Я закрыла глаза и представила себя в своей комнате у секретера. Открыв глаза, я оказалась в нашей квартире. В гостиной работал телевизор. Я на цыпочках вышла в коридор и двинулась туда. Мама сидела в своем любимом кресле, склонив голову на подлокотник.

Мне так захотелось вдруг прижаться к маме, чтобы она меня обняла, погладила, поцеловала. И я даже решилась объявиться. Но когда подошла поближе, то обнаружила, что мама спит., «Бедная, устала на работе», — подумала я и не стала ее будить. Оглянувшись, взяла с другого кресла плед и укрыла маму. А потом осторожно дотронулась до ее руки.

Она вдруг мягко улыбнулась и, не открывая глаз, позвала:

— Никочка!..

Но я уже была в своей комнате. Захватила любимого енота и через мгновение оказалась в Белозере.

Вскоре стало понятно, что я могу мгновенно перемещаться в любое место, где прежде была хотя бы раз. Тут роли не играли ни расстояние, ни стены, ни что-либо еще. Затем папа придумал задание посложнее.

Дед Кузя принес кучу всяких цветных открыток с видами. Он вытащил из кучи какой-то старый путеводитель по Софиевке (парк под Уманью на Украине) и вручил его мне. Мы выбрали одно местечко с огромным камнем. Я посмотрела на фотографию, запомнила ее, закрыла глаза и действительно, открыв глаза, оказалась у входа в западный грот дендропарка, который мне больше всего понравился. Только, к сожалению, там оказалось совершенно темно. То ли фонари не работали, то ли их не было вообще. Лишь луна освещала парк. Поэтому я почти ничего не рассмотрела, тем более что нужно было торопиться. Я сорвала веточку и с сожалением вернулась обратно.

Но вообще эти перемещения мне так понравились! Аж дух захватывало! И даже та капелька страха, что заставляла меня дрожать, окончательно исчезла. Теперь я тряслась больше от возбуждения, охватившего меня. Мне хотелось чего-то такого! И тут я поняла, что теперь смогу побывать везде, где захочу! Вот это здорово!

Но сначала (я девочка очень ответственная) надо помочь папе.

— Ну-ка, Ника, постой, — опять задумался папа, — ты притащила свою игрушку из дома. Сейчас сорвала в Виннице ветку и перенесла ее сюда… А может, ты могла бы и меня с собой захватить? Интересно, хватит ли у тебя сил?

Я подумала, что, наверное, хватит, и сказала это, но папа не поверил моим словам:

— Я не могу быть легковерным. Вдруг мое тело перенесется, а моя душа останется здесь?

— Тогда ты станешь первым привидением в Белозере, — захохотал крестный.

Но папа не был настроен шутить. Он снарядил деда Кузю за его псом. Крестный сначала поартачился, но вынужден был подчиниться.

Вскоре он вернулся, ведя на поводке Шарика.

— Это символично, — заявил папа. — Собака — действительно друг человека. И Шарик, типичный дворянин, будет первым животным, на котором будет испытана возможность мгновенного перемещения. Ника, давай-ка сгоняй с псиной на Невский.

Я так и сделала. Что тут стало с Шариком! Он даже попытался зарыться в асфальт от страха. Потому что мы оказались как раз у светофора.

Невзирая на поздний час, рядами неслись машины. Толпы людей, о которых я уже забыла, куда-то спешили. Я вспомнила, что сейчас как раз время белых ночей. Бедный Шарик. Я наклонилась погладить его, чтобы он успокоился, не обращая внимания на удивленные взгляды, и вернулась обратно.

Шарик вырвал поводок из моих рук и бросился вон со двора, но был пойман крестным. Пес весь дрожал и глубоко дышал, поводя боками.

— Петрович! — обратился к крестному папа. — Проверь-ка, у него все нормально с психикой?

Дед Кузя укоризненно посмотрел на нас и молча повел пса обратно домой.

— А чего я сказал не так? — посмотрел на меня папа.

Вскоре крестный вернулся, запахнул поплотнее телогрейку и буркнул:

— Ничего с ним не случилось. Просто испугался.

— Так! — довольно потер руки папа. — Эксперимент принес положительные результаты. Теперь отработаем на людях. Поехали, Ника, домой.

Я послушно взяла папу за руку, и мы перенеслись в Питер.

Мы стояли посреди моей комнаты. Телевизор уже не работал. Очевидно, мама уже легла спать. «Конечно, ведь поздно уже», — подумалось мне.

— Ух ты, — восхищенно зашептал папа. — Аж не верится, черт побери, что это все с нами происходит!

Он выскользнул в коридор, а чуть погодя из кухни послышался грохот. Папа явно что-то разбил. Ой, и мама наверняка проснулась.

Я бросилась на кухню. Папа присел на корточки у перевернутого стула и собирал осколки своего бокала. Я схватила его за руку, и мы перенеслись обратно в деревню.

— Зачем тебе понадобился бокал? — строго спросила я у папы.

— Да я хотел просто пошутить — поменять свой бокал местами с маминой чашкой. А стул сам выскользнул из — под ног, — стал оправдываться папа.

— Все! Отныне никаких самостоятельных действий. Только с моего разрешения. Хорошо? — придав голосу твердость, потребовала я.

— Это еще что такое? — заартачился папа. — Я, в конце концов, твой родитель, а не ты моя мама.

— Зато я могу перемещаться, а ты — нет. Так что если хочешь, чтобы я брала тебя с собой, дай обещание, что будешь слушаться.

Папа подулся, но разум победил, и он пообещал быть послушным. Пусть поклянется, подумала я, но потом решила, что это слишком по-детски. Посмотрим, как он сдержит обычное обещание.

Еще несколько экспериментов доказали, что я совершенно легко могу брать с собой не только папу, но и крестного. Дед Кузя, принесший открытки, был полностью сражен. Он недвижно стоял все это время — хотя мы побывали у Ниагарского водопада (так захотел папа, едва вытащил из стопки, лежащей на столе, нужную открытку), и в американском Диснейленде (это уже захотела я, хоть одним глазком взглянуть на него) — и, бедняга, не произнес ни слова.

Лишь дома, когда мы вернулись, он обрел дар речи:

— Тимофеич! Ложитесь-ка вы спать, поздно уже. А я пойду, пожалуй, к себе. У меня там с прошлого года штофик стоит. Как раз для такого случая. Ну и дочка у тебя! Черт знает что, и с боку бантик!

— А вот и нет у меня бантика, — бросила я вдогонку крестному. — Я в третьем классе перестала их носить.

Мы и правда скоро легли спать. Но я еще долго ворочалась с боку на бок, не в силах уснуть. А потом несколько раз попробовала перенестись из Белозера в Питер и обратно, прямо не вставая с постели.

Было немного жутковато. Казалось, что все это происходит не со мной, что все это — сон. Но нет. Это был не сон.

Хотя вскоре я все-таки заснула. Уже по-настоящему.

С утра начались сборы в дорогу.

Когда пришел дед Кузя, мы с папой как стояли, так и сели на пол. Крестный был причесан, даже борода подстрижена, и в ней — ни одной соломинки. На голове красовалась черная шапка-ушанка из кролика. Вместо телогрейки на крестном обнаружились красная рубашка и коричневый костюм. А брюки были заправлены в новенькие блестящие сапоги.

Папа беззвучно катался по полу и только тихонько поскуливал. Я тоже еле сдерживала смех. Правда, больше оттого, что творилось с папой.

— Ну, Петрович! Ну уморил, — хохотал папа, — теперь нас точно заметет первый же полицейский на Западе. Ха-ха-ха! Как только мы там появимся, так все сразу поймут, что прибыл проклятый русский шпион. Ха-ха-ха!

Я даже не ожидала, что дед Кузя может так обидеться. Он молча повернулся и пошел со двора. Я схватила папу за руку, и мы побежали следом. Уже у ворот нагнали крестного и с двух сторон вцепились в рукава, повиснув как якоря.

— Ну, Петрович! Ну, миленький! Мы же пошутили, — упрашивали мы его. — Мы тебя любим, просто мы подберем тебе другую одежду. Более спокойную, что ли. Чтобы ты не выделялся так.

— Нет, а чем вам не нравится моя одежда? — стряхнул нас, как котят, сердитый крестный.

— Да нет, нормальная одежда, просто за границей так не принято одеваться. Ты будешь там как белая ворона.

— А почему это они, приезжая к нам, могут одеваться так, как это им нравится, а я нет? Я что — голым хочу там показаться? Мне так лично моя одежда по душе. И вообще, я вам не навязывался. Катитесь сами, куда хотите. Ты вон, Тимофеич, вообще уже большим стал, шибко умным даже. Авось и без меня не пропадешь с дочкой-волшебницей. От всего оборонит при случае.