В нынешней России низы гражданской службы, до тех ступеней, на которых начинается личная самостоятельность, могли бы оставаться в тех же руках, в каких они были еще недавно, служить пристанищем многочисленному разряду старых и новых приказных людей, без всякого ущерба для нашей будущности; туда же будет направляться излишек притока светских подростков духовенства, не попавших в промышленную жизнь, пока в составе церкви, на деле, продолжается наследственность. Но если разделение гражданских занятий на два существенно отличные отдела — властный и канцелярский, как всеобщее и везде принятое, истекает из смысла самого дела, то ступени службы, предоставляемые низшему чиновничеству, не следует и у нас смешивать с высшими, облекающими лицо самостоятельной властью, как они смешиваются ныне; их следует строго разграничить на практике, допускать только действительно отборных людей снизу переступать эту черту, заместителей же высших самостоятельных должностей выбирать не из подрастающего мелкого чиновничества, а из земских деятелей. Даже в таком случае столичные, если не областные канцелярии, все-таки останутся на долгий срок рассадником большинства администраторов. Бюрократический порядок сильно укоренился в России; он давно уже привлек и постоянно привлекает в свою среду лучшие общественные силы; нет сомнения, что в нашей бюрократии гораздо более способных людей, чем в нашем обществе. Это очень понятно, так как учреждения бюрократические — дело вековое, земские — вчерашнее; притом первые гораздо выгоднее вторых. Пока бюрократизм был единственным видом управления, пока он заведывал, без исключения, всеми явлениями русской жизни, он необходимо должен был разрастись до крайности; но когда раз общество вызвано к самоуправлению, то бюрократии необходимо приходится постепенно сокращаться и войти наконец в подобающие ей размеры чисто государственного управления. Совмещение нынешней административной сети с полным развитием земской жизни не только было бы несообразным, оно — немыслимо, потому что у населения не станет для этих двух потребностей разом ни вещественных, ни личных сил. Довольно мудрено развить земское дело, забирая всех способных людей в коронную службу; довольно мудрено также, при нынешнем экономическом положении землевладельцев, предложить способным людям променять содержащую их (хотя часто бесполезно) коронную службу на земскую. Надобно, однако же, видеть, что с продолжением такого порядка русская общественная жизнь заглохнет навеки, несмотря ни на какие либеральные формальности. Сколько бы ни шли таким путем, мы дойдем лишь до самостоятельности с разрешения ближайшего начальства, до форм, а не до сущности самоуправления, будем либерально управляемы канцелярией, почерпающею свои вдохновения хотя бы из самых свободомыслящих, зачастую даже нигилистских источников, но без малейшей заботы о том, что нам нужно и чего мы сами желаем. Довольно взглянуть на пример современных французов, не говоря уже о нашем собственном, для убеждения, что даже осадное положение менее сокрушительно для самостоятельного общественного развития, чем «канцелярский» либерализм. Если земская деятельность, отданная в руки, на которые правительство может положиться, не будет отодвигать у нас постепенно, но достаточно быстро, всепоглощающую бюрократию в законно принадлежащие ей пределы, то из этой деятельности ничего не выйдет; она обратится в формальность, формальность станет рутиной и тогда уже будет слишком трудно призвать к жизни русское общество, разочарованное однажды в своих надеждах и силах; нам останется в будущем единственный способ развития — если он для кого-нибудь желателен — совершенствовать до бесконечности свой канцелярский механизм, переименовывая и перетасовывая должности, по образцу квартета Крылова. Есть только два выхода из нынешнего положения, и оба они, думаем, должны быть открыты одновременно:

1) Сокращать постепенно бюрократические учреждения до пределов, соответствующих современной их цели, — служить орудием общегосударственных забот и надзора за местным самоуправлением, — обращая экономию от упразднения излишних гражданских штатов, порожденных отживающими ныне порядками, на потребности земства. Самостоятельные земские должности, без сомнения, должны быть бесплатными, в том смысле, чтобы содержание их не ложилось прямо на местное население; но пособие им от государства, в умеренных размерах, совершенно соответствовало бы духу самодержавно-народной монархии, какова наша, в которой культурное сословие есть преимущественно сословие служилое. Для правительства может существовать только один вопрос: какой вид службы этого сословия и в каких именно размерах полезнее в настоящее время: земский или канцелярский? — так как русские дворяне остаются в одинаковой степени его слугами и в земстве и в бюрократии. Без прямого пособия от государства никогда нельзя будет вызвать к земскому делу достаточное число способных людей из наших канцелярий, в которых четыре чиновника делают то же самое, на что в Европе считается достаточным один; а без этих способных людей, отрываемых ныне от почвы и отрываемых вдобавок больше чем наполовину совершенно бесполезно, земское самоуправление не станет живым делом, не облегчит народного развития, не снимет с правительственной власти забот, не соответствующих ее прямой задаче. Отделение части государственного бюджета на местные потребности сознается в настоящую пору всеми и испрашивается тысячами голосов; но открыть нужные для того средства можно только постепенным сокращением бюрократии, заменяемой новой, призванной к деятельности общественной силой. Сокращение это необходимо в трех отношениях — чтобы не обременять народ излишними добавочными налогами, чтобы не отрывать от местного самоуправления слишком много способных людей, и чтобы не обращать государственной службы в архивный склад должностей и званий, утративших свое значение.

2) Замещать высшие начальнические должности гражданской службы земскими деятелями, начиная пока хоть с областных. При таком порядке земское самоуправление не только оживится, — оно выйдет из нынешнего неподходящего положения, придающего ему часто вид какой-то глухой оппозиции против административной власти, оно сольется с общим государственным управлением, не только по форме и по наружной связи, определяемой законом, а в самом духе своем; вместе с тем коронная администрация перейдет к людям, изучившим общественные потребности на самой почве, а не на одной казенной бумаге, к людям, приученным всей жизнью к самостоятельной и вместе с тем ответственной деятельности, серьезно понимающим свои обязанности перед правительством в качестве сознательных его слуг, а не механических орудий. Со временем эти люди станут лучшим рассадником и для государственных должностей. С тем вместе кончится у нас всевластие бюрократическое в прямом и дурном значении этого слова — то положение дела, в котором воля столоначальника, глядящего на все на свете со своей канцелярской и формальной точки зрения, зачастую перевешивает мнение государственного сановника и дает направление самым важным делам. У нас будут вырабатываться люди, а не чиновники. Но для этого нужно прежде всего, чтобы земское дело перешло в руки, на которые власть могла бы положиться. Для возможности какого-либо действительного развития в современной России земское самоуправление, властные гражданские должности, суд и военная служба должны находиться, думаем, в руках узаконенного культурного сословия, конечно, не исключительно, так как самое это сословие не исключительное, но более чем преимущественно.

Земское самоуправление, требующее прежде всего независимого положения, есть прямое дело ценсового дворянства. Не-ценсовое необходимо для войска. Если наша армия не будет обеспечена корпусом офицеров, в большинстве дворянским, проникнутым дворянским духом, то лучше не тратиться на ее содержание.

Пока в Европе дворянство было особым сословием, каждый дворянин родился солдатом; так осталось и теперь в странах, сохранивших это учреждение, — в Германии и Австрии. В современной Франции, несмотря на ее революционные предания, офицеры из низших сословий, называемые «les officiers troupiers»[201], мало ценятся. Их много, по недостатку в других, но в них также состояла с 1815 года слабая сторона французской армии; все видели в последнюю войну превосходство прусского дворянского корпуса офицеров. Наполеон III много заботился о привлечении в армию офицеров из хорошо воспитанного класса общества; но там прошла мода на военную службу, а рассыпавшееся образованное общество стояло вне всякого правительственного влияния, даже чисто нравственного, — усилия власти остались бесплодными. Очень трудно найти средство поправить французскую армию в этом отношении: общеобязательная военная повинность не достигает подобной цели, так как нельзя заставить никого служить далее положенного срока; общая повинность ставит в армию только солдат, а не офицеров. Как известно, в Англии законное дворянство состоит из нескольких сот перов; высшее же земское сословие, которое можно назвать дворянством по обычаю (в огромном большинстве также по происхождению), — землевладельцы — делится, по первородству, между общественной и государственной службой. Старшие братья, наследники имений, служат обществу; у них довольно дела дома, так как все областное управление Англии, за исключением коронного суда, лежит на их руках. Младшие братья служат в армии, — конечно, не все: им не было бы места; но английские офицеры поголовно джентльмены, даже более чем в Пруссии, хотя не все они люди старинных родов, так как высшее английское сословие давно уже обратилось из кастового учреждения в политическое. По единодушному отзыву британской армии, недавно установленная замена патента (доказывавшего в известной мере общественное положение лица) экзаменом — несомненно понизит ее боевое качество; патент почти всегда был порукою за образование, а экзамен никогда не станет ручательством за чувство личного достоинства, в котором заключается девяносто девять сотых качества офицера[202].