- Если уже не изменилось, - медленно проговорил Франческо, чьи мысли перенеслись к предмету более для него важному и насущному. - Но ты ведь не поедешь с нами? Ведь не станешь подвергать себя неоправданному риску? - с надеждой спросил он.
Джейн приосанилась:
- Это почему еще? Джулия - твоя подруга ничуть не меньше, чем моя, а потому я вправе посодействовать ее спасению!
- Но, если с тобой что-нибудь случится, я не переживу!
- Переживешь, как миленький! - бодро парировала англичанка. - Я же вот пережила кончину Анджелоса.
Франческо насупился и отвел взгляд. Опять Анджелос! Даже мертвый, он преследует его!
Голуби затеяли на отливе свару, громко воркуя и хлопая крыльями. Где-то запела сигнализация: видно, Кристиан или кто-нибудь из слуг проник в охраняемое помещение.
- Так ты настаиваешь? - скупо произнес Франческо, разглядывая свои пальцы.
- Я не оставлю Джулию, даже если мне запретит сам премьер-министр Великобритании! - непримиримо отвечала та.
Когда Кристиан ворвался в гостевую и сообщил, что собирается взять напрокат моторную лодку, всем препирательствам тотчас настал конец.
- Зачем вам лодка? - изумился Росси. - Неужели полагаете, что Люси удрала за море?
Признаваться, что местоположение мафиозного логова ему известно, человек-в-черном не спешил, поскольку иначе пришлось бы доверить ученикам тайны своего запятнанного прошлого, рассказать о соучастии, пусть и давнем, в Моррисовых махинациях. А подобные откровения чреваты непредвиденными последствиями, особенно если ученики о тебе высокого мнения. Поэтому, не вдаваясь в детали, Кристиан сказал, что за морем у Люси есть кров, и история эта всех удовлетворила.
«Уж близок полдень, а украли-то ее ночью! - изводился он, раздраженный подергиваньем брови и изнемогающий от жары, хотя система охлаждения в старом его плаще работала исправно и ничуть не уступала своей предшественнице. - Целых двенадцать часов, если не больше. Двенадцать часов бездействия!»
«Люси неспроста повезла ее к Моррису, - думал он под рев моторки, неистово давя на педаль газа. - Что если Дезсастро увидит, как Джулия светится? Он же ей житья не даст! Сгноит в какой-нибудь сырой яме!..»
***
В своих предположениях он был прав лишь отчасти, ибо Моррис, бросив девушку в подземелье, вовсе не собирался сживать ее со свету. Приказав хорошенько охранять камеру, он решил держаться от итальянки подальше и не заговаривать с нею без веских на то причин. По пути к своим сокровищам он с трудом преодолевал желание вжаться в стену напротив ее темницы и с суеверным страхом поглядывал на металлическое заграждение: не накалится ли оно от ее жара, не расплавится ли? Действие опаляющих лучей он испытал на собственной шкуре и дня два мучился потом от ломоты в костях. Клеопатра потакала любой его прихоти, ставила ему компрессы, пекла сладости по рецептам местной кухарки и даже выучилась тайскому массажу - в общем, всячески ублажала. А когда в ее услугах отпадала нужда, уходила в соседнюю комнатушку и, вовсе не столь неграмотная, как мнил ее господин, приникала ухом к вентиляционной решетке в надежде уловить хоть слово из его разговоров с подчиненными, хоть что-нибудь, что указывало бы на место заточения ее названной сестры.
А Джулия, которой досталась камера одного заядлого рифмоплета и слагателя посредственных куплетов, поначалу никак не могла оправиться от постигшей ее несправедливости, и осуждать африканку доставляло ей немалое утешение. Подбегая то к забранному решеткой узкому оконцу, то к толстым железным прутьям, она кричала о своей ненависти в пустоту, и гулкое эхо рикошетом отскакивало от стен. Вскоре она, правда, повыдохлась. Шипя и искрясь, точно поврежденная проводка, колотила еще некоторое время по исписанной каракулями бетонной стенке - а временем, надо сказать, располагала она, как никогда, - и, набив на руках изрядные синяки, присмотрелась к этим самым каракулям. Автор их умом, конечно, не блистал, однако незадачливой узнице тут было что почерпнуть. Несколько остыв, она раздумала рвать на себе платье в знак протеста и, затаив нешуточную обиду на всех тех субъектов, которые совращают Клеопатр с пути истинного, принялась изучать записи некогда томившегося здесь поэта.
Смекнув, что буря миновала, из смежной камеры высунул нос хитрец и искуситель в обличье экс-заместителя директора, успевший по достоинству оценить красоту пленницы да остаться при этом незамеченным. Забытый Моррисом, он маялся от безделья, пресытился однообразием, однако вовсе не горел желанием вырваться на свободу, потому как на свободе его подстерегала пара прытких пуль тридцать шестого калибра - оптимального, по мнению Дезастро, диаметра для гладкоствольного охотничьего ружья.
- Отчего удостоился я общества столь хрупкого и миловидного создания! - в притворном восхищении воскликнул он, продевая руки сквозь решетку. - Чьи происки вогнали вас в застенки Моррисовых галерей?!
- А кто вы такой, чтоб у меня допытываться? - огрызнулась Венто, совершенно не имея охоты вести беседы с заключенными.
- Ревнитель закона и, кхм, ваш искренний доброжелатель. А еще я в некоторой степени провидец, - соврал Туоно, пользуясь тем, что за стеною Джулия его не видит.
- Ну, коль провидец, то уж должны, поди, знать, по чьей милости меня упекли, - не без ехидства отозвалась та.
- Совершенно верно, - подтвердил ревнитель закона. - Пляшущие огненные знаки в моем подсознании выстраиваются в ряд и ... Я вижу... Люси! Ее имя Люси, не так ли?
Скептицизм Джулии как метлой смело:
- А вы, дяденька, действительно, провидец! Я до последнего считала ее безгрешной, и когда она выкрала меня из особняка, и когда подбирала мне платье, и когда колье на шею надевала... Ах! - Она яростно сорвала с себя серебряное ожерелье, отбросив его в дальний угол камеры. - Прав был Франческо, называя ее обманщицей!
- Франческо ваш друг? - полюбопытствовал Туоно.
- Я редко принимала его умозаключения всерьез. Если б синьор Кимура не относился к ней с такой теплотою, прозрение, возможно, наступило бы раньше... - рассуждала она вслух. - И мы б не доверялись ей столь слепо и безрассудно. А теперь, что теперь? Актеон убит, я в заточении, Люси торжествует победу. Оказывается, всё это время она мечтала избавиться от меня!
- Люди лживы и двуличны, практически все без исключения, - подсыпал горечи Туоно. - Сколько лицедеев повстречал я на своем веку!
Прислонившись к пообсыпавшейся штукатурке и упершись ногами в исцарапанный грязно-коричневый пол, он уже приготовился резонерствовать, когда за стеною услышал всхлипы. Э, не такой ожидал он реакции! Если девчонку так легко довести до отчаянья, что же будет, когда ей откроется вся подноготная о человеке-в-черном!
- Наш мир - мир притворщиков, вам ли этого не знать?! - скучающим тоном произнес главный притворщик. - Люди лгали и жульничали испокон веков. Когда на полях у богатых землевладельцев подрастала кукуруза, разве не шастали по междурядьям оборванцы и нищие? Разве не питались потом крадеными початками? Сегодня же лгунов что планктона в океане! И ваш синьор Кимура недалеко от них ушел, - Сказав так, Туоно выдержал паузу. Сейчас рыбка должна попасться на крючок.
