Марта положила дочери руку на плечо.

– Бывает, когда у мамы больше нет мужа.

– Почему?

– Многие мужчины и женщины влюбляются друг в друга и женятся.

– И потом у них рождаются дети?

– Иногда.

– Сколько у тебя будет детей?

Тут вмешался Ричард.

– Из всех глупых вопросов, которые я за свою жизнь слышал, этот – самый глупый, – с презрением заявил он. – У старых и седых детей не бывает.

– Ты не очень-то вежлив, – сказала Марта более резко, чем хотела.

– Мам, ты что?

– А то, что ты мог бы для разнообразия быть иногда поласковее.

– Но я не хотел тебя обидеть!

– Волосы у меня, кстати, не седые, а темно-русые.

– "Старый и седой" – так все говорят о взрослых! Я не имел в виду тебя.

– Меня не интересует, что говорят все, особенно когда это неправда.

– Какая тебя муха укусила? Сказать ничего нельзя. Мы будем ужинать или нет?

– Ешьте сами. Я от вас устала.

Ричард смотрел на нее округлившимися от удивления глазами.

– И это говорит родная мать. Ну и дела!

Когда дети заснули, Марта достала из рюкзака зеркало и долго сидела, разглядывая свое лицо при свете огня. Она давно уже не смотрела на себя с интересом, и то, что увидела сейчас, привело ее в уныние. Это было заурядное, круглое лицо, из тех, что нравятся пожилым вдовцам с детьми, которым нужна хозяйка в дом, но никак не одиноким молодым людям вроде Куинна.