Бабах!

Перед глазами на мгновение сделалось белым-бело. Меня швырнуло к стене. Я стукнулась затылком, но посоха не выпустила. Свободной рукой протерла глаза: видят ли?

Враги в переулке исчезли. На земле валялись два факела, валялись и горели.

Вз-з! – просвистела стрела. Тюкнулась в камень за моей спиной.

– Ложись! – крикнул Гарольд. Я упала на землю рядом с ним. Перекатилась на правый локоть, выставила посох перед собой.

– Они вернутся, – сказал Гарольд.

– Пусть возвращаются! – хвастливо предложила я.

Ох, напрасно я хвалилась. Второй раз поразить врагов у меня не вышло – посох только плюнул синими искрами. Враги, правда, отшатнулись, но тут же снова перешли в наступление. Их было пятеро или шестеро. Они подобрались так близко, что я почувствовала их запах – отвратительно кислый, вонючий дух.

Неужели я никогда больше не увижу маму?!

Неужели не вернусь домой, не стану наряжать елку с Петькой и Димкой?

Посох выбросил сноп огня – конечно, не такой сильный, как в первый раз. Но и враги на этот раз были ближе. Обожженные, они завопили, заругались на непонятном языке и отступили за угол.

– Гарольд, ну чего они пристали? Что им от нас надо?!

Мой учитель не отвечал. Только вздыхал тяжело и с присвистом: как будто и дышать ему было трудно. Я прицелилась.

Теперь я знала, как выталкивать огонь из посоха. И знала, как много сил на это требуется. И чувствовала, как с каждым «выстрелом» меня становится все меньше и меньше. Я будто таяла, худела и слабела. Глаза слезились, плохо видели, приходилось полагаться на слух. Враги старались двигаться бесшумно, но битый камень под их подошвами скрипел со страшной силой.

Бабах!

Успели увернуться. Отскочили за угол.

Бабах!

Один, кажется, упал. Другой ругается. Значит, попала.

Уйдут они когда-нибудь?!

Бабах!

Я видела, как огненная струя вырывается из посоха. Как летит, освещая землю и даже низкие облака. Но вместо того, чтобы ударить во врага, мой огонь вдруг отразился, будто от зеркала, и ровной струей ушел вверх, в небо. А посох в руках затрясся, задергался, затрещал – и вдруг переломился пополам!

– Ай! Гарольд! Ай!

– Тихо, Лена, – донесся из переулка знакомый голос. – Свои.

И я увидела Оберона.

По рассказу моего учителя выходило, будто лучшее, что может сделать сейчас король, – отрубить ему, Гарольду, голову при большом стечении народу – или хоть при малом, лишь бы поскорее. Оберон слушал его так серьезно, что я испугалась: а вдруг сейчас возьмет да и отрубит?!

Гарольд брал на себя вину в том, что пошел, как дурачок, со старым знакомым в трактир, дал себя напоить вином с «пыльцой скныря», подверг меня смертельной опасности и вместо того, чтобы сразу же, едва вырвавшись из «Хрусталя», звать короля на помощь, – решил скрыть происшествие, понадеялся на собственные силы и опять-таки подверг меня смертельной опасности. Я поначалу пыталась вставить в его рассказ объяснения от себя – но Оберон один раз искоса на меня взглянул, и я замолчала.

Гарольд закончил свой рассказ. Оберон ни о чем не стал переспрашивать, только сказал, как ни в чем не бывало:

– Иди умойся.

И Гарольд, понурив голову, вышел. Он в самом деле выглядел ужасно: царапины затянулись, но лицо было сплошь вымазано кровищей, и волосы слиплись сосульками.

Оберон перевел взгляд на меня.

– Вы же не отрубите Гарольду голову? – выпалила я.

– Я похож на человека, который рубит головы верным людям и отличным бойцам?

Мне стало неудобно.

Мы сидели в королевском шатре, раскинутом посреди самой большой городской площади. Здесь было тепло и спокойно; снаружи мерно стучали шаги – расхаживала стража. Не верилось, что какой-нибудь час назад я лежала в грязи на пузе и прощалась с жизнью.

– Испугалась? – спросил Оберон.

– Да, – призналась я. – Очень.

– Понимаю. – Оберон кивнул, будто снимая с моей души груз. – Я в тебе не ошибся, Лена.

– Мы там один ресторанчик разнесли вдребезги, – сказала я извиняющимся тоном.

– Поужинать хоть успели?

– Нет, – призналась я и поняла, что до этой минуты есть мне совсем не хотелось.

Оберон сдернул салфетку с тарелки на низком столике. Без слов пододвинул ко мне. Ломтики мяса и ломтики теста остыли, но, когда я вонзила в них зубы, во рту моем образовался вкус праздника.

– К сожалению, – сказал Оберон, – сегодня ты испугалась не в последний раз. Это как штормовое предупреждение – путь на новое место будет очень трудным. Может быть, самым трудным за все время существования Королевства.

– А… кто эти люди? – спросила я, жуя. – Чего им надо было?

– Лишить нас, магов, дороги.

– Зачем?

– Чтобы Королевство, заблудившись в неоткрытых землях, никогда не нашло нового пристанища. Никогда не основало нового мира.

– Зачем?

Король по-особенному на меня посмотрел. Я перестала жевать.

– Ваше с Гарольдом приключение, – сказал Оберон, – не единственное происшествие сегодня. Было еще кое-что… Доешь и ступай-ка спать. Завтра утром – первый большой совет магов дороги.

Думала, не засну. Ага, как же. Как упала на хлипкую гостиничную кровать, так и продрыхла всю ночь без снов. Только под утро приснилась какая-то муть, и то потому только, что меня трясли за плечо:

– Лена… вставай.

– Ну ма-а… Ну еще пять минут… Ну я успе…

Я села рывком. Передо мной стоял Гарольд, немного бледный, но в целом живой и бодрый.

– Тьфу ты, – сказала я виновато. – Что… уже пора?

Старшего мага дороги, Ланса, я до сих пор видела только издали. Он мне казался сердитым и неразговорчивым дядькой. На правой руке у него не хватало среднего пальца, и это тоже немножко пугало. А больше всего пугали его глаза: он смотрел очень холодно и пристально. Будто не просто умел убивать взглядом, но любил это делать при каждом удобном случае.

Когда Гарольд привел меня к королевскому шатру, Ланс стоял у входа и внимательно разглядывал свой посох – желтовато-белый, костяной, украшенный резьбой сверху донизу.

– Доброе утро, Гарольд. Доброе утро, Лена.

Он поздоровался со мной, как с равной! Оберон позвал нас в шатер. И пока мы рассаживались кружком в раскладных креслах, мне приходилось изо всех сил сдерживать губы. Они так и расползались к ушам: меня позвали на совет магов! Наравне со взрослыми! Наравне с Гарольдом и даже этим суровым Лансом! Ура! Ура! Вот это жизнь!

Так получилось, что Оберон сидел прямо напротив меня. Он казался, как обычно, спокойным, но морщинки между его бровями пролегли чуть глубже, чем обычно.

Мы расселись. Несколько минут никто ничего не говорил, в шатре стояла тишина, и только снаружи доносилось фырканье лошадей, шелестение воды, далекие крики не то торговцев, не то зазывал каких-нибудь. Уж не знаю, о чем они там кричали.

Суровый Ланс все рассматривал свой посох, как будто впервые видел. Гарольд сидел, низко опустив голову, недовольный тем, что ее так и не отрубили. Оберон смотрел по очереди на каждого из нас, и под его взглядом я потихоньку перестала улыбаться.

– Итак, – сказал наконец Оберон, – вчера Королевство подверглось первой атаке. Ланс, будь добр, расскажи молодым людям, что случилось вчера с тобой и с высочествами.

Я навострила уши. С высочествами мы не виделись с того самого вечера, когда, сидя с принцем у костра, я рассказывала об обычных в нашем мире вещах – троллейбусах, самолетах, жевательной резинке… Три дня назад – как это было давно! Принц слушал внимательно, но его невесты, кажется, ревновали. Между ними и так шла скрытая война – ведь принц уделял каждой из них одну шестую часть свободного времени, а это до обидного мало, я понимаю…