– Слушаюсь, сэр. Одежда из первой коробки, на которой написано "Брат Ангельское Терпение", лежит там недолго, неделю, а то и меньше.

– Это мы знаем, – нетерпеливо произнес Ласситер. – Дальше!

– Содержимое коробки "Брат Терновый Венец" находится там значительно дольше, по моим подсчетам, около шести лет. Я увлекаюсь энтомологией и, если хотите, расскажу, как определить возраст вещи по характеру повреждений, нанесенных ей насекомыми. Каждый вид насекомых в одном поколении...

– Это необязательно. Мы тебе верим на слово. Шесть так шесть.

– Еще мне показалась интересной наклейка на той же коробке. Она была приклеена совсем недавно. Когда я ее снял, то заметил след от другой, недавно сорванной. Маленький кусочек бумаги.

– Вы на ней никаких букв не разглядели?

– Нет.

– Все. Спасибо. – Ласситер подождал, пока сержант отойдет. – Значит, шесть лет. Что из этого следует, Куинн?

– Что эти вещи не принадлежали Брату Терновый Венец. Он вступил в общину три года назад.

– Откуда вы знаете?

– Карма сказала, старшая дочь кухарки, Сестры Смирение.

– Значит, Брат, да не тот, – произнес Ласситер. – Хотя какая разница? Все равно их никого нет. Пропали без следа, а мне оставили десяток коров, два десятка овец, пять коз и кур без счета. Как вам это нравится?

Куинн не мог ответить честно, что в определенном смысле ему это очень нравится, поэтому спросил:

– Теперь я могу идти?

– Куда?

– В ресторан – поесть, потом в мотель – поспать.

– Какие у вас дальнейшие планы?

– Не знаю. Надо искать работу. Может, уеду в Лос-Анджелес.

– А может, нет? – спросил Ласситер. – Почему бы вам у нас не задержаться?

– Это приказ?

– Сан-Феличе хороший город. Парки, пляжи, океан.

– А работа?

– С работой непросто, но скоро должны открыть большой хладокомбинат. Попробуйте обратиться туда.

– Это приказ? – повторил Куинн. – Надеюсь, что нет, шериф. Меня ждут в Чикото. Кстати, кто-нибудь сообщил о смерти Хейвуда его матери?

– Я звонил тамошнему начальнику полиции. Он, должно быть, ей уже сказал.

– Остается еще Альберта – ей, я думаю, придется ответить еще на несколько вопросов.

– Каких именно?

– Почему она наняла одного из Братьев убить О'Гормана и как давно Джордж знал об этом?

Альберта Хейвуд лежала на спине, глядя сквозь черные мысли на белый потолок. Это был необычный потолок. Иногда он поднимался так далеко, что становился небом, а иногда опускался совсем низко, касаясь мягкой, шелковистой поверхностью ее лица, будто крышка гроба. Но и в гробу она, как в тюрьме, была лишена спасительного одиночества. Кругом сновали люди, которые трогали ей грудь и спину, совали в нос трубки, а в руки иголки, разговаривали. Если то, что они спрашивали, было интересно, Альберта отвечала. Если нет – делала вид, что не слышит.

Иногда она сама задавала вопросы:

– Где Джордж?

– Мы уже говорили вам, мисс Хейвуд. Несколько дней назад ваш брат Джордж умер.

– Вот как? Но ему нужен отдельный гроб. Мы тут вдвоем не поместимся.

Голоса сливались в общий гул. "Она по-прежнему бредит... Но с легкими уже все в порядке, взгляните на анализы... Почти неделя... Продолжать глюкозу... Если бы у нас были нормальные рентгеновские снимки... Она все время выдергивает из носа трубку... Апатия... Истерия... Бред..."

Голоса приближались и удалялись. Она вынимала из носа трубку, и ее вставляли вновь. Она сбрасывала одеяло, но его поднимали. Она боролась и всякий раз терпела поражение.

– Мисс Хейвуд, этот человек хочет вас кое о чем спросить.

– Скажите, чтобы он ушел.

Но человек не уходил. Он стоял у постели и печально смотрел на нее.

– Вы нанимали кого-нибудь для убийства О'Гормана, мисс Хейвуд?

– Нет.

– Вы отдавали вещи своего брата нищему, зашедшему к вам в дом?

– Нет.

Что было правдой. Она не делала ни того, ни другого. Задавать такие вопросы мог только дурак.

– Кто вы?

– Джо Куинн.

– Вы дурак, Джо Куинн.

– Видимо, да.

– Я не открываю дверь нищим и уж тем более не замышляю убийств. Спросите Джорджа.

– Я не могу спросить Джорджа. Его убили шесть дней назад.

– Конечно!

– Почему вы говорите "конечно", мисс Хейвуд?

– Джордж мешал людям жить. Конечно, его кто-то убил!

– Вам он тоже мешал?

– Каждый приезд он терзал меня вопросами. Ему не надо было этого делать. – Альберте стало жаль себя и брата, слезы навернулись ей на глаза и полились из-под плотно сжатых век. – Зачем он это делал? Почему не мог оставить нас в покое?

– Кого?

– Нас.

– Кого "нас"?

– Нас, других людей, всех людей мира.

По воцарившейся вдруг тишине она поняла, что совершила серьезную ошибку. Чтобы отвлечь от нее внимание, Альберта подняла руку и выдернула из носа трубку. Ее вставили обратно. Альберта сбросила одеяло, но его подняли. Даже во сне она боролась и даже во сне терпела поражение.

Вилли Кинг впервые после похорон Джорджа пришла на работу. Кругом все было как прежде. На тех же местах стояли столы, стулья, корзины для бумаг. На стене Вашингтон все так же форсировал Делавэр, все так же загадочно улыбался Линкольн. И оттого, что ничего не изменилось, Вилли охватило негодование. Ей захотелось схватить первое, что попадется под руку, и разнести комнату в щепки, чтобы снаружи все было таким же, как у нее внутри.

Эрл Перкинс повесил пиджак на вешалку и испуганно улыбнулся.

– Привет, Вилли. Как ты?

– Спасибо, хорошо. Даже замечательно.

– Прости... О Господи, что же мне сказать-то?

– Лучше помолчи. – Она взглянула на стопку бумаг у Эрла на столе. – Как бизнес?

– Как обычно. Миссис Хейвуд велела ничего не менять.

– Смешно. Она смешная женщина. Я, когда о ней думаю, хохочу как безумная.

– Вилли, не заводись.

– Почему?

– Потому что без толку. И кто знает, может, по-своему, она не так уж плоха.

– Она гораздо хуже, чем ты думаешь.

– Ладно, она хуже всех, – покорно согласился Эрл, – но с этим ничего не поделаешь.

– Да? – Вилли подошла к своему столу и сняла трубку с телефона. – А вот я сейчас сделаю то, чего не могла себе позволить при жизни Джорджа.

– Ну зачем, Вилли?

– Все эти дни я представляла, как позвоню ей и скажу: "Старая крыса. Слушай, ты, равнодушная, эгоистичная, пустая старуха. Хочешь знать, кто убил Джорджа? Ты. И не на прошлой неделе или месяц назад, а давным-давно. Ты выдавливала из него воздух, глоток за глотком, своими мерзкими пальцами".

– Дай сюда телефон, – сказал Эрл.

– Еще чего!

– Дай, я тебе говорю!

Но она, упрямо качнув головой, набрала номер. Ей было все равно, что сейчас произойдет, будущего больше не существовало.

– Алло!

– Миссис Хейвуд?

– Да, это я.

"Какой у нее старческий голос, – с удивлением подумала Вилли, – старческий и измученный".

– Это Вилли, миссис Хейвуд. Простите, что не позвонила раньше. Как вы себя чувствуете?

– Благодарю, сообразно обстоятельствам.

– Хотите, я заеду как-нибудь на днях? Мы могли бы поддержать друг друга. Мне тоже очень одиноко.

– Вот как? А я со своим одиночеством справляюсь.

– Если вы передумаете, пожалуйста, дайте мне знать.

Повесив трубку, Вилли внимательно взглянула на Эрла. Прежде она его почти не замечала. Он был всего лишь мальчиком с больным желудком, который сидел с ней в одном кабинете. Да, он, конечно, молод, но у него приятная внешность. И если его кормить диетической пищей...

– Спасибо, Эрл, – сказала она, – я тебе очень благодарна.

– За что? Я просто тут стоял...

– Этого достаточно. Постой еще немного.

– Пожалуйста! Хотя я ничего не понимаю.

– Поймешь в свое время.

Вернувшись в кухню из холла, где стоял телефон, миссис Хейвуд продолжила приготовление завтрака. Овес, шпинат, морковка, салат, два яйца, немного рисовой муки и порошковый протеин были методично опущены в кухонный комбайн и вышли оттуда в виде густой серо-зеленой смеси, которой миссис Хейвуд начинала день.