— Но что мы сделали тебе?

— Ага, что вы сделали? И ты еще не знаешь этого? Эти дети, дети того человека, который первый осмелился поднять руку на зраимф… а ты, ты держишь его и сейчас в своих руках!… Да, видно, ты не знаешь, что такое зраимф! Это священный талисман, хранившийся с незапамятных времен в мечети Рам-Мохун, который обеспечивает тому, кто обладает им, корону Кандагара и владычество над всей Средней Азией. И после всего этого ты еще просишь пощады! Пощады у князя Дюлин Рана, — отца и великого вождя братьев Земли и Неба!…

Братья Земли и Неба!… Это ужасное название объясняло все. Господин Глоаген знал, что это преступное общество, называвшееся братством Земли и Неба и получившее на востоке почти повсеместно громадное распространение в последнее время, имело целью массовое и единичное уничтожение и истребление европейцев, сообразно с известными довольно странными обрядами. Общество это делится на две главные секты, одна из которых преобладает главным образом среди китайцев и малайцев.

У них допускается пускать в ход при убийствах и яд, и оружие, но с условием, однако, чтобы оружие это оставалось на самом видном месте в доме или жилище убитого.

Таким образом один известный булочник в Кантоне пытался не так давно отравить всех своих покупателей-европейцев, всыпав мышьяк, но, к счастью, в слишком большом количестве в тесто белых булок. Таким же самым способом было совершено в последнее время еще немало всякого рода ужасных, бесчеловечных убийств в Сайгоне и Кохинхине. Что же касается другой секты этого общества, наиболее распространенной среди афганцев и жителей средней Азии, то члены этой секты обязаны убивать без кровопролития и не имеют права прибегать ни к какому оружию.

Вот почему, услыхав слова: «братья Земли и Неба», господин Глоаген сразу понял, с какого рода непреклонной волей им приходится теперь иметь дело, а потому, повернувшись спиной к запертой двери, он ушел в глубь пещеры, увлекая за собой и обоих детей, и сел вместе с ними в кресла у стола подле мумии Робинзона, как бы желая быть под покровительством славного предка, который так же много пережил и выстрадал в своей жизни.

Между тем окошечко в двери захлопнулось, и омерзительная физиономия злорадствующего Раны скрылась.

— Дядя, — спросил Чандос после нескольких минут молчания, — сколько времени может прожить человек без пищи?

— Все зависит от темперамента, здоровья и физических сил данного субъекта!

— Ну, а мы с вами, например, сколько можем рассчитывать прожить без пищи?

— Пять-шесть дней, быть может, неделю или даже больше.

— О, в таком случае мы спасены! — воскликнул юноша. — Наши друзья, конечно, станут искать нас и найдут!

— Да, надо надеяться, что они нас найдут, — сказал господин Глоаген, делая вид, что и сам он в этом вполне уверен. — А пока самое разумное будет заняться списыванием и переводом этого старинного документа.

— Да, да! — воскликнули разом Чандос и Флорри, — перепишем завещание нашего прадеда, а там, на свободе, и мы можем написать свои завещания! — добавила Флорри.

— Но прежде всего нам следует задуть две свечи и остаться при одной, ведь у нас их всего только шесть, и мы должны расходовать их как можно осторожнее, — сказал господин Глоаген.

Все расположились у большого рабочего стола, рядом с бренными останками Робинзона. Чандос взял в руки карандаш и, вырвав несколько чистых листов из своей записной книжки, собрался записывать, тогда как дядюшка его и Флорри, склонясь над старым документом, разбирали его содержание, читая вслух Чандосу, писавшему под их диктовку.

Вот что говорилось в этом завещании:

«В восьмой день марта в 1717 году, я, нижеподписавшийся Робинзон Крузо из Йорка в Йоркшире, в Англии, на 84-м году своей жизни, в полной памяти и рассудке, хотя и ослабев телом под бременем лет, решил докончить свои мемуары, дополнить и исправить их, восстановив истину.

Я совершил великое преступление и теперь несу за него заслуженную кару: из-за эгоизма и алчности я хотел обмануть своих современников относительно настоящего положения моего острова, не подумав о том, что всякое открытие принадлежит всему человечеству, а не единичной личности, которая является представителем этого человечества. Я обманул всех моих читателей, уверив их, что остров мой находится в водах Атлантического океана, в архипелаге Карибов, тогда как на самом деле он находится в средней части Тихого океана.

Кто бы вы ни были, вы, кому попадется в руки эта исповедь умирающего, прочтите ее со вниманием.

В первой части своих мемуаров я рассказал, каким образом был выброшен на этот необитаемый, пустынный остров, как я жил здесь и как, по прошествии двадцати девяти лет одиночества, я наконец нашел возможность вернуться на родину, предоставив свой остров колонии потерпевших крушение испанцев и взбунтовавшихся английских матросов. Я говорил о том, как впоследствии я еще раз вернулся в свое царство, как я называл этот остров, причем привез туда для разведения всякого рода животных, семена, и в каком виде я оставил свой остров, вторично покидая его.

Взбунтовавшиеся матросы, прибывшие на мой остров, после того как избили всех своих офицеров, были слишком невежественны, чтобы определить географическое положение острова, на который они попали случайно, как на первую землю, встретившуюся им.

Только одному капитану, жизнь которого мне удалось спасти, и который, в свою очередь стал впоследствии моим освободителем, было известно настоящее положение острова, и он первый предложил мне сохранить это в тайне. Уезжая, мы не только позаботились оставить всех наиболее развитых и смышленых людей здесь, но, прибыв в Перу, распустили и весь остальной экипаж и набрали новый. По прибытии в Лиссабон мой приятель-командир скончался от злокачественной лихорадки, и я остался единственным обладателем тайны настоящего местоположения острова.

Когда я решил еще раз возвратиться на свой остров, то окружил себя величайшей таинственностью и набирал экипаж из людей самых неразвитых и малограмотных, а не то и безграмотных. Офицерам я строго воспретил иметь секстан, карты и другие морские инструменты и определял пеленги всегда сам, лично давая указания, куда держать курс. При этом я избирал всегда путь, наименее посещаемый судами и возможно окольный.

Желая ввести в заблуждение не только экипаж своего брига, но и всех моих современников, я измышлял всевозможные приключения, чтобы сбить с толку людей сведущих.

Почти вся вторая часть моего рассказа — чистый вымысел, тогда как первая часть — почти вся одна чистая правда. Мало того, я желал даже, чтобы люди не были вполне уверены даже в самом моем существовании, и потому просил издать мои записки и мемуары уважаемого Даниеля Дефо.

Впрочем, в этом сплетении различных вымыслов есть и доля истины; так, например, все, относящееся к моему путешествию по Азии и возвращение в Йорк в 1785 году.

Мне было тогда 72 года, я был богат и был отцом троих детей: дочери и двух сыновей. Но страсть к путешествиям и вечно новым впечатлениям, страсть ко всякого рода приключениям не давала мне покоя. Благодаря всегдашней деятельной и воздержанной жизни, я, несмотря на свой возраст, сохранил полную бодрость сил и здоровья. Я отнюдь не чувствовал себя старым. К тому же все, сколько-нибудь привязывавшее меня к Йорку, мало-помалу порвалось к этому времени. Еще до моего последнего путешествия я имел несчастье потерять свою жену; один из моих сыновей уехал в Индию в качестве сухопутного гарнизонного офицера, другой умер от чумы в Лондоне, где он занимал скромную должность в большом коммерческом предприятии. Дочь моя вышла замуж и уехала далеко со своим мужем, так что я опять остался одиноким на этом свете, и меня снова стало тянуть назад, на мой остров.