Надо сказать и то, что в этих горах, когда наши силы были развлечены между восточным и западным Кавказом, когда самые опытные люди не верили еще близкому окончанию горской войны и план конечного покорения Кавказа зрел в уме одного человека, истребление горцев, поголовное изгнание их вместо покорения, было еще делом немыслимым. На восточном Кавказе ограничились по необходимости занятием завоеванной земли; учредили над горцами разумное управление, приноровленное к действительным потребностям страны и русской власти; привлекли лучшую молодежь в нашу службу, стали раскрывать горы хорошими дорогами, занимать главные стратегические пункты прочными укреплениями, предоставляя времени, выгодному труду, возникающим новым потребностям, постоянному соприкосновению с образованием укротить дикий характер горцев и обратить их в мирных и трудолюбивых людей. Система эта ведет к цели верно, хотя медленно; она требует положительного занятия покоренной страны войсками, чтобы сейчас же подавить всякую попытку к восстанию. Но в горах восточного Кавказа она одна только и возможна. Может быть, и там еще будет необходимо передвинуть некоторые части населения, но все же в виде частной местной меры, ограниченной известною местностью. Масса населения всегда останется там на своих вековых местах.

Совсем другое дело с западным Кавказом. Тот же главнокомандующий князь Барятинский, удовольствовавшийся приведением к покорности лезгин и чеченцев, поставил целью войны на западном Кавказе безусловное изгнание черкесов из их горных убежищ. Новый главнокомандующий, великий князь Михаил Николаевич совершенно разделял этот взгляд и довел покорение до такой полноты результата, какого, может быть, никогда еще не было видано.

Между восточным и западным Кавказом существовала та коренная разница, что черкесы, по своему приморскому положению, никаким образом не могли быть прочно закреплены за Россией, оставаясь в своей родной стране. Надобно было вести кровавую, продолжительную, чрезвычайно дорого стоившую войну для того только, чтобы подчинить закубанцев русскому управлению на время мира, в полной уверенности, что первый выстрел в Черном море опять поднимет их против нас и обратит в ничто все прежние усилия. Перевоспитать народ есть дело вековое, а в покорении Кавказа главным элементом было именно время, данное нам, может быть, в обрез, может быть, в последний раз, для исполнения одной из жизненных задач русской истории. Было бы чересчур легкомысленно надеяться переделать в данный срок чувства почти полумиллионного варварского народа, искони независимого, искони враждебного, вооруженного, защищаемого неприступною местностью, предоставленного постоянному влиянию всей суммы враждебных России интересов. После отрицания Англией самого права нашего владычества на Кавказе, после бесчисленных интриг и покушений Турции, после явного пристрастия, выказанного к черкесам французским посольством в Константинополе, мы не могли рассчитывать на время. Подчинение горцев русской власти нисколько не избавило бы нас от иноземных интриг в этом крае. Мы не имели возможности присмотреть за каждой деревней и даже в мирное время горцы разве только назывались бы русскими подданными. В случае же войны Кубанская область стала бы открытыми воротами для вторжения неприятеля в сердце Кавказа. При первом слухе о войне пришлось бы ставить кавказскую армию на ту же ногу, как в 1855 году, и видеть ее столь же парализованною и бессильною, как тогда. Такое покорение не стоило великих жертв, необходимых для достижения цели; оно даже не стоило никакой жертвы. Нам нужно было обратить восточный берег Черного моря в русскую землю и для того очистить от горцев все прибрежье. Для исполнения такого плана надо было сломить и сдвинуть с места другие массы закубанского населения, заграждавшие доступ к береговым горцам. Конечно, война, веденная с такою целью, могла вызвать отчаянное сопротивление и потому требовала с нашей стороны удвоенной энергии, — надобно было истребить значительную часть закубанского населения, чтобы заставить другую часть безусловно сложить оружие, — но зато победа кончала все разом. Принимая на себя исполнение этого громадного дела, граф Евдокимов говорил: «первая филантропия — своим; я считаю себя вправе предоставить горцам лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов». Так и было сделано.

Изгнание горцев из их трущоб и заселение западного Кавказа русскими — таков был план войны в последние четыре года. Русское население должно было не только увенчать покорение края, но само должно было служить одним из главных средств завоевания; ряды станиц должны были непосредственно подвигаться за войсками. Боевым полкам предстояло выбивать неприятеля из его убежищ, прокладывать дороги, строить станичные ограды и, если доставало времени, даже дома для поселян; казакам-переселенцам — отстаивать за своими оградами новую русскую землю и обрабатывать поля, обагренные еще свежею кровью. Каждый шаг вперед должен был сопровождаться устройством новых станиц. Горцы сейчас же поняли опасность, которою грозил им новый образ действий. Они говорили: «укрепление — это камень, брошенный в поле, ветер и дождь снесут его; станица — это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу обхватывает поле». Без сомнения, исполнение плана общего заселения страны, совершаемого под огнем ожесточенного врага, было сопряжено с величайшими затруднениями, которые можно было отвратить только безошибочною предусмотрительностью. С ежегодным планом военных операций, с обширностью страны, которую предполагалось отбить у неприятеля, надобно было сообразить, за год вперед, пропорциональное количество населения, места, откуда его можно привлечь, должную соразмерность элементов, чтобы население это представляло задатки хорошего военного развития, материальные средства, нужные для его водворения, денежные средства, образ передвижения через обширные и опасные пространства, провиант, лечебные пособия, и все это в размерах, до тех пор невиданных, для нескольких десятков тысяч душ разом. Надобно было предварительно разработать глухую страну сообразно с предполагаемым распределением населения. По прибытии поселенцев на места нужно было довольно продолжительное время зорко охранять их от неприятеля, потому что нельзя было переехать из станицы в станицу без колонны, выйти в поле без прикрытия. Удовлетворение самых жизненных потребностей в новых поселениях надобно было ежеминутно соображать с военным операциями, с передвижением войск. Труд был гигантский и требовал неусыпной заботливости.

Положение о заселении предгорий западного Кавказа утверждено высочайше 10 мая 1862 года; но исполнение по этому плану началось за год ранее. Пред этим линейские полки, находившиеся в районе Кубанской области, соединены с черноморскими казаками в одно войско под названием кубанского.

Сначала было предположено двинуть вперед населения целых полков, оставшихся в задних, давно уже удаленных от неприятеля линиях. При этом, кроме особого пособия переселенцам, полагалось вознаграждение по оценке за недвижимое имущество, которого они не успеют сбыть в частные руки в течение определенного срока. В прежнее время заселение передовых линий происходило именно таким образом. Казакам объявлялся Высочайший указ, и они целым полком передвигались вперед. В 1861 году к перенесению были назначены 1-й Хоперский полк и некоторые станицы бывшего черноморского войска. Чтоб ускорить действия, воля правительства была объявлена назначенным в переселение еще до воспоследования Высочайшего указа. Для казаков, живших уже десятки лет на своих местах, переселение целыми станицами показалось разорительным, как ни было оно выгодно в военном отношении и как ни было оно хорошо вознаграждаемо правительством; они уперлись на том обстоятельстве, что царская подпись им не показана. В 10-м Хоперском полку и в Черномории произошли волнения, впрочем, весьма различного характера. У хоперцев они были чисто народным движением, шумным и кратковременным; в Черномории же сопротивление высказалось как обдуманный план, было искусственно вызвано высшим классом. В этой стране подстрекателями внезапного сопротивления новым порядкам были люди, жившие злоупотреблением старых, не хотевшие выйти из замкнутого, почти отчужденного положения бывшего черноморского войска. Волнение улеглось скоро, само собою, без крупных мер; предоставленные переселенцам льготы были довольно значительны, и необходимость переселения для окончания дела, лежавшего на сердце каждого кавказца, так очевидна, что должна была открыть глаза казакам. Чрез несколько недель можно было бы двинуть их на назначенные места, не встречая никакого противодействия. Тем не менее произошла остановка, вследствие великодушного решения правительства, исходатайствованного в пользу ослушников самим же кавказским начальством. Местная власть, облеченная почти что полномочием, имевшая все средства немедленно подавить мимолетное упорство, не придавая ему никакой важности в глазах правительства, увидела сама, что в некоторых отношениях упорствующие были правы, хотя не все источники их побуждений были чисты, — и добровольно созналась в ошибке. Как ни выгодна была предположенная мера в военном отношении, как ни важно было ускорить переселение, и хотя сами упорствующие покорились безусловно после нескольких дней волнения, но тем не менее переселение массами было отложено до нового положения, которое должно было принять во внимание частные интересы, обойденные прежним постановлением. Признав справедливость некоторых жалоб ослушников, их уже не хотели считать преступными; кроме нескольких временных арестов, за этим делом не последовало никаких наказаний. Через всю историю проходят сцены, в которых мы видим силу, уступающую перед силой еще большей, неосторожно ею вызванной; но редко случается видеть селу, добровольно сознающую свою ошибку; такими чертами никакой европейский народ не избалован.