— Они все бандиты и преступники! — нагло бросил японец. — Сахалин — одна большая каторга. Небольшая акция устрашения, для лучшего повиновения, им не повредит. К тому же, мы многих оставили в живых, для того, чтобы передать русским властям. А все их имущество подлежит конфискации в пользу Японской империи, как победившей стороны…

«Все бесполезно, мы абсолютно разные расы, и он искренне считает нас варварами, — отстраненно подумал я. — Слова здесь не помогут. Пора перейти к понятному для него общению. Боль сглаживает разницу в менталитете. Интересно, тот парень из Средневековья тоже с ним бы беседовал или сразу посадил бы на кол? На кол… а что, неплохая идея. Интересно, как он запоет, когда почувствует задницей, хорошо заостренный дрын…»

Но к делу приступить не успел, в горницу ворвался один из айнов и через Тайто сообщил, что в деревню со стороны леса идут вооруженные люди.

— Японцы?

— Нет, отец, ваши, то есть наши, русы. Много, два по двадцать, может больше…

— Уберите его…

Айны тут же выволокли японца.

— Говори, откуда идут, куда идут и сколько идет?

— Можить наши мужики? — вскинулся старик.

— Обожди, Фомич.

— Сначала одна пришел, — доложился Тайто. — Тихо пришел, но Бунай говорить, что она наших не видеть, но мы видеть. Она с бабой говорил, потом ушла. Теперь много идут. Два по двадцать, или больше. Оттудова… — айн ткнул рукой в сторону леса.

— Понятно… — я ненадолго задумался и хлопнул Фомича по плечу. — Ну что, дед, пошли встречать гостей.

Смысла таиться уже не было, все равно бабы гостям все рассказали. А если идут открыто — значит свои. Может действительно местные мужики домой возвращаются. Или отряд ополченцев бегает от япошек. Что тоже довольно неплохо.

Вышел из избы и стал прямо посередине улицы. Правда на всякий случай прикинул куда сигану ежели чего не так пойдет и открыл крышку кобуры Маузера.

Позади выстроились айны, Тайто пристроился рядом, с важным и гордым видом. Фомич порывался кинуться навстречу гостям, но я его придержал. Местные тоже все высыпали из домов и толклись возле заборов.

Наконец на улице показались запыленные и измученные люди. Ободранные, разномастно одетые, они представляли собой довольно печальное зрелище. Правда два десятка солдат соблюдали нечто похожее на строй. Остальные брели, как бог на душу положит. Солдаты были вооружены трехлинейками, почти все гражданские — берданками, но кое у кого мелькали Арисаки. Многие были перевязаны, но топали сами, троих вели под руки, а позади всех тащили двое самодельных носилок, на которых под шинелями угадывались очертания тел.

Впереди шагал совсем молодой белобрысый офицер без фуражки, худой и щуплый, чем-то смахивающий общим видом на гимназиста, но выглядел он бодрей остальных — чувствовалась строевая выправка — маршировал словно аршин проглотил и даже четко отмахивал себе левой рукой, а правой придерживал на плече ремни сразу двух японских винтовок.

То, что среди гостей есть местные — выдали женщины. Несколько баб рванули к носилкам, а остальные принялись выхватывать из строя мужиков. Над деревней пронеслись счастливые вопли, впрочем, сразу же разбавленные горестным воем.

— Ох-ти мне… — вдруг счастливо охнул Нил Фомич. — Ваньша-то мой, жив пострел, ястри тя в печенку…

Но с места не сдвинулся, запахнул расхристанную поддевку, пригладил пушок на лысине и гордо приосанился. Мол, знай наших, в свите самого главного состою.

Солдаты догнали офицера и перестроились в некое подобие его эскорта. Что мне сразу понравилось — видимо тот пользовался среди них уважением за храбрость или просто за человечность.

Сам подпоручик, звание я различил по единственному оставшемуся на его кителе погону, дотопал до меня и сходу бросил руку к голове, но вовремя вспомнив, что головного убора и в помине нет, ловко изобразил, что убирает волосы со лба, что тоже добавило в его копилку моих симпатий.

— Подпоручик Собакин, с кем имею честь… — голос у офицера, очень неожиданно для его комплекции, оказался глубоким густым баритоном.

Что ему ответить, я сразу не сообразил, а потом и не успел. Из-за солдат вывернулся весь заросший волосьем, зверообразный громадный мужик в драной поддевке, сам тащивший на своем монструозном плече странноватого вида пулемет на станке и, словно гудок парохода, радостно проревел:

— Да это же… Господи Иисусе, помилуй мя! Жив, как есть жив! Я же говорил тебе вашбродь!!! Это же он башку косоглазому ссек! Как есть он! Выходила, значитца, выходила ероя, милостивица! А ну подержь… — он свалил пулемет на едва устоявшего под тяжестью солдата.

Мужика я сразу узнал — сидел с ним в плену у японцев. Как там его… Лука вроде. А вот эпизод со срубанием чьей-то головы, почему-то выпал у меня из памяти. Помню повели на казнь, а затем сразу очнулся у Майи. Еще одна загадка. Впрочем, на фоне остальных, довольно малозначительная.

— Дай кось, я тебя обойму! — радостно прогудел громила и широко раскинул ручищи.

Я уже предчувствовал, как хрупнут кости — мужик был на полметра выше и настолько же шире, но тот, только очень бережно прижал меня к себе и сразу же отпустил.

— Мудищев, что вы творите, быстро в строй! — недовольно бросил подпоручик и извиняюще мне сказал. — Ополченцы, никакой дисциплины.

— Все в порядке, подпоручик, — я улыбнулся. — Любич Александр Христианович… — слегка помедлил и добавил: — В прошлом, штабс-ротмистр Отдельного корпуса пограничной стражи.

Свое каторжное настоящее решил пока опустить. Конечно, по большому счету, мне глубоко похрену, но черт его знает, как пацан среагирует. Ссориться с ним не хочется, может и получится что толковое из общения.

Собакин сразу сунул мне руку.

— Павел Иванович. Рад встрече, — и тут же засыпал вопросами. — Мне уже успели доложить, что вы уничтожили отряд японцев? Что здесь вообще случилось? Какая вокруг обстановка? Сколько в вашем отряде бойцов? Туземцы? Тоже ваши? Как вы здесь оказались? Откуда и куда следуете?

И при этом с детским любопытством пялился на томагавк, который, вдобавок, я забыл оттереть от крови.

Я невольно улыбнулся.

— Стычка была, часть японцев действительно уничтожены, но большинство удалось взять в плен. Они заявились сюда несколько дней назад и занялись тем, что творят сейчас по всему Сахалину. То есть, грабили, убивали и насиловали…

Подпоручик зло скривился.

— Да, мы по пути сюда видели трупы местных жителей в овраге. Их перекололи штыками.

— Тем, кто остался в деревне, тоже досталось. Сколько со мной людей? Сейчас шестеро, все айны.

— Всего? — вытаращил глаза Собакин.

— Всего, но нам удалось подкрасться скрытно, что предопределило исход боя. Планы — неопределенные, зависят от обстановки. А обстановка пока не очень понятная. Разве что известно, что поблизости пока японцев нет. Возможно больше расскажет пленный офицер, но я его пока не успел допросить… — я сделал паузу и предложил подпоручику. — Может пройдем в дом, Павел Иванович? Там и поговорим, а то стоим посередине улицы, как неприкаянные.

— Позже, Александр Христианович, — строго отказался Собакин. — Мне сначала надо выставить посты, устроить бойцов и позаботится о раненых.

Я снова мысленно похвалил подпоручика. Теперь понятно поведение солдат. Правильной дорогой идет пацан.

— У нас в основном легко раненые, но есть трое тяжелых, — продолжил подпоручик. — Один из них— капитан Полухин — находится при смерти. При вас случайно нет медика? — и сразу недовольно махнул рукой. — Ах да, вы же говорили, что в вашем отряде только айны.

— Полухин? — фамилия офицера показалась мне очень знакомой. — Он в сознании? Врач будет здесь поутру, причем весьма квалифицированный хирург. Я за ним уже послал людей.

— Откуда он здесь взялся? Я о докторе, — подпоручик в очередной раз уставился на меня. — Хотя я уже перестал вам удивляться, Александр Христианович. То японцу голову рубите с одного удара, то с горсткой аборигенов уничтожаете вражеский отряд, а теперь в глуши хирурга достали.