И вот якобы кто-то из родных и друзей, пришедших принять его последний вздох, в момент его кончины невольно начал аплодировать. Эта история меня очень взволновала.

Аплодисменты, сопровождающие уход человека. Мне подумалось, что так умереть было бы прекрасно. Старик сумел умереть как следует, и люди вокруг были растроганы благородством его конца: он чудесно принял смерть, счастливый человек! Тут-то и раздались аплодисменты. Только вот обычно не умирают люди так.

Рассказ о смерти бабушки моего друга тоже мне очень понравился, это действительно смешная история. Умерла старушка, врач удостоверился, что дыхания нет, посмотрел зрачки и объявил семье: «Скончалась». Раз так, надо усопшему поднести «последний глоток воды», и родственники стали готовиться к этому обряду.

Мне тоже приходилось в нём участвовать. Когда умерла моя мать, мы налили в маленькое блюдечко воду, намочили комок ваты и, держа её палочками для еды, все по очереди, начиная с отца и кончая детьми, слегка смачивали губы матери. Я думаю, что эго и был упрощённый вариант обряда «последнего глотка воды».

Но вернёмся к той старушке. Когда врач объявил о её кончине, кто-то из родных произнёс: «Последний глоток воды! Где же вата?» — и семья стала обсуждать, где бы она могла лежать. И тогда лежащая на смертном одре бабушка, которая и дышать бы не должна, раз врач её признал умершей, не раскрывая глаз, тихонько вымолвила: «В комоде, третий ящик слева».

Представляю себе, как все были поражены. Я думаю, что это наверняка была старушка с сильным характером, из тех, что все привыкли делать самостоятельно, но она же вроде бы была уже мертва и вдруг пробормотала: «В комоде, третий ящик слева».

Все наверняка ушам своим не поверили. Но старушка сказала только это и навек испустила дух. Домашние кинулись к комоду, проверили третий ящик слева, и там действительно лежала вата. В этой семье до сих пор бесконечно рассказывают эту согревающую их сердца историю — как бабушка до последнего вздоха давала указания домашним.

Смешно, конечно, но каждый раз, когда слышишь рассказ, этот эпизод трогает сердце.

Такие умиротворительные расставания навек в последнее время не часто встречаются. Во-первых, в действительности нам приходится встречать смерть членов семьи, родственников и близких в больнице, под наблюдением врачей. Глядя на то, как на мониторе кардиографа мерцает прямая линия, мы слышим от врача: «Скончался». Или у себя дома дети по телефону узнают о смерти родителей. Вот так мы теперь стали встречаться со смертью.

Мы не можем наблюдать ни тех счастливых, которые тихо отходят в мир иной, ни бередящее душу зрелище предсмертных мук и тяжёлой агонии. Мы живём, не видя своими глазами, как люди умирают, не чувствуя кожей атмосферу смерти, и чем дальше, тем больше, по-моему, эта тенденция будет крепнуть.

Японский парламент принял решение, что смерть мозга означает смерть человека, и в спешном порядке родился закон о пересадке органов.

Тем самым, пусть и при соблюдении жёстких условий, официально стало возможным пересаживать человеческие органы из тела, если зафиксирована смерть мозга.

Теперь уже все признают, что высшим органом и для тела, и для духа является головной мозг.

В конце концов нам стало ясно, что не только мыслительные способности, но и чувства: радость, грусть, желания, мечты — всё, что считается «слишком человеческим», является результатом деятельности мозга.

К тому же в международной практике также обычно признают, что смерть наступает со смертью головного мозга. Но при всём том я не могу задавить в своём сердце сомнение: а не является ли всё это чересчур наукообразным?

Люди ведь живут не только по науке. А если следовать этой логике, то у человека с умершим мозгом, пусть даже другие части его организма живы, можно вынуть внутренние органы, лишь бы только имелось на то согласие его самого или его родственников. Я опасаюсь, что в действительности такой ход мысли очень сильно действует на людей, в том числе на молодёжь и на детей.

Недавно я прочёл в газете одно читательское письмо и подумал: «Ну вот, так и есть!» Письмо было от женщины средних лет, и вот какого содержания.

Недавно эта женщина с детьми пошла в магазин кулинарии. Там якобы есть замечательный мастер разделывать живность. И вот он вынул из садка одну рыбу, мигом срезал у неё половину, как делают для сырых рыбных закусок, а оставшуюся половину бросил обратно в воду. И рыба, из которой торчал и белые кости и половина которой была уже красиво напластована Для еды, зашевелила плавниками и поплыла. «Видите, плывёт! Какова живучесть!» — Приговаривая так, рыбник срезал половину у ещё одной рыбины и тоже пустил плавать, мол, чтоб первой не скучно было. Глядя, как в садке плавают две рыбы со срезанными боками, дети скривились, мол, рыбкам больно. Читательница пишет, что ей неприятно было оказаться в магазине перед подобным зрелищем вместе с детьми.

Когда я прочёл эту заметку, то подумал про операции по пересадке органов. Когда размышляешь о том, что при смерти мозга другие клетки тела всё ещё живы, а борода и ногти продолжают расти, то, пусть даже умом понимаешь, что все, именуемое сердцем или душой человека, находится в мозгу, всё равно сомневаешься: да неужели так и есть? Ведь издавна у людей были иные представления о смерти.

Часто употребляются выражения вроде «в животе ёкнуло» или «в груди заболело». Ведь на самом деле то, что мы называем чувствами, или душой, находится не только в голове, но даже в кончиках пальцев — есть и такое мнение.

У очень мной любимого художника Бена Шана[22] есть один эскиз, на котором изображена правая рука от запястья и ниже, а в руке авторучка, и к этому надпись: «То самое мгновение, когда рождается поэтическая строфа». Вот и получается, что, хотя создание стихов считают обычно делом человеческого ума, мозга, художник Бен Шан чувствовал, что написать картину или стихотворение не означает просто послать сигнал от головного мозга периферийным органам, на самом деле создаёт человеческая рука, пальцы.

Мы ведь ощущаем, что в каждом волоске, в каждом пальце на ногах таится своя особая жизнь. Поэтому невозможно не усомниться в таком взгляде на смерть человека, который приравнивает её к смерти мозга.

Тем более когда речь идёт о проблеме пересадки органов, потому что всем ясно: органы живут, если изъяты из всё ещё живого тела. И если, к примеру, это вы ожидаете, чтобы вам пересадили органы, то, когда сообщат: «Вам повезло, органы совсем свежие, как раз подходят для вас», вы искренне обрадуетесь, но при этом разве будут ваши переживания однозначны?

Получение новых органов для пересадки означает, что оборвалась чья-то жизнь, возрождение к жизни одного организма происходит непосредственно после и на основе гибели другого — думаю, тут не избежать какого-то внутреннего психологического конфликта.

Смерть человека наступает со смертью мозга, и, после того как врач это констатировал, какой бы ущерб ни причиняли телу, — оно уже считается всего лишь вещью, мёртвой вещью. Общество приняло такой взгляд, и чем дальше оно в этом зайдёт, тем меньше люди будут ощущать ценность человеческой жизни и испытывать перед ней благоговение — так мне кажется.

Когда мы рождаемся на свет, это происходит после того, как мы «десять лун и десять дней» созревали в утробе матери. Это так в старину говорили: «Десять лун и десять дней». С криком вступая в эту жизнь, мы впервые вдыхаем воздух через лёгкие. Этот миг и есть дата нашего рождения — день, месяц, год. С этого дня мы считаемся родившимися на свет. Мы уже родились, но в течение девяти месяцев и нескольких дней (если отсчитывать время от дня рождения назад) мы доводили до конца процесс нашего рождения.

Когда у человека останавливается дыхание, расширяются зрачки, останавливается сердце — наступает смерть. Или смерть констатируют после смерти мозга. И неужели с этого момента человек мёртв? Когда я думаю об этом, мне приходит на ум, что раз уж для рождения человеку требуется девять месяцев, то и чтобы умереть, наверно, тоже месяцев девять-то нужно? Это очень ненаучный взгляд, но не думать так я не могу.