– Ты как-то спрашивал, почему я такой. Вот поэтому, Джон. Потому что именно этого люди и ждут от меня – жеманства и эксцентричности. Они потешаются надо мной, но еще в некоторой степени уважают за то, что мне плевать на их мнение. Но если выйти из этой роли, то у меня ничего не останется. Я трус и дурак, Джон. И я слаб. А показывать свою слабость это единственное, что мужчине-гею делать запрещено.

– Я не понимаю… – Но он опять остановил меня.

– Я бы хотел, чтобы ты ушел. – В его голосе был надлом. Он был почти настоящим, мягким и тихим, но рвался от слез. Но еще я расслышал в нем былую ритмичность, нотку насмешки, насильно возвращаемую назад. Он подошел к столу. Поднял бокал вина и опрокинул в себя то, что там оставалось.

– Коул, мы можем об этом поговорить? Пожалуйста.

– Говорить больше не о чем. – Момент, и когда он повернулся ко мне лицом, его манерность вернулась на место.

Его стены сомкнулись наглухо. Он прислонился к краю стола и склонил голову набок, так что его челка слетела вправо, открывая глаза. На щеках у него еще поблескивали слезы, но глаза были сухими.

– В пять часов у меня самолет. Где дверь, дорогой, ты, думаю, знаешь.

22 июня

От Коула Джареду

Все кончено. В конце концов я это сделал. Я чувствую, что принял правильное решение. Жаль только, что это так больно.

Мне его не хватает.

***

Неопределенное количество дней спустя меня разбудил звонок в дверь. Я не имел ни малейшего представления о том, какое сегодня число, день недели или время. Если верить часам, было около четырех. Накинув на голову одеяло, я попытался поскорее заснуть, пока в голове не закрутились мысли о том, что именно довело меня до этого состояния.

Звонок прозвучал вновь. Отвечать не хотелось, но увы. Сон слетел, и на меня снова обрушилась реальность. Коул ушел. Вот почему я лежал в кровати с дырой в груди вместо сердца и стремился провалиться обратно в забытье сна.

Кем бы ни был тот, кто стоял сейчас на крыльце и вытаскивал меня из моей добровольной комы, я точно знал, что это не он. Но никого, кроме него, я не хотел видеть.

В дверь опять позвонили, и я, проклиная настойчивость неизвестного гостя, со стоном выбрался из постели. Нашел пару треников, потом подобрал с пола футболку. По пути к двери я мельком взглянул на себя в зеркало. Зрелище было жалким, и исправить это было нельзя. Я дня три не брился. И еще дольше не бегал. Расчесывая пальцами волосы, я попытался вспомнить, когда в последний раз принимал душ. Вчера?

Раздался новый звонок.

– Иду! – рявкнул я и, сдавшись, оставил свои волосы в покое. Все равно для того, чтобы замаскировать мое разобранное состояние, требовалось больше, чем причесаться. Я добрался до двери и распахнул ее.

На крыльце стояла Джулия. В одной руке она держала контейнер с какой-то едой, а в другой – упаковку пива.

– Бога ради, Джон, – сказала она, протолкнувшись мимо меня в дом, – иди умойся, а я пока разогрею тебе поесть.

– Джулия, я правда не в настроении…

– Не в настроении для чего бы то ни было, кроме как прятаться дома и в одиночестве упиваться своим несчастьем?

– Именно.

– Печально. Что ж, продолжай в том же духе, только сначала приведи себя в человеческий вид.

Энергии спорить у меня не было. Я принял душ и влез в чистую рубашку и джинсы. Подумал, не побриться ли, но тут Джулия крикнула, что все готово, и тогда я выполз из спальни и сел за стол.

– Когда ты в последний раз ел? – спросила она, поставив передо мной глубокую тарелку с чем-то неидентифицируемым.

– Не знаю, – признался я. – Вчера, наверное.

Она взъерошила мои волосы – как ребенку.

– Ешь. А я пока запущу стирку.

– Ты не обязана этого делать.

– Я знаю. Заткнись и ешь, Джон.

Я уставился в тарелку, стараясь не вспоминать, как для меня готовил он. Не думать ни о соте из омара, ни о чоппино, ни о том, какое к ним подходило вино. Я поднял взгляд на пустое место на противоположной стороне стола и, почувствовав, что вот-вот снова заплачу, запретил себе думать о том, где он сейчас и чем занят. Я заставил себя начать есть.

В тарелке оказался вполне съедобный рис с курицей и чем-то еще. После третьей вилки я понял, что дико проголодался, и, вычистив тарелку, пошел за добавкой. Джулия была на кухне и мыла посуду.

– Ты правда не обязана со мной нянчиться, – проговорил я, пока она накладывала мне вторую порцию.

– Не волнуйся, я не возьму это себе в привычку, – сказала она. – Я здесь только затем, чтобы поставить тебя на ноги.

Когда Джулия вышла из кухни, я как раз заканчивал доедать вторую тарелку.

– Идем. – Мне вручили пиво, и я поплелся за ней в гостиную. Там она, поставив упаковку с пивом на журнальный столик, взяла банку и себе тоже. – Теперь рассказывай, что случилось, – сказала она, устроившись в кресле напротив дивана, где сидел я.

Необходимость проговорить эти слова вслух тисками сдавила мне горло, и я смог ответить не раньше, чем трижды сосчитал до пяти.

– Он ушел от меня.

– Что ты сделал? – спросила она.

– С чего ты взяла, что виноват был именно я?

– С того, что ушел он, а не ты.

Тут она попала в самую точку. Я открыл банку и за раз высосал половину. Пиво оказалось совсем слабеньким, и я подумал, что мне и целой упаковки не хватит, чтобы забыться.

Хотя бы еще на одну ночь.

– Ну? – сказала она, и я вздохнул.

– Я правда не знаю. Мы не ссорились. Все было хорошо. Даже лучше. Все было так… так…

Чтобы снова не удариться в слезы, я замолчал и, пока восстанавливал самоконтроль, успел допить свое пиво.

– Ему понадобилось уехать, – наконец сказал я, открывая вторую банку.

– Но он же вернется? – озадаченно спросила она.

– Нет. Во всяком случае не ко мне.

– Не понимаю.

– Я тоже.

– Чушь, Джон. Давай выкладывай.

Я допил и второе пиво, начиная жалеть, что так плотно наелся. На пустой желудок оно смогло бы хоть чуть-чуть затуманить мои мозги.

– У него слишком беспокойная натура, чтобы сидеть на одном месте. Он уверен, что все закончится, если он отправится путешествовать, а я останусь здесь. Что мне надоест его ждать, или же я начну в нем сомневаться.

– И поэтому он ушел? – недоверчиво спросила она.

– Да. – Я открыл третью банку, пообещав себе, что она будет последней. – Очевидно он решил, что лучше закончить все сразу, чем сидеть и ждать, когда оно начнет разваливаться само.

– И других вариантов не было?

Я чуть было не засмеялся.

– Я задал ему в точности такой же вопрос.

– А он?

– А он ответил, что мой единственный вариант – поехать с ним.

– Ну и какого черта ты не поехал? – с явным негодованием сказала она.

– Джулия, мне не угнаться за его образом жизни.

– На что он ответил…

– Что готов содержать меня.

– Джон, так в чем конкретно проблема?

– В том, что это абсурд! – огрызнулся я. – По-твоему, раз он богат, мне надо было проглотить свою гордость и таскаться за ним, будто какая-то приблудная собачонка?

– Дай-ка я проговорю это вслух. Он любит тебя так сильно, что предложил поддерживать тебя, лишь бы вы были вместе, так?

– Вроде того. Но…

– Но ты из гордости не согласился.

– Как бы я смог потом по утрам смотреть на себя в зеркало?

– Неужели это настолько позорно, – проговорила она неожиданно ядовитым тоном, – принимать поддержку человека, который тебя любит?

– Когда ты способен обеспечивать себя сам? Да, позорно. И унизительно.

– Прекрасно!

Она со стуком поставила банку на столик. Встала и начала озираться, высматривая на полу свою обувь.

– Почему ты сердишься?

– Не знала, Джон, что ты такого низкого обо мне мнения! – не глядя на меня, сказала она. Ее сандалии нашлись под где-то креслом, и она наклонилась за ними.