Вдоль групп зеков, стоящих у каждой горы брёвен, прошёлся человек в относительно чистой чёрной телогрейке и шапке-ушанке. Колян, стоящий рядом со мной дёрнулся и горячо прошептал:
— Вон! Видишь! Это мой батя! Колоритный тип — ничего не скажешь. И голос командный и слушаются его беспрекословно… Мы стояли — в сторонке и смотрели, как корячились люди на погрузке огромных брёвен. Да… — по уму бы подогнать сюда краны и всё было бы сделано быстро! Но где эти краны и чем тогда будет заниматься основная масса сидельцев? Перевоспитываться, так сказать, трудом?!
На боковой открытый борт платформы легли слеги, упёршиеся одним концом в землю, а другим концом — на край открытого борта платформы. Шестеро зеков подкатывали слегами (деревянными палками вместо ломов) бревно к наклонным слегам и под дружное — Взяли! поднимали бревно с земли, закатывая его вверх. По команде откидывали слеги назад и дальше закатывали бревно руками… На одном из вагонов крайний мужик, видимо оступился или поскользнулся и рухнул на колено. Тяжёлый край бревна, надавил на второго, стоящего рядом, заставив и его присесть на колено! Бревно накренилось и ударило крайнего зека концом в грудь, отчего тот упал, распластавшись на мёрзлой земле, с ужасом и полнейшей беспомощностью глядя на приближающийся к нему огромный смертельный комель… Отец Николая, проходивший рядом, метнулся к концу бревна; упал на колено, подхватив конец бревна у самой груби бедолаги. На лбу бригадира набухли, от нечеловеческого напряжения, чудовищные рубцы вен!
— Держим! Держим, мать вашу в дышло! — прохрипел он и зарычал — поднимаем комель! И начал вставать с колена!
С трудом бревно закатили на платформу… Зеки остановились, переводя дух и унимая дрожь в руках и ногах. Борисов присел рядом с лежащим мужиком: у него изо рта, с хрипом и свистом, вырывался воздух вперемешку с хлопьями пены розового цвета…
— Что, Кондрат — придавило? — сочувственно спросил бригадир…
— В чём дело? — рявкнул подошедший лейтенант — а ну давай работать — шваль лагерная! — зло зарычал он. Бригадир встал:
— Кондрата придавило начальник… — сказал негромко Борисов — надо его в лагерь к фельдшеру отправить! Лейтенант побагровел:
— Работать — я сказал! — взорвался визгливо — пусть встаёт — не придуривается! Пусть работает — не сдохнет! А сдохнет — одной падалью меньше станет — воздух чище будет. Вставай сука! — шагнул лейтенант, к лежащему — на утоптанном снегу, бедолаге…
— Лейтенант — да будь ты человеком! — встал, перед лежащим, бывший комбриг — какая работа — ему в больничку надо!
— Ты что…! Ты как… Ты с кем так разговариваешь — сволочь! — побагровел лейтенант и рванул клапан кобуры! Рядом со мной дёрнулся вперёд Николай — с трудом удержал его на месте, рыкнув негромко:
— Стоять! Спалишь нас на хрен! А лейтенант уже выдернул наган…
— Да я тебя сейчас! За неподчинение и сопротивление!.. На месте! СВОЛОЧЬ!!!.. — выкрикивал слова, словно выплёвывал, всё багровея и багровея! Лицо уже превратилось из багрового в лилово-синее! Лейтенант раскрыл рот, для очередного выкрика, как в оглушительной, после дикого ора тишине, раздался грохот выстрела! Пуля, вылетевшая из ствола нагана, впилась, разбрасывая фонтанчик смёрзшегося снега, в землю под ногами бригадира! А лейтенант выпятил грудь, вдыхая ещё больше воздуха в грудь; выкатил глаза из орбит и рухнул под ноги ошеломлённому бригадиру! Хорошо — между ними было метра полтора: никто не сможет обвинить Борисова в том, что он что то сделал лейтенанту! Хотя… — если захотят… Погрузка сразу же застопорилась: зеки замерли; конвоиры заклацали затворами винтовок… Подбежал помощник начальника конвойной группы, с наганом в руке:
— Что? Что здесь произошло?! — выкрикнул он, озираясь.
— Лейтенанту стало плохо… — ответил Борисов похоже — сердце… В больничку ему надо, начальник… Помощник обернулся: несколько конвоиров — из старослужащих, кивнуло головами… Помощник замахал рукой водителю трактора с прицепом, подзывая к себе:
— Давай, отцепляй прицеп и вези товарища лейтенанта в лагерь!
— И нашего тоже отправьте — ему грудь придавило бревном… — попросил бригадир. Помощник взорвался:
— А куда я его дену?! В кабине и так места мало!
— Так вы его в прицеп погрузите, да бойца с ним отправьте… — подсказал Борисов. Помощник незамысловато выматерился:
— Умные все вокруг — спасу нет! Какого ж хера вы тогда здесь сидите — раз такие умные! Бригадир промолчал: вопрос не требовал ответа…
Трактор увёз двух пострадавших и погрузка продолжилась: бригадир раскидал по группам оставшихся пятерых из "пострадавшей" бригады — впятером им грузить огромные брёвна было очень тяжело. В конце, "всем миром", загрузят эту злосчастную платформу…
Я отвёл Колюню в сторону и "отвёл душу", высказав ему всё, что я думаю о его умственных способностях и о нём — персонально. Парень посматривал виновато и… — с некоторой долей восхищения… Наконец я выдохся. Николай прошептал виновато:
— Прости Михаил — виноват, не сдержался… Но ты же понимаешь — отца же эта сволочь могла убить! Объяснение у него…
— А нас бы с тобой пристрелили? — выдохнул я… — Ну тебя то — ладно, не велика потеря — одним дураком меньше бы стало! Ну а меня то за что? За компанию?! У Колюни глаза распахнулись от изумления!
— Ну прости… — забубнил он… Я осуждающе покачал головой:
— Вернёмся обратно — больше дел с тобой иметь не буду… Парень побледнел — что снег вокруг и прошептал жалобно:
— Ну Михаил… Ну прости! Больше такого не повториться — клянусь!
На погрузке, тем временем, штабеля брёвен, становились всё меньше… Загруженные брёвна стягивали поверху тросами, чтобы по дороге не высыпались. Паровозик уже прицепился к переднему вагону и стоял, попыхивая клубками белого пара, словно отдуваясь после тяжёлой работы. Издалека раздался паровозный гудок — паровоз ответил ему таким же… Через несколько минут на вторую, маневренную колею, втянулся новый пустой состав. Первый состав был бы готов отправиться, если бы не полу загруженный злосчастный вагон. Бригадир махнул рукой нескольким крупным зекам и вместе с ними закончил погрузку. Паровоз прогудел отправление и гружёный состав медленно отправился в недалёкое путешествие — на станцию Нядом… А второй паровозик потолкал вагоны обратно, чтобы поставить их на первый путь, под погрузку. А бригадир, расстёгивая ширинку на ватных штанах, зашёл за штабель брёвен, справить малую нужду… Ну — может он стеснительный, а может марку начальственную держит. Зашёл за штабель и застыл!
За штабелем стоял его повзрослевший сын с парнем, так и излучавшим силу и власть. Незнакомец приложил палец к губам и поманил бригадира. Тот подошёл на негнущихся ногах, косясь на стоящего рядом с парнем улыбающегося сына. Парень начал негромко:
— Времени у нас мало — так что слушайте молча. Завтра вы пойдёте к начальнику лагеря и скажете ему, что вы хотите изложить в письмах к Ворошилову и товарищу Сталину свои соображения по поводу танкового вооружения. Попросите у него бумаги для написания доклада…
— Я не сотрудничаю с администрацией лагеря! — буркнул бригадир.
— Я сказал — слушать молча! — словно плетью, хлестануло по ушам Борисова. Он молча проглотил резкое одёргивание…
— Напишите и отдадите начальнику лагеря оба доклада: на имя Сталина и Ворошилова… И не тяните — напишите как можно быстрее! Вот это… — парень протянул бригадиру свёрнутый в четверо лист бумаги, вытащенный из внутреннего кармана куртки — вам поможет. Теперь вопрос: вы писали докладную Ворошилову, или только грозились?
— Я написал и отправил докладную товарищу наркому… — недовольно процедил Борисов: так с ним не разговаривали даже урки в лагере… Парень кивнул, не обращая внимание на тон, и добавил:
— Сегодня, после ужина, никого из своих из барака не выпускайте и сами не выходите из барака — будьте все на виду…
— А что будет после… — начал бригадир и осёкся — из-за штабеля брёвен вышел помощник и подозрительно посмотрел на Борисова. Тот улыбнулся миролюбиво в ответ и ухмыльнулся:
