Коренная разница между шариатом и тарикатом та, что шариат есть практическое применение исламизма к потребностям общественной жизни, можно сказать — сделка между религией и действительностью. Тарикат же есть абсолютный вывод из Духа закона, ставящий действительность ни во что. По шариату мусульманин может как-нибудь ужиться с иноверцами; по тарикату это невозможно. Мусульманам буквально приказано покорить мир и силой обратить неверных. К последнему дню не должно существовать ни одного гяура на земле. В святых местах мусульманских, где закон соблюдается во всей чистоте, иноверец никогда не может быть допущен, чтоб не заразить дыханием воздуха, в котором молятся правоверные. Тарикат до сих пор допустил одну только сделку с неверными, и эта сделка есть не что более, как плутовство фанатизма с самим собою ввиду совершенной невозможности сделать иначе. Завоевывая обширные христианские области, мусульмане должны были по строгому смыслу вероучения вырезать упорных, не соглашавшихся принять последнее откровение; но в таком случае им доставалась бы пустыня. Чтоб сохранить себе подданных, завоеватели приняли следующий исход: «свет истинной веры так силен, что гяуры, пожив с мусульманами, непременно обратятся; для этого нужен наиболее годовой срок; позволили же им выкупить жизнь на год времени, а через год они сами поймут свое заблуждение». В следующем году происходило то же самое — опять позволяли иноверцам выкупить голову на текущий 12-месячный срок и т. д. Эта подать гарадж, выкуп жизни неверными на наступивший год, существует во всех мусульманских государствах, а в Турции составляет половину дохода. Ее платят независимо от всех прочих податей, за позволение жить. В старинных мусульманских государствах гарадж отчасти утратил уже свой страшный первоначальный смысл и остался лишь как тяжелый налог, обременяющий всех немусульман[72]. Но вначале он составлял и составляет в роду, где исламизм продолжает еще расширяться, как в Африке, действительный выкуп жизни на срок. Таков подлинный смысл тариката.

Мусульмане, живущие под властью христианского правительства, могут стать безопасными и смирными, как казанские татары, когда с них сгладились следы арабского образования и от веры осталась одна обрядовая сторона. Но покуда они находятся в общении с мусульманским миром, они будут покорствовать только ввиду неодолимой силы. Самые ревностные приверженцы русской власти из кавказских мусульман, искренне желающие сохранить спокойствие, увещевают народ вот такими словами: «Коран не велит каждому непременно умирать за веру; коран позволяет повиноваться необходимости и жить с неверными без газавата, если неверные гораздо сильнее; вы сами видите могущество русских, можете ли вы с ним управиться? Живите же как разумные люди и исполняйте закон, не думая о невозможном покуда газавате. Это покуда видимая пропорция русских штыков к горским винтовкам есть все, чего в настоящее время можно требовать от благоразумных мусульман; покуда есть выражение шариата; но тарикат этого слова не допускает. Коран говорит: одно движение головы мусульманина, выступившего на газават, составляет большую заслугу, чем целая добродетельная жизнь святого отшельника». Тарикат требует от мусульман, чтоб они умирали за веру, не считая противников, иначе весь обряд и все дела, молитва, посты, милостыни ничего не значат; по тарикату и без того молитва, совершаемая на земле покорствующей неверным, недействительна. Смерть в бою — это высшая ступень рая; муллы же так умеют описывать рай, что описание их часто действует на правоверных, как прием опиума, в чем мне многие сознавались. Как только в мусульманском крае распространяется какая-нибудь религиозная новизна и начинает подогревать усердие, за ней, как необходимое следствие, является на сцену исправительный тарикат; где проповедывается тарикат, там не может уже быть мира между ними и мусульманами. Примером тому может служить следующий эпизод:

Недавно шейх Гаджи-Мемет-Эфенди вывез из Медины «бейт» (стих), написанный на полях старинной рукописи рукою древнего и знаменитого шейха Чархи, следующего содержания: «Кто останется в живых, тот увидит, как власть имама будет торжествовать». Арабские буквы, как славянские, имеют также значение цифр; подбирая первые буквы стиха, выходит 1260 (1863 год). Гаджи-Мемет объехал с этим стихом Кавказ и Закавказье. С ранней весны мюридов уже известили о готовящейся всемирной смуте, и они не хотели начинать действий, пока обстоятельства не выкажутся резче, но бейт Чархи сбил их с толку. Прежде они решились испытать счастье одни, возмущение Гаджи Муртуза, одновременно с которым должна была подняться вся мусульманская страна от Дербенда до Аракса и до ворот Тифлиса, как это ни странно сказать, было вызвано откопанным в старой рукописи стихом шейха Чархи.

Надобно сказать, что мусульманские правительства также боятся тариката. Эта часть учения, эссенция всего ислама верует в законность только первых времен халифата, отвергает всякую светскую и особенно наследственную власть, всякие подати, кроме установленных в пользу веры — хумса и зеката, признает право управления за одной духовной иерархией, во главе которой должен стоять имам, посредник между богом и верующими. Тарикат отвергает в общественной жизни все постороннее, не имеющее корней в слове откровения; он преследует на смерть высшие классы. Когда мюридизм стал распространяться в горах, последователи его систематически вырезывали высшее сословие и даже простых людей, если они в чем-нибудь стояли над Уровнем толпы. В тарикате соединяются все зажигательные идеи в мире, он проповедует вместе и Варфоломееву ночь, и 1793 год.

Зикра, или зикир, давно существовала на Кавказе как обряд религии, в котором многие упражнялись, не составляя никакой особенной секты. Первым учителем систематического зикира был, кажется, известный Исмаил Эффенди Ширванский. К нему приезжали учиться основатели кавказского мюридизма — Магомет Казий-Кюринский и знаменитый Кази-Мулла. Под руководством этих учителей зикир стал сектой[73]. Каждый последователь зикира должен был проговорить в день 6 тысяч раз: «Ля-Илляге и проч.» и столько же раз прочитать особую молитву. От такого упражнения, рассказывал мне недавно один ученый мулла, эти люди сходили с ума, всякий день умирали и уже не боялись смерти. Мулла прибавил, что и он в молодости поехал в Дагестан учиться этой науке, но сколько ни твердил «Ля Илляге», все не сходил с ума и не переставал бояться смерти; из чего он заключил, что или наука вздор, или он такой грешный человек, что она на него не действует, и бросил учение. Последователи зикира держались в то время тариката Накшубанта, древнего учителя самого смелого в своих выводах; они прибавили к этому учению много еще своего. При Шамиле, наконец, два человека, Джемал Эддин, кавказский святой, и беглый кубанский Мулла Гаджи Алискер, выработали из этих материалов новый тарикат, полный и стройный, самый строгий для последователей, исполненный ненависти и самый поджигательный изо всех до ныне существовавших. Эти два человека были в горах вроде настоятелей всех полных последователей зикира, т. е. зикира с джазмой, с обмороком, составлявших особый кружок даже между мюридами.

С падением Шамиля исчез и зикир, по крайней мере из публичного преподавания; многие держались его в тайне. В 1860 году внесена была на Кавказе новая проповедь зикира с усовершенствованиями и сопряженного с нею шамилевского тариката. Она быстро охватила мусульманские земли. Первым следствием ее был всеобщий вопль о переселении в Турцию. С тех пор проповедь, работавшая тайно, вышла наружу, так что теперь в Чечне, Андийском округе, Южном Дагестане, Закатальском округе и, кажется, во всем суннитском населении Закавказья в простом зикире, т. е. пении «Ля-Илляге», упражняется огромное большинство; джазма, священный обморок, достигается только посвященными, которые управляют всем движением.

Усовершенствование, привезенное в край новым зикиром, состоит в прыганье, так что нынешних зикристов можно назвать мусульманскими прыгунами, как есть русские прыгуны между раскольниками. Совершив вечерний достамаз (омовение) и намаз, люди садятся в кружок, локоть к локтю, и говорят вместе речитативом, «Ля Илляге Ля Алла, Мухамед ресул Алла», махая головой в обе стороны и подергивая плечами; наконец они начинают подпрыгивать все в той же позе, поджав под себя колени; есть такие искусники, которые умудрились прыгать в таком неловком положении на аршин высоты. Когда зикристы начинают прыгать, они кричат уже не «Ля Илляге», а «Эй Алла, эй Алла» как можно скорее и громче. Во все время зикира мысль упражняющегося должна быть сосредоточена на Аллахе и его 99 могуществах (свойствах), он должен также вспоминать имена 24 негамбаров (великих святых), не останавливая на них мысли, так чтоб они только скользили в голове; все же существо должно быть приковано к имени Аллаха. Если человек сумел сосредоточиться как следует, то результатом упражнения должен быть полный обморок (джазма); тогда, значит, молитва его принята. Если он не может достигнуть такой высокой степени, то он старается, по крайней мере, прийти в одурение, и точно: есть от чего. Люди же самые простые просто поют зикир без последствий.

вернуться

72

Несмотря на все гатигюмаюны и уравнение прав турецких подданных, мусульмане и до сего дня продолжают во всей империи поголовно собирать гарадж с христиан и жидов. (авт.)

[Гатигюмаюн (точнее, хатт-и-хумаюн), конституционный акт, провозглашенный в Турции в середине XIX века, которым формально уравнивались в правах мусульманские и немусульманские подданные Турецкой империи.]

вернуться

73

Набожные люди заживо рыли себе могилу и молились над ней. (авт.)