— Да и у меня он, признаться, тоже не вызывает доверия, а рассвет совсем уже занялся. Я доберусь сам. Тем более, ведь напали на тебя, а не на меня. Это из-за бумаг, которые ты передал дяде?

— Скорее всего, да. Иной причины я не вижу. — Эти слова были ложью. Была еще одна причина — странная неприязнь Розы к Сен-Жермену, но посвящать Воронцова в такие подробности своей жизни молодой человек не хотел.

— Ты странно себя вел во время драки…

— И в чем же странность? — насторожился Алексей.

— В скорости, в силе и прямо-таки звериных реакциях. Это ведь не случайно?

— Что «не случайно»? — Мама всегда говорила, что у отца в предках явно засветились евреи. Отвечать вопросом на вопрос в семье Артемьевых умели все мужчины.

— Скорость твоя, сила и прочее.

— Прочее?

— Это ведь одно из преимуществ ученичества у Сен-Жермена? Он наделил тебя силой и ловкостью, недоступными простому смертному.

— Нет преимуществ в ученичестве у Сен-Жермена, — отрезал Алексей. — Саш, прости, но я не спал две ночи, если не отдохну, то свалюсь прямо здесь на тропинку. Сейчас я попрошу, чтобы тебя проводил кто-нибудь из слуг.

— Я доберусь сам, — голос Воронцова дрожал от обиды.

Алексей с грустью посмотрел вслед уходящему по тропинке Саше, размышляя, почему же правда всегда обижает людей. Большинство готово слышать только то, что хочет, а все остальное воспринимается как попытка задеть или оскорбить.

Несмотря на то что поспать удалось всего часа три, Алексей чувствовал себя отдохнувшим и довольно бодрым. Наверное, так повлияло чувство выполненного долга и облегчение, которое молодой человек испытал, передав наконец документы канцлеру. Спасибо Саше — он сумел разбудить Воронцова среди ночи и убедил принять малознакомого человека. Михаил Илларионович, конечно, был недоволен, раздражен и подозрителен. Но, увидев кольцо Екатерины, пакет с документами все же взял, а это — главное. То, что получилось справиться с такой сложной ситуацией, грело душу и поднимало самооценку. Правда, в остальном ничего позитивного — настоящее неопределенно, будущее туманно и тревожно, а масса вопросов так и остаются без ответа. И ломать над ними голову уже нет сил.

Зато зверски хотелось есть. Алексею казалось, что он мог бы слопать целого барана, можно даже нежареного. Мысль о сыром мясе отвращения не вызывала, поэтому напугала, и молодой человек постарался от нее избавиться, но по причине дикого голода не смог.

Проще всего было сходить на кухню и выпросить у Семена что-нибудь вкусное, но Алексей боялся встречи со старым солдатом. Сен-Жермен туманно намекал, что оборотень его чуть не сожрал — то ли покусал, то ли напал. Сам молодой человек ничего не помнил, кроме чувства обиды и дикой злобы, но от этого легче не становилось. Лучше бы на графа кинулся, того даже и не особо жалко.

Неизвестно, сколько бы Алексей метался между желанием утолить голод и чувством вины, если бы Семен не появился сам. На первый взгляд старый солдат выглядел бодрым и здоровым. Поклонился, как всегда, и поприветствовал:

— Доброе утречко, барин. Как спалось?

— Да… нормально. — Алексей смущено посопел, повздыхал и виновато спросил: — Ты, дядя Семен, извини уж меня. Господин граф сказал, что я… ну типа напал на тебя.

— Полно, Лексей Дмитрич, нашел, за что извиняться! Это не ты на меня напал, а зверь в тебе. Ведь в каждом из нас зверь-то сидит. Только у которых, как у тебя, открыто, стало быть, буянит, а у других исподтишка гадит. Неизвестно, чего хуже-то. Что напал на меня, в том твоей вины нет, ты же без памяти был. И хорошо, что без памяти, а то я сгоряча-то, знаешь, как тебя честил. Кажись, все слова матерные вспомнил, которые в армии выучил.

Старый солдат весело рассмеялся, Алексей тоже, успокоившись, улыбнулся.

— А я уж тебя и лаской, и уговорами, и так и этак, а ты как шибанешь меня, ажно сажени на три отлетел. Ну, я и осерчал. А как по-матерному обругал тебя, ты враз и успокоился, присмирел, стало быть.

Тут захохотал уже и Алексей.

— Спасибо тебе, дядя Семен! Прямо камень с души снял.

— Да чего уж там… Так что в другой раз, коли буянить будешь, я уж знаю, чем тебя утихомирить. — Семен подкрутил усы, хитро подмигнул и уже серьезно сказал: — Их сиятельство желают тебя видеть, барин. Сказывали, пусть волчонок наш покушает чего-нибудь, а то с голоду как бы соседских кур воровать не начал, да в библиотеку идет. Разговор, мол, с ним серьезный будет.

Алексей напрягся. Только серьезных разговоров с графом не хватает, но спорить не решился, только сосредоточенно кивнул и попросил:

— Дядя Семен, а попросить тебя можно?

— А что хотел-то?

— Мне письмо передать нужно. — Парень смутился, но лично сказать Екатерине о выполненном поручении сейчас не удастся, а Семен был бы самым надежным посыльным.

— Даме сердца, что ли? — усмехнулся старый солдат, а Алексей отрицательно мотнул головой:

— Не совсем, но письмо важное. Ты уж не подведи меня. Хорошо? Сейчас я напишу быстренько.

Здесь, как в церкви, пахло ладаном. Полумрак комнаты лишь едва рассеивали свечи в висящих на стенах подсвечниках. За длинным столом сидели люди — человек пятнадцать. Темные, похожие на монашеские рясы, на лицах золотые маски. Не скрывался только застывший во главе стола герр Роза. Он смотрел на собратьев с легким презрением и превосходством. Барон знал каждого в комнате и удивлялся, как эти наивные могут думать, что черный балахон и маска способны изменить их до неузнаваемости. Любой из этих постыдно прячущихся предателей был как на ладони. Вон надвигает ниже на глаза капюшон Джеймс Кейт. Его послал в Россию гроссмейстер английского масонства. Кейт должен был стать великим гроссмейстером России, но здесь уже есть своя масонская ложа и во главе ее стоит Воронцов. Джеймс остался не у дел, сейчас он обижен и готов оказать любую помощь. Он, пожалуй, самая ценная находка — сильный, волевой и, возможно, решится на активные действия, чего не скажешь о Виллиме Ферморе. Он возглавлял российскую армию в войне против Пруссии, но недавно был отстранен от командования за нерешительность. Он, конечно, не любит Елизавету и затаил на императрицу обиду, но вряд ли способен на решительные действия. Слишком мягок, да и Пруссию не жалует.

Виллим словно почувствовал взгляд Розы и занервничал, закрутился на месте и суетливо стянул с пальца неосмотрительно оставленную примечательную печатку. Надеется, старый хитрец, что никто ее не заметил. Ну-ну.

Два непримиримых врага, Чарльз Вильямс и красавец Луи Бертель, вообще сели на разные концы стола и старались друг на друга не смотреть. И тот и другой — неудавшиеся любовники Екатерины. Луи — посланный Францией соблазнить Екатерину и зачем-то притащивший в Петербург молодую жену, и Чарльз — английский посланник, тайно влюбленный в цесаревну и получивший от ворот поворот. Он не причинит Екатерине вреда, но давно поддерживает интересы Пруссии и даже шпионит для короля Фридриха. Это, можно сказать, свой человек. Только вот сейчас ему слишком хорошо живется. Роза опасался, как бы это обстоятельство не стало преградой на пути к цели. В его преданности барон очень сомневался.

Каждый, сидящий за этим столом, имел свой секрет, маленькую тайну или слабость. Роза лично нашел подход к каждому из этих мужчин. Заманил, осыпал золотом, пообещал новые должности, власть, сыграл на тех струнах души, которые были слабее всего. Поэтому сам барон не скрывался. Не видел необходимости, а заговорщики, если хотели оставаться инкогнито — это их право. Пусть играют, витают в своем иллюзорном мире, в котором достаточно надеть маску, чтобы быть неузнанным.

Для Розы важна была лишь их преданность делу. Пакет документов, который собрала Екатерина, менял планы. Либо среди этих, с виду преданных людей затаился предатель — Самуил не доверял ни одному из своих подвижников, предавшие одного хозяина не задумываясь предадут и другого, — либо цесаревне удалось организовать слежку таким образом, что герр Роза ее не заметил.