Том добрался до Уокинга перед самым рассветом, когда тихий городок наслаждался последними часами сна. Ночь выдалась славной, даром что холодной. На чтение табличек на дверях домов в поисках заветной фамилии ушел почти час. В двухэтажном доме писателя за невысокой оградой все окна были темны. Том набрал в легкие побольше воздуха и толкнул калитку. Отступать было некуда.

Стараясь шагать бесшумно, будто в церкви, Том пересек маленький садик, поднялся по ступенькам и замер, не успев позвонить в колокольчик. В ночном воздухе явственно послышался конский топот. Обернувшись, Том различил за оградой неясный силуэт всадника. Незнакомец спешился около писательского дома и распахнул калитку. Один из шпионов Мюррея? Дальнейшие действия пришельца не оставляли никаких сомнений: он вытащил из кармана пистолет и прицелился Тому в грудь. Тот машинально шарахнулся в сторону, упал на четвереньки и отполз к темным кустам. Пришелец повел в его сторону дулом пистолета, но Блант не собирался становиться легкой мишенью. Он резво вскочил на ноги, подбежал к ограде и ловко перемахнул через нее. Том ждал, что пуля вот-вот вопьется ему в спину, но этого не случилось. Вероятно, он двигался быстрее, чем ему самому казалось. Выскочив на улицу, Том со всех ног кинулся прочь. Минут пять он бежал, не останавливаясь, потом перешел на шаг, стараясь восстановить дыхание, и несмело обернулся, ожидая увидеть в двух шагах от себя посланца Мюррея, но разглядеть хоть что-то в густом мраке было невозможно. Похоже, ему удалось уйти, и была надежда, что убийца не станет утруждать себя преследованием жертвы в непроглядной тьме. Скорее всего, он предпочел вернуться в Лондон с докладом. Немного успокоившись, Том решил дождаться утра на свежем воздухе. Утром он убедится, что шпиона нет поблизости, и, как и было задумано, постучится в дверь писателя.

«Ты спас человеческую жизнь силой своего воображения», — сказала Джейн несколько часов назад, и эти слова еще звучали в голове Уэллса, пока утренние лучи, проникавшие на чердак сквозь слуховое окно, разгоняли полумрак, освещая углы, мебель и их самих, слившихся в объятии в кресле машины времени и похожих на греческую статую. Сказав Джейн, что кресло еще может пригодиться, писатель имел в виду совсем другое, но теперь он был доволен, что не стал развеивать ее заблуждение. Уэллс ласково глядел на жену. До того как она мирно заснула в его объятиях, супруги предавались сумасшедшей страсти, совсем как в первые месяцы их брака, о которых писатель часто вспоминал с оттенком грусти, сознавая, что огонь не может полыхать вечно. Но внезапный порыв ветра раздул едва тлевшие угли, и теперь на губах Уэллса играла широкая, довольная, совершенно бездумная улыбка, какой давно не видели зеркала в его доме. А все дело было в одной-единственной фразе: «Ты спас человеческую жизнь силой собственного воображения». Из головы у писателя все не шли слова, сказанные Джейн во время их первого появления на страницах нашего романа, которое, как я вас предупреждал, оказалось отнюдь не последним.

Проснувшись, Джейн отправилась вниз готовить завтрак, а Уэллс задержался возле машины времени. Писатель был спокоен и, что бывало с ним крайне редко, чрезвычайно доволен самим собой. Уэллс частенько казался себе самым смешным и жалким из представителей человеческого рода, однако случались в его жизни и такие моменты, когда он готов был глядеть на свою персону с долей сочувствия, но все равно без особой любви. За спасение жизни он получил не только награду от Джейн, но и удивительный подарок: машину, порожденную его собственным воображением, машину, похожую на сказочные сани, такую машину, что Эндрю Харрингтон безоговорочно поверил в ее способность перемещаться во времени. Глядя на нее при свете дня, писатель дивился тому, каким красивым вышло устройство, нарисованное в его книге парой небрежных штрихов. С видом человека, задумавшего забавную шалость, он взгромоздился в кожаное кресло, торжественно возложил руку на стеклянный рычаг и грустно улыбнулся. Вот было бы славно, если бы эта штука и вправду работала и с ее помощью можно было бы попасть в любую эпоху по своему усмотрению, объехать все времена, добраться до самого края, туда, где все зарождается и все умирает. Но такой машины еще не придумали. А эта никуда не годилась. Теперь, когда из нее достали магнезию, она не годилась даже на то, чтобы ослепить своего седока.

— Берти? — позвала Джейн с первого этажа.

Застигнутый врасплох, Уэллс залился краской и вскочил на ноги. Поправив измятую в минуты страсти одежду, он вприпрыжку спустился по лестнице.

— Тебя хочет видеть какой-то молодой человек. — Джейн была немного встревожена. — Он назвался капитаном Дереком Шеклтоном.

Уэллс застыл у подножия лестницы. Дерек Шеклтон? Где он мог слышать это имя?

— Я проводила его в гостиную. Но знаешь, Берти, он еще кое-что сказал… — Казалось, Джейн колеблется, каким тоном произнести следующие слова. — Он сказал, что прибыл сюда… из двухтысячного года.

Из двухтысячного года? Теперь писатель точно вспомнил, где слышал это имя.

— Что ж, тогда у него наверняка неотложное дело, — проговорил он с таинственной улыбкой. — Не будем терять время и узнаем, что нужно этому молодому человеку.

И Уэллс решительно направился в гостиную, бодро кивая в такт собственным мыслям. Скромно одетый молодой человек переминался с ноги на ногу у камина, не решаясь сесть. Оглядев гостя, Уэллс пришел в восторг. То был блистательный представитель человеческой расы: мускулистый, с благородными чертами и глазами загнанной охотниками пантеры.

— Джордж Уэллс, — коротко представился писатель. — Чем я могу быть вам полезен?

— Доброе утро, мистер Уэллс, — поздоровался человек из будущего. — Простите, что беспокою вас в столь ранний час, но речь идет о жизни и смерти.

Уэллс ответил на учтивую речь пришельца вежливым кивком.

— Я капитан Дерек Шеклтон из будущего. Из двухтысячного года, если быть точным.

Представившись таким немыслимым образом, молодой человек устремил на Уэллса ясный, открытый взор, дожидаясь его ответа.

— Вам что-нибудь говорит мое имя? — решил уточнить он, заметив, что хозяин дома не спешит выказывать удивление.

— Разумеется, капитан, — усмехнулся Уэллс и зачем-то принялся рыться в корзине для бумаг под книжными полками. Выудив из корзины мятый лист, писатель разгладил его и протянул оробевшему гостю. — А как же иначе? Эту рекламу мне присылают каждую неделю. Вы спаситель человечества от нашествия кровожадных автоматов.

— Так и есть, — подтвердил молодой человек, смущенный саркастическим тоном хозяина дома.

В разговоре образовалась напряженная пауза, и пока она длилась, Уэллс насмешливо смотрел на своего собеседника, держа руки в карманах.

— Вы, наверное, недоумеваете, что мне понадобилось в вашей эпохе, — проговорил молодой человек, как актер, решивший, несмотря на заминку, произнести свой текст до конца.

— Откровенно говоря, да, — ответил Уэллс, даже не пытаясь изобразить интерес.

— Что ж, я объясню. — Герой решил во что бы то ни стало завладеть вниманием публики. — Во время войны наши ученые изобрели машину для бурения временных туннелей, чтобы сделать проход из двухтысячного года в ваш век. Они решили отправить к вам лазутчика, чтобы убить создателя автоматов и предотвратить кровопролитие. В общем, этот лазутчик — я.

Некоторое время Уэллс очень серьезно смотрел на капитана, потом разразился звонким оскорбительным смехом.

— У вас богатое воображение, юноша, — признал он.

— Вы мне не верите? — с неподдельной горечью спросил гость.

— Конечно нет, — беспечно откликнулся писатель. — Но выше голову, кто угодно другой проглотит вашу гениальную выдумку и не поперхнется.

— Но как же… — окончательно растерялся незнакомец.

— Дело в том, что я вообще не верю ни в путешествия в двухтысячный год, ни в войну с автоматами. Все это откровенная чушь. Гиллиам Мюррей может обмануть всю Англию, но не меня, — заявил Уэллс.