2) Второй вопрос, касающийся всей массы грузинского населения, без различия сословий, и принимающий в его сознании такую важность, что нельзя не обратить на него особого внимания, касается церковного устройства. Грузины говорят, что связь их с русскими заключается прямо в единоверии, что в остальных отношениях мы им чужды, и это правда, что с упразднением религиозной связи между двумя племенами не осталось бы никакой. Между тем явление, долго подготовлявшееся и, надо сказать, неизбежное при направлении, данном церковному делу в Грузии — отчуждение народной массы от духовенства, сказалось наконец въявь. Народ перестает ходить в церковь даже в большие праздники и ни в чем не обращается к священникам, говоря, что они ему чужие, что они не умеют ни толково читать, ни даже хорошо говорить по-грузински, а тем менее — блюсти обычаи местной церкви, проникшейся в течение полутора тысяч лет самостоятельного существования своим своеобразным складом, в котором масса всегда видит самую сущность веры. Я не позволил бы себе заявлять о таком факте, если б о нем не заявляли единогласно первые и преданнейшие люди Грузии. Недавно еще одна крупная помещица, княгиня Багратион-Мухранская, истощалась в усилиях, чтобы уговорить или заставить своих бывших родовых крестьян ходить в церковь, но не имела успеха. Тут действует не неверие, а напротив, преданность вере, — та же причина, которая оторвала от русского клира столько миллионов старообрядцев, но действует с гораздо большей энергией. Конечно, новшества Никона менее бросались в глаза русскому народу, чем подчинение чужой, хотя также православной, но выросшей на иной народной почве церкви бросается в глаза народу грузинскому, особенно когда и в служителях церкви он перестает видеть своих людей. Тут начинает происходить нечто подобное тому, что происходило между болгарами и греками. Со стороны наших иерархов стремление обрусить грузинское духовенство и заменить местные церковные обычаи общерусскими было делом весьма естественным и с их стороны благонамеренным, хотя неполитичным и даже в строгом смысле не соответствующим духу православия; но как требовать от нашего нынешнего клира политических взглядов? Дело правительства исправить этот промах, а вопрос заключается лишь в средствах к исправлению. Всякий знает, что приказание следовать вперед иным путем было бы только бессильным словом; в подобном деле все зависит от действующих на месте личностей, а потому разумнейшие и беспристрастнейшие грузины единодушно желают простейшего исхода — назначения экзарха из грузинского духовенства. Надо прибавить, что вся Грузия почувствовала себя оскорбленной вызовом русского епископа из Владикавказа для временного замещения кафедры высокопреосвященного Иоаникия, отъезжавшего в Москву; все приняли этот вызов за признак недоверия и пренебрежения к местной иерархии. Нет сомнения как в том, что нельзя оставить без внимания начавшееся церковное брожение в Грузии, так и в том, что давно пришла пора отказаться от мер недоверия, объяснимых разве только в первое время занятия края, и, признав самостоятельность поместной грузинской церкви в ее народности и в сложившихся веками ее обычаях, не ставить ее более под прямую опеку русской иерархии.

3) Почти столько же, как в церковном деле, грузины недовольны постановкой, данной их народности в деле военном. Действительно, всякому бросается в глаза то явление, что мусульманский Кавказ вооружен поголовно; безоружна одна Грузия, хотя грузины не только единственное преданное России племя, но и несравненно храбрейшее изо всех кавказских племен. Грузия безоружна ныне до такой степени, что когда во время последней войны десятки тысяч дагестанцев шли на нас со своими винтовками[87], а татарское население в Закавказье, также вооруженное, собиралось штурмовать уездные города, верные кахетинцы, недавно столь воинственные, едва добыли несколько десятков ружей для обороны своих домов. Такая противоположность выступила еще ярче после минувшей войны, в течение которой все закавказское мусульманство, начавшее было скидать оружие, снова вооружилось с головы до ног растасканными ружьями пленных турецких войск. В этом отношении происходит странное недоразумение. Правительство не решалось до сих пор призвать грузин к военной службе, чтобы не взволновать их, — они же принимают эту нерешительность за знак недоверия к ним и обижаются ею. Но кроме того, ввиду последней войны, в них заговорило еще чувство самоохранения; окруженные со всех сторон враждебным и вооруженным мусульманским населением, грузины не хотят подставлять беззащитно шею и сознали необходимость дружно стоять под русским знаменем против общего врага. Конечно, призыв грузин на службу в русские полки показался бы им очень тяжелым, но они искренно желают выставлять свои дружины в ряды русской армии. Я убежден на основании всего виденного и слышанного, что никаких переходных мер в этом отношении не нужно, что в военное время две грузинские губернии могут и желают выставлять пропорционально такое же число бойцов, как и русское население, т. е. не менее 20 батальонов в полном комплекте с резервами, а потому кадры мирного времени должны соответствовать такому количеству, обращая при мобилизации роту в батальон.

4) Вообще, после 80 лет, протекших со времени присоединения Грузии, правительство должно знать, с кем имеет там дело. Грузины сознательно верны России, хотя любят свою народность и не желают менять ее на другую. Рассуждающие между ними люди говорят открыто, что при ином географическом положении они стояли бы за политическую самобытность, но что миллионному православному населению, расположенному между Россией, Турцией и Персией, нет выбора, и они соединились с нами сознательно и навечно, с тем, однако ж, чтоб оставаться грузинами. Поэтому они жалуются, что на их народное чувство не обращено должного внимания, что язык их не преподается в казенных училищах, между тем как армяне ежегодно распложают в крае свои школы; что их иерархия в загоне, что им не оказывают полного доверия в военном отношении, одним словом, что их равняют с другими сомнительными в политическом отношении населениями Кавказа. Не могу также умолчать о сетовании самых видных грузин на невнимание, оказанное им при учреждении последней комиссии для преобразования кавказского управления, в которую не был введен ни один из туземцев, занимавших прежде высшие правительственные должности, хотя дело шло их собственной участи. Эти жалобы во многом правы; в сознании и мерах правительства Грузия не выделена до сих пор достаточно определенно из остальной закавказской окраины. Можно думать, что у нас вообще правительственный взгляд на различные окраины не сложился еще с полной отчетливостью, а потому не признана еще покуда та истина, что если поляк не может быть надежным подданным, оставаясь поляком в душе, то напротив, — для того чтоб грузин был хорошим русским подданным, он должен быть сначала хорошим грузином.

Изложенные недоразумения относятся исключительно к Грузии, т. е. к двум губерниям — Тифлисской и Кутаисской; но разнообразный Кавказ представляет еще другие, весьма важные для правительства вопросы. Первый из них — армянский.

Хотя армяне вместе с грузинами составляют единственные христианские племена в Азии, но с правительственной точки зрения их нельзя смешивать и относиться к ним одинаково. Существенная разница между ними — не в вере. В практической жизни оттенок между теми и другими так невелик в Закавказском крае, что очень многие армяне, особенно женщины, не знают догматического различия двух исповеданий и ездят покланяться грузинским святыням. Кроме того, в Тифлисе, составляющем общее средоточие обеих народностей, армяне в большинстве говорят между собой по-грузински, женщины же их даже не знают своего языка. Глубокое различие заключается в племенном характере и стремлениях. Армянское племя не воинственное, а торговое (или правильнее — умеющее добывать деньги всякими путями) и изворотливое, а потому число богатых армян постоянно растет, захватывает выгодные дела и влияет своими деньгами на администрацию, между тем как грузины беднеют; казенные школы, кроме заводимых ими на собственные деньги, переполняются армянскими подростками, не столько для учения, сколько для диплома, которым можно потом с выгодой воспользоваться. С другой стороны, армянская народность не ограничивается русскими пределами, как грузинская; она распространяется в Турции до Средиземного моря, вследствие чего армяне считают себя многочисленным народом, а некоторым из них это дает даже повод к мечтаниям о политической самобытности. Я видел (не теперь, а прежде) карту будущего армянского царства, напечатанную в Константинополе на фуляровых платках, включавшую в себя Астрахань и Крым. Понятно, что эти армянские мечтания, даже в самом скромном размере, не что иное, как бред; нет местности в свете, где армянское население составляло бы более трети и могло бы, при своей невоинственности, повелевать 2/3 мусульман иначе, как опираясь на русские штыки. Простой народ, конечно, чужд этой затеи, — и армянский сепаратизм, как политическое направление, неосуществим, даже при поддержке извне, и поэтому не опасен, не может выразиться никаким фактом, но как личное чувство он сбивает многих, внушает им настроение, нежелательное в русских подданных, и может при случае послужить орудием враждебных России иностранных интриг; поэтому правительство не должно относиться к такому делу безучастно.