— Что говорил мой отец, перед тем как умереть? Что-то… важное?

Лицо старой королевы помрачнело и вытянулось; брови сдвинулись к переносице, делая поперечную морщину еще глубже.

— Бредил, Ино. Талли бредил да звал этого гаденыша Габо к себе. Иногда подумаю вот, и начинает казаться, будто он всегда его любил больше, чем меня. Ну да это неважно. Мальчики, побыстрее, мне пора кормить кис!

Стражники почтительно кивнули Дуану, но приказ исполнили. Король Альра’Иллы какое-то время смотрел им вслед, потом вернулся в зал, не совсем представляя, на что надеется. Почти все уже разошлись, один Дариус Ноллак еще неторопливо и степенно направлялся к выходу. Ему Дуан и заступил путь. Старый адмирал вопросительно приподнял густые брови.

— Да, мой герой?

Дуан заколебался. Он сомневался, что следует говорить это, и все же сказал:

— Спасибо, что… прикрыли меня.

— Прикрыл? — вкрадчиво переспросил адмирал. — Чем это?

— Мне самому негоже было бы признаваться, что то существо я победил только благодаря книге, которую заляпывал в детстве сладостями. И в глаза не видел никаких живых чудовищ. Я же спал.

Говоря, Дуан старался улыбаться: даже мысль, что он врет, не так уж и мешала. Ноллак смотрел на него в упор, пристально, серьезно и ласково.

— Ты совершил славное деяние, Ино. Не поспеши ты и мы оплакивали бы куда больше людей. И мне кажется, совершенно неважно, как ты совершил его.

— Я не был один.

Адмирал одобрительно склонил голову.

— Ты прав. Это важно, вот только что-то второго героя не видать.

Дуан закусил губу и быстро, с некоторой надеждой, впрочем, не оправдавшейся, выглянул в коридор. Рука Ноллака коснулась его плеча.

— Могу я идти? Я сегодня спускаю пару кораблей. В том строительном корпусе ну очень хотят, чтобы молитву Рыжей Моуд прочел именно я. Старая память, все такое…

Дуан спешно кивнул и уступил дорогу. Но когда Дариус Ноллак грузно сделал еще пару шагов, капитан «Ласарры» спросил:

— Вы ничего не хотите рассказать мне? Об отце? Или… бабушке?

Адмирал остановился и медленно, с явным усилием, оглянулся, даже не разворачиваясь корпусом. «Корабельный» нос — почти как у Железного, но без шрама и чуть тоньше — сморщился, втягивая особенно большую порцию воздуха. Ноллак смерил Дуана еще одним пристальным взглядом из-под полуопущенных век и поинтересовался:

— А ты мне? О… чем-нибудь? Может быть, о каких-нибудь полезных книгах, по которым научился так хорошо стрелять, плавать и пить крепкое?

По тан Дуана пробежала знакомая волна дрожи, отдалась в животе и коленях сразу. Он покачал головой.

— Вот и мне нечего. У каждого должна быть пара секретов. Удачи, юный Сокол. Свидимся.

…А теперь Дуан, сам не зная, что ищет, стоял на пороге кабинета отца. Царила тишина — почти полная; ее нарушало только отдаленное, почти неразличимое шуршание, будто под половицами скреблись мыши. Едва уловив этот звук, король Альра’Иллы наконец понял, зачем именно явился на почти заброшенный нижний этаж. Понял, но не признался себе в этом. Пока.

Набираясь мужества, Дуан начал с того, что, как он был почти уверен, не принесет никаких плодов: прошелся вдоль стеллажей, беря и проглядывая немногочисленные, приведенные в аккуратный порядок документы. Акты об амнистиях, акты о повешениях, приказы о новых налогах. Пара книг по экономике. Фразеологический словарь Языка Общего Берега — оттуда отец наверняка заимствовал афоризмы, чтобы пользовать в переписке с союзниками. Так делали многие: знать и использовать мертвый Общий язык считалось хорошим тоном.

Затем Дуан последовательно выдвинул ящики, где хранились чернила, перья для ручек, чистая бумага и прочие подобные вещи. Поискал потайные ниши и доски — он облазал в свое время немало знатных жилищ и знал самые изощренные способы спрятать или спрятаться. Правда, вот отец вряд ли их знал и, соответственно, помня его недоверчивость, — вряд ли использовал. Убедившись в этом, Дуан опустился на ту самую софу и осторожно провел пальцами между спинкой и сиденьем, прощупал всю мягкую обивку и остановился. В этом обыске не было смысла. Просто не было.

Откинувшись назад, король Альра’Иллы зажмурил глаза и неожиданно поймал себя на том, что принюхивается, ищет вполне определенный запах. Запах смерти — душный, тяжелый, гнилостный; тот, с которым Дуан сталкивался уже не раз и от которого неосознанно бежал. Но запах, если он и был, давно выветрился. В помещении не пахло ничем, кроме книжной пыли.

Дуан попытался расслабиться и опять услышал в тишине явственное, призывное шуршание. Там будет пахнуть совершенно по-особому, он это знал и поэтому никак не мог подняться. А еще потому, что он кое-что вспомнил.

И Вудэн, повелитель кошмаров, оскалился на него из узкого прямоугольного зеркала.

Время лихорадки. Одержимые сны

Ино отчетливо видит это место, хотя вокруг темно. Вдыхает запах — запах смерти, смерть так сладко и смрадно пахнет, склоняясь поцеловать его в лоб холодными губами. Смерть пахнет перьями. Мокрыми маленькими перышками, пропитанными кровью.

Смерть пахнет. И смерть светится в самом непроглядном мраке, чтобы юный принц обязательно ее отыскал.

Перышки всюду, они кружат в воздухе, и вязкая кровь не мешает этому движению. Резкие, вспарывающие воздух удары чего-то невидимого сыплются градом, куда бы Ино ни побежал, куда бы ни повернул.

— ПАПА!

Из комнаты есть выход, он точно это знает, но найти этот выход не удается.

— ПАПА!

«Если бы у пиратов были крылья…»

«…были крылья…»

«…крылья».

Низким знакомьш голосом говорят стены и потолок, говорит каждое падающее под ноги перо. Ино бежит, спотыкается, опять бежит, зовет, цепляется за стену, отмахивается. В углу, куда он в конце концов забивается, перьев вроде бы меньше, и здесь он замирает. Уже не кричит, только шепчет два бессмысленных слога, потом замолкает, жадно и хрипло дышит, прислушивается. Они найдут. Они еще доберутся, но пока можно…

— Папа…

…Что-то капает на лицо. Красное, липкое, мажущее губы железным привкусом. Ино медленно поднимает голову и не видит ничего, что могло бы его испугать. Ничего.

На стене — пятиугольный деревянный щит, в который вбит гвоздь. Один щит, один ржавый, длинный, крючковатый гвоздь; шляпка загибается книзу. Ино рассматривает гвоздь бездумно, машинально стирая красные подтеки с лица. Новая капля падает со свистящим звуком. Кап. И Ино наконец кричит, одновременно слыша, как с шелестом несутся учуявшие его мертвые перья.

Он кричит.

Потому что капля упала уже не просто с гвоздя.

На щите теперь отчетливо видна…

— Ино!

Дуан открыл глаза, одновременно подаваясь вперед, и его тут же крепко схватили за плечи.

— Боги… Ино, ты что… плачешь?

Багэрон Тайрэ сидел напротив, на краю постели. Это он держал принца, не давая тому свалиться с койки. «Ласарра» тихонько покачивалась, двигаясь вперед; вибрация ее огненного нутра ощущалась всюду. Это должно было успокоить, но не успокаивало.

— Ино, ты слышишь меня? Да что с тобой?

Грубое лицо склонялось к принцу настороженно и обеспокоенно; бесцветные глаза щурились; в них слабо бликовал свет зажженного ночного фонаря. Ино все еще не осознавал, что происходит, тем не менее усилием воли он поднял руку и вытер щеки. На пальцах действительно остались горячие соленые следы — прозрачные, а не красные. И только это дало сделать вдох.

— Я не знаю…

Тайрэ отпустил одно его плечо и указательным пальцем, все еще хранившим следы недавней распухлости, очертил треугольник у принца на взмокшем лбу. Ино ничего не почувствовал.

— Не одержимый. Уже хорошо.

Сознание возвращалось толчками, болезненными и резкими. Ино сделал еще вдох, убрал прядь волос с лица и сказал: