— Ужо мы натерпелись от них досыта!

— По самые краешки! Мало застрелить, мало, пусть вдоволь помучаются, как мы!!!

— На кол косоглазых!

— Потопить как кутят!

— Али отдай, отдай нам, мы сами управимся!

— Да я их сам голыми руками порву, за Настену мою!!! Тока отдай!

Второй вопрос был гораздо менее кровожадный. Людей интересовало, что им делать дальше.

— Дык, вы уйдете, а оне вернуться…

— Косоглазые хучь в Александровск обесчали отправить, а тама в Россею, а таперича как?..

— И куды нам таперича?

— Ой, горе-горюшко, пропадем ведь…

В конце концов, мне надоел гвалт, и я рявкнул страшным голосом:

— Ма-а-алчать!!!

Люди немедленно заткнулись.

— Вот так хорошо… — я сразу подобрел. — Я просто не могу ответить на все вопросы сразу. Теперь по порядку. Казнить — завтра. Как, я еще не решил. Может вам отдам, сами все сделаете, как захотите. Кроме самого главного — он мой. Но он тоже сдохнет — обещаю. Теперь второе, что вам делать? Тоже пока не знаю, но что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю уже к завтрему. Не переживайте, еще пару-тройку дней здесь будет безопасно. Но на всякий случай начинайте собираться помаленьку. И последнее — спасибо за приглашения. Выберу время и к каждому зайду. Но позже, сейчас занят. На этом все? Разойтись…

Люди помаленьку стали рассасываться, при этом оживленно переговариваясь.

Ну… успокоил как мог. Хотя, что вам делать дальше, я даже не представляю. Но оставаться в деревне вам точно нельзя.

Разобравшись с жителями, заметил на крыльце импровизированной операционной сестер и подошел к ним.

— У вас прямо талант общаться с людьми, — с доброй улыбкой сыронизировала Майя

Мадина просто молча бросилась мне на шею.

Вдосталь покружив девочку, я тоже присел на лавочку.

— Как вы, Майя Александровна?

— Устала… — пожаловалась девушка и зло процедила. — Вы знаете… в деревне почти всех женщин изнасиловали. Даже пожилых. Зверски…

— Знаю. Но японцы ответят за это.

— Вы помните о моей просьбе? — Майя внимательно на меня посмотрела.

— Не женское это дело, если рядом есть мужчина. Я уже исполнил за вас кровную месть.

Думал, она будет настаивать, но Майя неожиданно теплым голосом поблагодарила меня.

— Спасибо, Александр Христианович… — а потом прыснула и добавила. — Кто этот прыткий молодой человек? Впрочем, неважно. Передайте, если он будет лезть ко мне со своими ухаживаниями, я его пристрелю.

И склонила свою голову мне на плечо. А Мадина на другое.

Так и сидели. И мне было неожиданно очень приятно. Хотя… хотя к Майе, я ничего кроме отеческих чувств, по-прежнему не испытываю.

Потом пришли бабы и забрали сестер в баню. А меня утащил Фомич — тоже париться. А возле дверцы придержал и отвел в сторону.

— Тут такое дело, Християныч… — старик заговорщицки улыбнулся. — Дело молодое, тудыть-сюдыть, так-растак…

— Не тяни, Фомич. Чего надо? Париться хочу, мочи уже нет.

— Можыть бабенку ладную под бочок, ты как, Християныч? — горячо зашептал Фомич и покосился на статную наряженную молодуху, прогуливающуюся на расстоянии. — Не подумай, японы не тронули ее, Глашка умная, мордяку сажей измазала, ушат тухлой рыбьей крови на себя вывернула — те и побрезговали. А так она вдовушка, муж евоный, Матвей, еще в прошлом году в лесу сгинул. Мается баба, дурная совсем сделалась. Верная будет тебе, обиходит, постирает, все как положено. Ты как?

Я задумался. Бабу хотелось. Даже очень. Ты смотри какая, пышная и ладная, все при ней. И мордаха приятная. Но вот это «верная, «обиходит» и «постирает» сильно настораживает. Женой я обзаводиться не собираюсь. Опять же, что-то подсказывает, что с бабами надо повременить…

— Нет, Фомич. Я бы с удовольствием— но не могу.

— Дык я што, я ничего… — старик с пониманием закивал. — Видать твоя дохтурша… того… ревнивица… Ну тадыть я Глашку охфицерику молодому пристрою…

Собакин не заставил себя ждать, приперся с дурной мордой, видать башка раскалывалась с перепоя. Как у него прошли переговоры с дедом, я не знаю, ибо полез в баню.

Ум-м-м, хорошая банька, да с веничками, да кваску на каменку поддать — это что-то с чем-то!

Лука меня отходил вениками на славу, как оживил. Кстати, Тайто тоже парился умело и с удовольствием, оказывается айны знали толк в банном деле. Подпоручик сперва опохмелился и тоже оторвался не на шутку.

В общем, в избу к деду Фомичу мы вернулись уже далеко ночью. А перед тем, как пображничать на сон грядущий, я расстелил на столе трофейную карту.

— Моя-то похуже была… — зло заметил подпоручик. — Ну и черт с ней. Ладно, Александр Христианыч, какова наша диспозиция.

— Я со своими иду сюда… — я показал тупым концом карандаша место. — Увы, для меня это первоочередная задача. Вам советую тоже самое — для того, чтобы вырваться из треугольника Тымово-Дербинское-Рыковское. Здесь кишмя-кишат японцы, а на севере их гораздо меньше. В тех краях вы можете создать свою постоянную базу и уже оттуда устраивать набеги. Я же после выполнения своей задачи, присоединюсь к вам

— Как вариант… — подпоручик задумчиво кивнул. — Но на носу зима, а у нас ни продовольствия, ни зимней одежды. Смотрите, — он показал пальцем на Тымово. — Вот здесь, есть резервный склад продовольствия, медикаментов и прочего снаряжения, в том числе валенков и полушубков, его устроили на случай партизанских действий. К тому же, среди моих есть приказчик Лыков, он говорит, что знает где у купца Карлюкова был тайный склад, откуда от приторговывал контрабандой, это в самом Тымово. Там вообще много всего. Не исключаю, что японцы все это уже обнаружили, но проверить стоит…

Я взял со стола лист с показаниями старшего лейтенанта.

— Тымово — рота без одного взвода. Это примерно сто — сто десять человек. А скорее всего меньше, лейтенант говорил, что они разослали людей по деревням. Н-да… а почему бы и нет? Сначала обрубим связь с Дербинским и Рыковским, а потом… Но есть еще один вопрос — людей здесь бросать нельзя — японцы вернутся и вырежут.

— И что с ним делать? — Собакин досадливо поморщился.

— А что если взять с собой на север? Лодок много, пока мы будем работать в Тымово — они проскочат по реке. Опять же, в таком случае, мы сможем рассчитывать на местных ополченцев. А так они своих ни за что не бросят. А это минус шестнадцать стволов…

Обсуждение долго не продлилось. По итогу решили — операции быть.

А Собакин на предложение старого сводника все-таки согласился.

Ну что же, как говорит Фомич, дело молодое, «так-растак, тудыть-раскубыть».

Перед тем как я заснул, ко мне снова наведалась делегация местных жителей. Опять слезно просили отдать им японцев, падали на колени и всячески умоляли. Я плюнул и согласился, даже не спросив, что они с ними будет делать. Да плевать, пусть хоть спалят. Опять же, я обещал косоглазым их не убивать, а деревенские уж никак не штаб-ротмистр Любич. Н-да… что-то последнее время во мне стало частенько проявляться какое-то средневековое иезуитство. Хотя… хотя, к вывихам своего подсознания я уже стал привыкать.

А уже утром, меня попросили пройти на околицу деревни.

Законно подозревая, что приглашают на казнь, я прихватил с собой еще старшего лейтенанта Кабо. В назидательных целях и для пущего ужаса. Пусть обгадится самурай хренов.

На самом краю поля стоял добротный сарай, срубленный из бревен и крытый деревянной дранкой. Японских солдат загнали туда, после чего мужики стали подпирать брусьями дверь и ставни.

Остальные жители деревни стояли полукругом неподалеку от сарая. Все одетые в черное, мрачные и спокойные, люди молчали.

— Что они собираются делать с моими солдатами? — забеспокоился лейтенант. — И почему они в черном?

— Сегодня будут еще похороны, тех жителей, которых убили вы лично и по вашему приказу, — вежливо объяснил я японцу. — Черный цвет у нас знак траура. Зачем запирают солдат, я пока не знаю, но подозреваю, что будет тризна, это значит поминки мертвых. В древних русских традициях ее справляют кровью врагов. В том числе, еще до похорон, чтобы родичи ушли отмщенными.