"Идиотка, – подумала она. – В какой-то момент я ему почти поверила. Ричард подоспел вовремя".

Путь Куинна в мотель лежал мимо здания, где размещалась редакция "Чикото ньюз". В ее окнах горел свет.

Он не горел желанием видеть Ронду, поскольку должен был скрывать от него слишком много. Но Ронда наверняка знал, что он снова в городе, и Куинн решил зайти, чтобы избежать подозрений.

Ронда был один и читал "Сан-Франциско кроникл", потягивая из жестянки пиво.

– Привет, Куинн, Садитесь, чувствуйте себя как дома. Пива хотите?

– Нет, спасибо.

– Мне уже донесли, что вы вернулись в наш славный город. Что поделывали на прошлой неделе? Пробивались к истине?

– Нет, – ответил Куинн. – Нянчил одного псевдоадмирала в Сан-Феличе.

– Новости есть?

– Какие?

– Вы прекрасно знаете какие. Есть что-нибудь новое об О'Гормане?

– Ничего, что можно было бы напечатать. Слухи, мнения, воспоминания и никаких конкретных доказательств. Я начинаю склоняться к вашей теории бродяги.

– Да? – польщенно и недоверчиво спросил Ронда.

– Она больше других соответствует фактам.

– Дело только в этом?

– Да. А что?

– Ничего. Проверяю вас на тот случай, если вы разузнали что-то, но предпочитаете держать в секрете. – Ронда швырнул пустую жестянку в мусорную корзину. – Поскольку все сведения вы получили от меня, с вашей стороны было бы нехорошо скрывать что-нибудь, согласны?

– Конечно, согласен, – сказал Куинн, честно глядя ему в глаза. – Я целиком и полностью за хорошее поведение.

– Я серьезно, Куинн.

– Я тоже.

– Тогда говорите серьезно!

– Ладно.

– Пойдем по второму кругу. Чем вы занимались всю неделю?

– Я уже ответил, подвизался у адмирала в Сан-Феличе. – Куинн понимал, что должен сообщить что-нибудь Ронде, чтобы тот успокоился. – Разговаривал один раз с сестрой Альберты Хейвуд Руфью и узнал кое-что если не об О'Гормане, то об Альберте Хейвуд. Но еще больше я о ней узнал, когда съездил в тюрьму Теколото.

– Вы виделись с Альбертой? С ней самой?

– Да.

– Черт побери, я столько лет пытаюсь к ней прорваться! Как вам это удалось?

– У меня есть лицензия, выданная в штате Невада, она всегда неплохо действует на стражей закона.

– Ну как Альберта? – возбужденно спросил Ронда. – Сказала что-нибудь интересное? О чем вы говорили?

– Об О'Гормане.

– Да вы что? Как раз это мне... – Не ликуйте. Она весьма своеобразно отзывалась о нем.

– То есть?

– У нее идея, что шум вокруг О'Гормана ее и погубил: она-де увлеклась вместе со всеми расследованием, стала невнимательна в работе и допустила в конце концов ту самую ошибку, которая стоила ей свободы. По ее словам, О'Горман исчез, чтобы отомстить ей за высокомерие или за то, что его уволил в свое время Джордж.

– Альберта во всем винит О'Гормана?

– Да.

– Но это безумие, – сказал Ронда. – Помимо прочего это означает, что О'Горман знал о ее проказах за месяц до того, как к ней пришли ревизоры, и рассчитал, какой эффект произведет на нее шум от его исчезновения. Она понимает, что это невозможно?

– Альберта думает не о возможностях, а о собственной судьбе, и, как я сказал, весьма своеобразно. Она отказывается верить, что О'Горман мертв, потому что, по ее словам, если его убили, ей некого винить в своем несчастье. Она должна верить в то, что О'Горман исчез, чтобы отомстить. Без О'Гормана ей придется предъявить счет себе, а к этому она пока не готова, да и не будет готова никогда.

– Значит, она спятила?

– Похоже на то.

– Почему?

– Пять лет в камере меня бы доконали, – сказал Куинн. – Ей, видимо, тоже хватило.

Он вспомнил зал свиданий в Теколото и почувствовал презрение и неприязнь, но не к Альберте Хейвуд, а к обществу, которое отторгает часть себя самого и удивляется потом, что с ним неладно.

Ронда ходил взад и вперед по комнате, будто в камере находился он.

– Этого я напечатать не могу. Слишком многим не понравится.

– Вот именно.

– Джордж Хейвуд в курсе?

– Наверняка. Он у нее бывает каждый месяц.

– Кто вам сказал?

– Разные люди, включая саму Альберту. Ей посещения Джорджа в тягость, да и ему нелегко, но он продолжает ездить.

– Значит, он притворялся, что порвал с ней, чтобы сбить с толку мать?

– Не исключено, что кого-нибудь еще.

– Джордж странный человек, – сказал Ронда, хмурясь и глядя в потолок. – Я его не понимаю. То он такой скрытный, что не скажет, какое сегодня число, а то вдруг хватает меня за пуговицу и рассказывает полчаса, как поедет на Гавайи. Зачем?

– Чтобы вы напечатали это в газете. Так я думаю.

– Но он никогда не давал нам материала для светской хроники, поднимал крик, если его имя упоминалось в списке гостей на званом обеде. Откуда этот поворот на сто восемьдесят градусов?

– Ему очень хочется, чтобы все знали о его поездке на Гавайи.

– "Наш плейбой" и все такое? Нет. Это не похоже на Джорджа.

– Многое из того, что Джордж сейчас делает, на него не похоже, – сказал Куинн. – Зачем-то ему это надо. Ну, мне пора. Я и так вас задержал.

Ронда открыл очередную жестянку пива.

– Куда спешить? Я повздорил с женой и отсиживаюсь, пока она не остынет. Составьте мне компанию. Как насчет пива?

– Так же, спасибо.

– Между прочим, вы после приезда видели Марту О'Горман?

– А в чем дело?

– Да так. Жена звонила ей в больницу днем, чтобы пригласить на ужин в воскресенье, и ей сказали, что Марта больна, а когда жена поехала к ней домой, чтобы помочь, ни Марты, ни детей, ни машины не было. Я думал, вы знаете, где она.

– Вы чересчур высокого мнения о моей проницательности. Пока, Ронда.

– Стойте! – Ронда вдумчиво глядел на пиво. – У меня предчувствие. Насчет вас, Куинн. И оно говорит мне, что вы кое о чем узнали. И скорее всего, о чем-то важном. Нехорошо скрывать это от меня после всего, что я для вас сделал. Я ведь ваш лучший друг. Я дал вам полное досье О'Гормана.

– Да, мы с вами друзья не разлить водой, – сказал Куинн. – И вот вам мой дружеский совет: ложитесь спать. А что касается предчувствия, то выпейте аспирин, может, пройдет.

– Вы так думаете?

– Иногда я ошибаюсь.

– Сейчас вы точно ошибаетесь. Думаете провести старого газетного волка? У меня интуиция!

Поднявшись, чтобы проводить Куинна, Ронда наткнулся на угол стола, и Куинн подумал, что сила его интуиции находится в прямой зависимости от количества выпитого.

Он был рад снова выйти на воздух. Дул свежий ветер, и пустынный днем город наполнился после захода солнца. Все магазины были открыты, перед кинотеатрами выстроились очереди. Машины, набитые подростками, колесили по улицам, оглушая прохожих гудками, визгом шин и криками радио.

В мотеле Куинн поставил машину в гараж и закрывал дверь, когда кто-то позвал его из-за куста жасмина:

– Мистер Куинн! Джо!

Он обернулся и увидел Вилли Кинг, прислонившуюся к стенке гаража, словно ей было нехорошо. Она смотрела на Куинна остекленевшими глазами, и лицо у нее было таким же белым, как цветы на кустах.

– Я вас жду. Давно, – сказала она, – целую вечность. Я не знаю, что делать.

– Устраиваете очередное представление, Вилли?

– Нет! Нет! Это правда.

– Настоящая правда?

– Бросьте! Всегда заметно, когда человек врет, а когда нет.

– В вашем случае – не всегда.

– Ну что ж, – сказала она, стараясь говорить с достоинством, – тогда не смею вас больше беспокоить.

– Как хотите.

– Она пошла прочь, и тут Куинн заметил, что на ногах у нее старые матерчатые тапочки. Вряд ли бы она надела их, если собиралась устроить представление. Он окликнул ее, и она после секундного колебания вернулась.

– В чем дело, Вилли?

– Во всем. Вся моя жизнь пошла прахом.

– Пойдемте ко мне в номер и поговорим спокойно.

– Нет.