— Это какое-то варварство… — ошарашенно буркнул японец. — Насколько я знаю, вы обещали не убивать солдат, перед тем как они сдались.

— Я и не буду убивать… — спокойно ответил я. — Это сделают жители деревни. А вам, лейтенант, я предлагаю пойти к своим солдатам, чтобы умереть вместе с ними, как подобает настоящему офицеру. Так вы сможете смыть позор, которым с головы до ног успели покрыть себя.

К этому времени, деревенские понесли вязанки хвороста и соломы к сараю, в строгом порядке, без толкотни и суеты, все до единого, даже старики и дети. Аккуратно складывали под стенами и возвращались на свои места.

— Что… что они делают?!! — заорал лейтенант, испуганно уставившись на меня. — Но как… зачем? Они же собираются сжечь их! Прекратите это…

— Вы же приказали сжечь старушку, господин Кабо. Не так ли? Почему вы отказываете местным жителям в таком же праве?

— Но она же напала на нас! — воскликнул японец.

— А вы напали на них… — я с равнодушной ухмылкой пожал плечами. — Пока не поздно, еще раз предлагаю присоединиться к соотечественникам. Вы сможете воодушевить своих солдат перед лицом смерти.

Я специально ломал лейтенанта, хотя прекрасно знал, что он никогда не согласится добровольно умереть. Не та порода, его же солдатики отказались гораздо мужественней этой мрази. Ни один не попросил пощады, не говоря уже о слезах и соплях. Тьфу, мать твою. Ну, что ты скажешь?

Японец опустил взгляд и пробормотал:

— Они умрут во славу Японской империи! А я еще нужен его императорскому величеству Муцухито.

— Как знаете, как знаете…

Очень скоро сарай почти полностью завалили хворостом и сеном

Бледный как смерть Собакин горячо зашептал мне.

— Они же сожгут их! Александр Христианович, это черт знает, что! Немедленно прекратите это мракобесие!

— Не стоит беспокоиться о японцах, они умрут гораздо более легкой смертью чем вы думаете, просто задохнутся и гораздо быстрей, чем сгорят. А остановить… остановить уже не могу, Павел Иванович. Нам нужны ополченцы, ополченцам нужна месть за смерть родных и близких, а японцы должны знать, что на террор мы ответим тем же самым. Я действую на перспективу.

— Нет у нас никакой перспективы! — зло сплюнул подпоручик. — Нет! Что мы можем поделать против целой армии?

— Но все же продолжаете сражаться, не так ли?

— Только из упрямства и обиды за свою страну. И от отчаяния.

— Отличные мотивы, ничуть не хуже других, — я одобрительно кивнул Собакину. — А перспективы у нас есть и неплохие. Понятное дело, что Сахалин мы не отобьем, без помощи России, которой, кстати, не последует. Но у каждой армии есть предел стойкости, выраженный в своих потерях. У японцев он высок, но не безграничен. Я обещаю, что мы еще доживем до того времени, когда они будут дрожать при каждом шорохе и бояться выходить в нужник из казарм. И тысячу раз подумают, прежде чем хотя бы косо взглянуть на мирных русских жителей. Все это сделать достаточно просто. Главное — оставить ложные сомнения и сбросить налет псевдоцивилизованности. Предки за нас все уже придумали. Они ничуть не сомневались, следуя принципу: кровь за кровь. И неплохо справлялись.

— Вы сумасшедший, Александр Христианович! — с оттенком восхищения прошептал Собакин. — Даже больше чем я.

— Вы меня скоро догоните, Павел Иванович, обещаю.

Неожиданно жители начали молча расступаться, из толпы вышла молодая девушка и медленно пошла к сараю. Белокурая, с распущенными волосами по пояса и простеньким веночком из свежих полевых цветов на голове, в одной рубахе, она грациозно ступала по земле и, в свете восходящего солнца, казалась лесной нимфой, окруженной волшебным сиянием. Вот только вместо букета цветов, почему-то держала в правой руке грязно чадивший факел.

Шаг, другой, третий…

Нимфа внезапно запнулась, остановилась и нерешительно оглянулась.

Наваждение моментально исчезло. Вместо прекрасной феи на нас смотрела насмерть перепуганная девушка с жутко изуродованным лицом, в сплошных черных синяках и кровоподтеках, опухшим и деформированным, кажущимся чудовищной и зловещей маской.

На мгновение повисло тяжелое молчание.

— Иди доченька… — вдруг прошамкала согнутая старуха, тяжело опираясь на клюку. — Иди моя хорошая, ничего не бойся, подпали иродов…

Настя, а это была та девушка, что я нашел в избе с лейтенантом, сильно вздрогнула, сгорбилась, словно ее хлестнули плетью по плечам, медленно развернулась обратно, сделала к сараю еще пару шагов, а потом, вдруг сорвалась на бег и с размаху зашвырнула факел в груду хвороста.

Воздух рванул дикий вопль.

— Будьте вы прокляты-ы-ы!!!

Огонь занялся моментально, в воздух с глухим ревом взметнулся искрящийся столб пламени, заглушив истошные визги в сарае.

— Не надо!!! — лейтенант вдруг упал на колени предо мной. — Я знаю… знаю, вы меня тоже не пощадите… не отдавайте меня этим варварам, я умоляю вас, пощади-и-те…

Японец скорчился на земле и зашелся в истеричных рыданиях.

Я помедлил немного и тихо сказал.

— Успокойтесь, господин Кабо, я не отдам вас никому. Я убью вас сам…

— Но вы… — взвыл лейтенант. — Вы же обещали меня не убивать. Обещали, я точно помню. Да, да, обещали-и-и!

— Нет, господин Кабо, вы ошибаетесь. Я обещал вас не расстреливать. И не расстреляю… — я развернулся и пошел в деревню.

Но старшего лейтенанта опять отправили под замок, потому что в деревне начались похороны. На маленьком погосте с почерневшими от времени крестами появилось еще семь могилок, шесть одиночных и одна общая — убитых в лесу жителей деревни уже успели растаскать дикие звери, поэтому их положили в братскую могилу.

Батюшки своего в деревне не было, но заупокойную панихиду неожиданно вызвался служить Лука. Как выяснилось, он в прошлом закончил семинарию, правда отчего-то остался не рукоположенным в духовный чин. Или лишен оного за какой-то проступок. Я не особо допытывался, а сам Лука только коротко отговорился, что недостоин.

К делу Мудищев подошел серьезно, сначала поинтересовался у «обчества», как он сам выразился, не против ли оно, если службу проведет человек без духовного звания и только после того, как оное «обчество» ответило горячим согласием, приступил к процессу. Отслужил на славу, истово и усердно, ревел так, что вороны повзлетали с деревьев.

Полухина я похоронил сам. Разравнял землю на могилке, присел рядом и вытащил из кармана пачку японских сигарет — неожиданно сильно захотелось закурить. Даже несмотря на то, что я никогда не курил. Или курил, но не я нынешний? Да плевать…

— Вы его знали, Александр Христианович? — Майя с Мадиной подошли ко мне и положили на могилку букетики полевых цветов.

— Да, Сережа мой сослуживец. Мы дружили в свое время.

— Хотите выпить, помянуть его? — Майя достала из кармана пузырек со спиртом и маленькую чашечку, а Мадина развернула тряпицу с порезанным копченым мясом и лепешкой. — Мама говорила, когда пьешь за мертвых, они на том свете улыбаются. Мы все взяли с собой. А еще, в вещах у нас есть пара бутылок французского вина и коньяк, тоже французский. Мы берегли на особый случай. Принести?

— Спасибо… — я приобнял сестер. — Но нет, вино и коньяк пусть останутся действительно на самый особый случай. Мы их выпьем на ваших свадьбах.

Мадина пренебрежительно показала жестами, что она совсем не хочет выходить замуж, а Майя как-то странно на меня посмотрела и, после долгой паузы сказала.

— Я не знаю, как это, когда за тобой… ухаживают. Я даже никогда не была на балах…

Я невольно улыбнулся.

— А хотите, мы сегодня вечером устроим танцы?

Ляпнул невпопад, но идея пришлась обеим сестрам по душе, младшая, так вообще, чуть не запрыгала от счастья.

Ну… война войной, но маленькие человеческие радости надо себе устраивать. Как говорил герцог Бургундии Карл Смелый, жизнь слишком коротка, чтобы забывать о развлечениях. Вот интересно, я с ним был лично знаком? Н-да… вполне может быть. Что-такое неуловимо мелькает. А может и с кем-нибудь из Людовиков, которые были королями Франции. Или самим Д’Артаньяном… хотя нет, этот персонаж позже нарисовался в истории.