— Обычное вино продадите через свои лавки, деньги также перечислите, комиссионные те же. Одна выгода, не так ли?

— Так, так, ваша правда, господин министр, — согласился купец.

— Реквизиты денежных счетов и остальные бумаги, такие, как разрешение на торговлю царским вином и другими винами получите у моего секретаря. С этим вопросов нет? Вам всё ясно?

— Всё, как есть, понятно.

— Прекрасно, тогда у меня остался ещё один вопрос. Мне нужен журналист, остро нуждающийся в деньгах. Вы знаете подходящего? Вы же рекламу даёте своих лавок через газеты?

— А то, как же, конечно, реклама нужна, — кивнул Растратов. — А и есть такой бумагомаратель. Зовут его Апоксин Модест. Мелкий корреспондент, я всегда через него объявления делаю. Он и не богат, и не кичлив, за любую работу берётся. Детишек трое, всех кормить надо, а денег-то и нет.

— Мм, хорошо, где его можно найти?

— Так он сейчас возле моей лавки и трётся. Позвать его к вам?

— Да, пришлёте его ко мне и желательно сегодня. Скажите ему, что есть для него непыльная и высокооплачиваемая работа, заодно и покровительство будет. Понятно вам?

— А то, как же, как есть, понятно. Сделаем-с.

— Хорошо, я жду его сегодня в пять вечера. Пусть возьмёт с собой свои работы, в качестве доказательства умений и желания получать деньги.

— Всенепременно, всенепременно сообщу ему об этом. Ох, уж он обрадуется, уж обрадуется.

— Прекрасно! Вы свободны и я жду от вас бумаги с описью царских вин, условиями проведения аукциона, а также места и время его проведения. Не забудьте дать хорошую рекламу, ну и так далее. Если всё пойдёт хорошо, то вам достанутся деньги и слава, а если вы попробуете утаить деньги, то тюрьма и конфискация имущества.

— А! Эээ! Я понял, всё будет сделано. Не сомневайтесь!

— А я и не сомневаюсь. Революция не прощает ошибок.

Купец ничего не ответил, а стал быстро пятиться мелкими шажками и, открыв дверь, чуть ли не задом скрылся за ней, вскоре совсем исчезнув из поля зрения Керенского.

День неспешно шёл своим чередом. Звонки шли за звонками, бумаги за бумагами, совещание за совещанием. Ровно без пяти минут пять в дверь постучали, и Вова Сомов сообщил, что прибыл некий господин корреспондент по имени Модест Апоксин.

— Да, зови, я его жду.

Через минуту, робко комкая и прижимая к груди старый «котелок», в кабинет пожаловал некий мужичонка неопределённого возраста. Худой и нескладный, с большими глазами навыкат, он время от времени касался рукой жидкого пробора на голове, словно черпая в нём свои силы.

— Эээ, господин министр, — жалко проблеял он.

— Товарищ министр, — тут же поправил его Керенский.

— Да, да. Простите меня, я по старой привычке.

— Угу. Старое вышло вон, товарищ, и теперь нас ждёт впереди только новое.

— Да, да, конечно, конечно, я с вами полностью согласен, я с…

— Вы знаете, зачем я вас вызвал к себе? — перебил его Керенский.

— Да-да, мне говорил Филимон. Вы хотите предложить мне работу.

— Всё так, товарищ Апоксин. Вам предлагается великая честь создать абсолютно новую бульварную газету. Она будет, правда, мала и неказиста. Но, как и всякая правда, большой она быть не может. Вы готовы стать её главным редактором и по совместительству корреспондентом?

— Я? Я?

— Вы! Вы! — Керенского уже стала раздражать манера этого человека постоянно повторять слова.

— Как я могу отказаться от такого? Да я ни в жизнь. Да я ни в жизнь.

— Хватит! Говорите слова по одному разу.

— Простите, прост… — осёкся на втором слове Апоксин.

— Вот-вот! Вы меня радуете своим пониманием. Ну, что же, раз вы поддаётесь дресс… пониманию, мы с вами сработаемся. А пока, для начала, — и Керенский, подойдя к столу, вытащил из его ящика пачку сторублёвых купюр и протянул Апоксину. — Это вам на текущие расходы и зарплату. Печататься будете в типографии Борозина. И, кстати, я говорил торговцу вином, чтобы он вас предупредил о том, что я вас жду с доказательствами вашего профессионализма.

— Да, да. Конечно, вот я принёс с собой.

И на свет божий был явлен кусок газеты, потом ещё один и ещё. Таких газетных клочков и вырезок набралось десятка с три. Большинство из них были посвящены весьма незначительным фактам повседневной жизни, а также достаточно топорной рекламе, автором которой, без сомнения, и был данный субъект.

— Ну, что же, достаточно неплохо. Но надо ещё лучше. Больше перца и соли, больше «жареных» фактов. Не надо стесняться своей фантазии, если сюжет достаточно обыден. Вокруг царит и цветёт красным и белым цветом революция. Не стоит сдерживать свой революционный порыв и революционную фантазию. Пишите, бумага всё стерпит.

— Но…, - робко попытался что-то возразить бедный журналист.

— Не нокайте, это недостойно будущего редактора самой крупнотиражной газеты Петрограда. Дерзайте, и к вам придут и слава, и деньги. И того и другого будет выше крыши. Вам же предстоит самому нанять подходящих для вас журналистов и корреспондентов, и обязательно… Я подчёркиваю, обязательно! Фотографа!

И не мелочитесь. Это должен быть профессионал своего дела. Главным образом, он должен уметь схватывать интересные и курьёзные моменты. Публика должна смеяться и развлекаться. Вам ясно?

— А?! Да! Почти. Но я должен вас спросить, товарищ министр, на сколько листов должна быть выпускаемая мною газета?

— На один.

— Этого будет недостаточно! — возмутился Апоксин, тряся руками. Вид крупной суммы денег буквально преобразил тщедушного посетителя. Он словно бы получил прилив сил и уверенности. Керенский заметил это и немедленно придвинул к нему всю пачку банкнот, которая тут же была схвачена цепкими руками газетчика.

— Присаживайтесь, любезный. Я вижу, что вы настоящий профессионал своего дела. Ну, что же. Тогда давайте сделаем так. Вы сначала создаёте маленькую газету с названием, скажем, «Новый листок», а к нему приложение "Революционное время". Я думаю, так будет лучше. «Новый листок» должен стоить очень дёшево, а приложение к нему, наоборот, намного дороже, чтобы компенсировать дешевизну листка, но и материалы приложения должны быть более хлёсткими и интересными.

— Ммм, — озадачился очевидным Апоксин.

— А какие темы там должны печататься?

— Самые злободневные, товарищ Модест, — перешёл на личное обращение Керенский. — Пишите обо всём. О людских страстях, о всяких развлечениях, смакуя при этом неприглядные подробности. Выискивайте неблагожелательные факты о личной жизни царских чиновников. Можете писать и о нынешних министрах и, обязательно, о заседающих в Петросовете революционерах. Но осторожно. Выбирайте не самые крупные фигуры. Смейтесь над теми, кто у них на подхвате.

— Но, как же?

— Никаких как же. Я вам плачу деньги, а не они. Что скажу, то и будете печатать. Не хотите, проваливайте! Дверь позади вас! — и Керенский протянул руку, намереваясь отобрать у Модеста деньги.

— Нет, вы что?! Я не отдам!

— Чтооо!

— Ой-ой. Я хотел сказать, что не отдам такую хлебную должность никому. А не будет ли это опасно? И про вас писать можно?

— Не будет, если вы небылицы будете перемежать с былью. К тому же, вы будете пользоваться моей защитой и поддержкой. Обо мне писать можно, но с состраданием. Человек без жены и детей. Развёлся ради революции, так как посвятил всю свою жизнь новому времени, а жена не поняла. Иээх!

— Это правда? — усомнился Модест.

— Вам какое дело до этого, любезный? — нахмурился в ответ Керенский. — Вы пишите, что вам скажут. Много будете думать, мало денег заработаете. Легче надо к жизни относиться, легче. Ммм. А в качестве подстраховки советую вам указывать адрес не типографии Борозина, а любой другой, не имеющей к вам отношения. Я распоряжусь об этом. Вы слышали о большевиках?

— Да.

— Вот и узнайте адрес их типографии и печатайте в своём листке адрес ближайшего к ней здания, чтобы был намёк, но не сама типография. Можете снять там подвал и набросать старый типографский хлам, вроде поломанных печатных станков, старой газетной бумаги и другой никому не нужной гадости. Да, и периодически подкидывайте туда свежие номера своей газеты.