На что папа предложил крестному не пудрить мозги ребенку. Можно подумать, что я обращаю внимание на всякие глупости.

Тогда в разговор вступил Кузнечик:

— Ничего подобного! Ведьмы превращают ученых исключительно в лягушек. А потом их продают французам, которые обожают есть всякую гадость. А если эта гадость умная, то вообще прекрасно!

Тогда папа заявил:

— А ты хоть знаешь, кто такие французы?

На что Кузнечик, подумав, честно ответил:

— Нет, не знаю и знать не хочу.

— Но почему? — удивился крестный.

— Потому что они едят всякую гадость! — талдычил свое чертенок.

Конец спорам положила хозяйка, вышедшая на крыльцо:

— Я никого не буду превращать. Они просто забудут все и уйдут восвояси. Ну что, все готовы? А то, может, мы вдвоем с Никой справимся, а вы нас здесь подождете?

Но никто не согласился ждать, и я перенесла всех нас прямо в пещеру. Тарахтенье нового, более мощного движка, стоявшего у дальней стены, отражалось от сводов. Множество ламп залили ярким светом пещеру. Бородачи нас сразу не заметили, потому что сгрудились перед двумя столами. Там что-то находилось, за чем они напряженно следили. В центре стоял Николай Семенович. Он махнул рукой ученому, находившемуся у кромки озера с черпаком в руке, и тот, зачерпнув воды, понес ее к столам. Ученые расступились, и я увидела, что на столах стоят клетки, а в них шевелятся белые мышки.

— Нет! — крикнула я и побежала, чтобы не позволить им вылить воду на бедных мышек. А именно это они и хотели сделать, я сразу поняла.

Ученые удивленно обернулись на мой голос, и лица их вытянулись.

— О-о-о! — застонал Николай Семенович. — Чертовщина продолжается. А я-то уж надеялся! Ну почему вы к нам пристали? Еще и бабку привели какую-то. Ведьму небось. Мало нам было воришек. Слышь, бабка, порчу будешь насылать?

— Нет, — спокойно ответила та, — я просто заставлю вас забыть все. Вас ведь предупреждала девочка — уходите отсюда. Так нет! Любопытство заставляет вас делать глупости, за которые будут расплачиваться другие. Вы, словно малые дети, лезете туда, куда вам лезть еще рано. И надо бы вас наказать, да ведь не вы одни такие на свете. Поэтому…

Тут Анна Карповна вышла на середину пещеры:

— …Поэтому вы сейчас соберете все свои вещи и вынесете их вон. Погрузите, куда следует, и улетите к себе в город. И на всю жизнь забудете о существовании и этой пещеры, и тех, с кем вы встречались здесь.

К моему удивлению, ученые тут же стали собирать свои приборы, а упаковав, выносить из пещеры. Бросая взгляды в нашу сторону, они смотрели сквозь нас, будто мы вдруг стали невидимками.

— Вот это настоящее колдовство! — вдруг заявил, неизвестно к кому обращаясь, крестный. — Это тебе не ружья по палаткам тырить.

Карповна вдруг прислушалась к чему-то, тяжело вздохнула и обратилась ко мне, одновременно поманив и папу:

— Ну что ж, давай-ка побыстрее сделаем то, ради чего вы пришли. А то не нравится мне что-то в вас. Вы там, в Колыбели Жизни, только плескались или еще и на вкус пробовали?

— Только плескались, — замотал головой папа.

— Ну вот и хорошо. Мы тебя с Никой сейчас окунем. Раздевайся побыстрее.

Мы подошли к краю озера, и папа стал скидывать с себя одежду. Но когда он уже голенький стоял на берегу и мы подхватили его за руки, раздался глухой гул, и пещера дрогнула.

— Давайте быстрее, — заторопила нас Анна Карповна.

Папа задержал дыхание и закрыл глаза. Мы его быстренько опустили в воду, и в это время кусок дальней стены в пещере отвалился, придавив движок ученых. Тарахтенье, изрядно раздражавшее нас, стихло — свет погас. Зато тотчас стали светиться стены. Это явно постаралась Анна Карповна.

Мы выдернули папу из воды, следя за огромным провалом в стене. Оттуда вдруг понесло жаром и смрадом. Я прямо кожей ощущала, что оттуда на нас надвигается что-то огромное и страшное.

Бородачи, не успевшие унести свои приборы и столы, испуганно замерли. Также замер неподалеку от нас и крестный.

Тишину вдруг прорезал голосок Кузнечика:

— Смываемся! Атас!

Мы к тому времени поставили уже папу на берег, и я привычно напряглась, чтобы перенестись со всеми подальше, но какая-то небывалая тяжесть навалилась вдруг на меня. А из провала засветились три огромных кровавых глаза.

Я все же сумела перенестись, но, озираясь вокруг, поняла, что на ведьмином дворе я оказалась одна! Как?! Неужели то ужасное, что вылезало из проема, умеет колдовать и, не сумев удержать меня, обездвижило всех остальных?

И тогда я тут же вернулась.

Действительно, все в пещере застыли в самых нелепых позах. Бородачи, таскавшие свои ящики, крестный с Кузнечиком на плече, папа, наклонившийся за штанишками. Только Анна Карповна явно не попала под влияние ужасных глаз. Но и она сейчас стояла недвижно.

А между тем это существо уже полностью вылезло из проема.

Перед нами появилось чудище из кошмарных снов. Я в жизни не смогла бы представить себе нечто подобное.

Огромный мешок из грубой сморщенной бурой кожи в два-три моих роста. Он клубился и постоянно менял свою форму и размеры. Складки то втягивались внутрь, то множились, нарастая пластами. Казалось, внутри этого мешка постоянно борются несколько существ поменьше. Тем не менее он целенаправленно катился к нам — вроде бы неспешно, однако чувствовалось, что он может развивать большую скорость. Но самое противное было то, что из этого мешка постоянно высовывались в разные стороны жуткие лапы. Было совершенно непонятно, какой они длины и сколько их. И только три глаза, не мигая, неотрывно смотрели на нас. От чудища отрывались целые пласты кожи, обнажая ярко-красную плоть, впрочем, тотчас скрывающуюся под нарастающей вмиг новой кожей.

Это приблизилось вплотную и нависло над нами, исторгая из себя омерзительный запах гниения. Я совершенно растерялась от того, что происходило со мной. Я не могла никого спасти от чудовища! И хоть сама я была свободна и могла исчезнуть куда угодно, но сразу возникал вопрос: «А как же папа, крестный, ведьма, Кузнечик, да и ученых нельзя бросать здесь, хоть они и хотели ставить опыты над несчастными мышками?»

Чудище перевело глазищи на меня, и в голове сразу усилилась тяжесть, а я почувствовала себя лягушкой, которую начали препарировать.

Последней связной мыслью было: «А ведь леший опять наврал мне, что здесь никаких неприятных сюрпризов не будет. Но только, кажется, я уже не смогу уличить его в обмане».

И тут в голове словно все мысли взбесились. Я уже не могла ни о чем связно подумать. Всплывали какие-то обрывочные мысли, образы и тут же прятались обратно в глубины памяти. Подумать о спасении было совершенно невозможно. Иногда наступало просветление, но тут же вновь усиливалось давление на мозг, и опять мысли расплывались манной кашей.

Это продолжалось, наверное, тысячу лет. И когда чудище оторвало от меня свой взор и я смогла опять хоть о чем — то подумать, первая явившаяся мысль была идиотской: «Теперь я знаю, что чувствует выжатый лимон».

Я подошла к папе и попробовала выпрямить его и одеть, но не смогла: он словно окаменел. Нагнувшись, я кое-как натянула на него штанишки, а куртку уже просто накинула на плечики.

Меж тем чудовище продолжало внимательно разглядывать своих пленников. И вдруг прямо в моей голове, словно кто динамики туда всунул, раздался голос:

— Ты слишком юна и неопытна. Ты, так бездарно попавшая в капкан собственных желаний. Мне некуда торопиться, поэтому я попробую пообщаться с тобой. Но не ради тебя, не обольщайся! А ради того, чтобы самому не разучиться мыслить. Ты, наверное, уже догадалась, что я и есть Хранитель. Я слегка покопался в ваших головах и теперь хотя бы знаю, как далеко отнесла меня река времени, пока я спал. Измельчали люди. Да!

Хранитель умолк, пронзая меня своим взглядом, а я замерла, как кролик перед удавом, не в силах пошевелиться.