Рука принца вырвалась.

Не соображая, что делаю, я прыгнула за ними, уперлась посохом в песок и хвою, наставила навершие против лавины, изо всех сил пытаясь остановить ее…

Меня подхватило и понесло, будто в потоке меда. Липкое, теплое, тугое, не встать на землю, не выплыть, не вырваться.

Рядом барахтался принц.

Я видела, как тщетно пытается вырваться влипшая в воздух Эльвира.

Одно хорошо – посох из рук я так и не выпустила.

Если бы вы упали в реку со сгущенкой…

Если бы миллионы змей, изготовленных на кондитерской фабрике из безвкусного желе, все перепутались и стали медленно извиваться…

Если бы… Короче, никакого удовольствия в этом не было.

В плотной струйчатой массе можно было дышать (с трудом) и кое-что видеть (как сквозь мутную воду). Ни вкуса, ни запаха, ни вообще понятия, что это такое, – как будто сам туман сгустился и сделался нашим врагом. В нем нельзя было плыть: проваливались руки, ноги не находили опоры. Мы барахтались, как космонавты-новички, впервые угодившие в невесомость. Вертясь и дергаясь в прозрачном киселе, мы ухитрились схватиться за руки и не дали «туману» растащить нас в разные стороны – но это была наша единственная победа.

Вокруг неслись, смазываясь, черные тени холмов и деревьев, и только небо, безмятежное жемчужное небо, оставалось неподвижным. Долго это продолжалось? Сто лет. Или тысячу. И я, как ни старалась, ничего не могла сделать до тех пор, пока несущий нас поток тумана не схлынул сам и мы не зависли – на мгновение – в воздухе, между звездами сверху и черной темнотой внизу.

– Ай!

Упав, я ушиблась грудью о посох. Было больно, и кружилась голова, но я все-таки вскочила – как мне показалось, сразу же, хотя на самом деле, наверное, прошло несколько секунд. Рядом поднимался с земли принц…

А прямо перед нами высилась фигура, неясная, серая, почти невидимая в свете звезд. Сжав зубы, я заставила себя посмотреть на нее ночным зрением…

Огромная баба, толстая, приземистая и голая, была соткана, кажется, целиком из тумана. На круглом лице бродили глаза – именно бродили, не имея постоянного места, это были маленькие черные воронки в полупрозрачном студне. Бесформенный нос нависал, будто огромная капля, вот-вот готовая оторваться и упасть. Ее тело оплывало, как горячий ком жира, не разобрать было ни рук, ни ног, ни груди; из уголка большого рта тянулся, как макаронина, редеющий поток полупрозрачного «желе» – того самого, что принесло нас сюда.

От ужаса и отвращения у меня остро заболел живот. Трясущимися руками я подняла посох, заранее зная, что обречена: с этим чудовищем, наверное, не смог бы справиться и сам Оберон. Это она? Та самая, о ком он говорил? «Королева тумана»?!

С хлюпающим звуком баба втянула в себя остатки струйчатой массы. Облизнулась бесформенным и рыхлым, как она сама, языком. Посмотрела прямо мне в глаза. Я отступила, все еще держа перед собой посох – но уже готовая бросать его и бежать, ломая ноги, хоть навстречу верной смерти…

– У зла нет власти! – пискнула я. Набрала побольше воздуха и крикнула еще раз, почти басом: – У зла нет власти!

Навершие моего посоха тускло полыхнуло. Я подняла руку, будто отводя от глаз наваждение. Я хотела, чтобы чудище исчезло, истаяло, провалилось…

Черный рот, утопающий в складках тумана, ухмыльнулся. Снова послышался звук – уханье, бульканье, сип и свист; бабища смеялась. Она сделала, что хотела, ей было любопытно поглядеть, что из этого выйдет. Хрюкнув, она подалась вперед, нависла над нами, как облако, а потом вдруг взмахнула всеми своими складками и взлетела.

И поднималась все выше, улетала все дальше, пока не прояснилось над нами небо, пока мы не остались одни на бесконечной черной равнине.

– Это вы во всем виноваты.

Я их ненавидела – обоих. Они сидели, понурившись, рядышком на стволе упавшего дерева. И принц, и принцесса выглядели неважно – грязные, бледные, у Эльвиры лицо в полосках от слез. У принца разбита губа. Я могла бы подлечить – но вот фигушки. Пусть мучается.

– Это вы! Что вы сделали! Что теперь будет!

Молчание.

Ни у высочеств, ни у меня не было понятия, куда нас занесло и как отсюда выбраться. Мой посох не находил в обозримом пространстве ни Оберона, ни Гарольда, ни Ланса, зато постоянно напоминал об опасности.

Кругом опасность. За каждым колючим кустом, за каждым кривым деревцем, за каждым гниющим пнем. Под ногами – болото. Небо затянуто туманом. Где Королевство? Как его искать?

Что подумает Оберон, когда ему доложат, что принц, принцесса и младший маг дороги пропали?

Ясно, что он подумает. И будет прав: измена. Я польстилась на обещания, захотела стать магистром… Захотела домой… Захотела себе памятник у входа во дворец… И предала Оберона. Предала всех, кто мне верил.

– Значит, так, – сказала я голосом, дрожащим не то от ярости, не то от страха. – Я ухожу. Основывайте свое Королевство… Вот прямо здесь, на этом болоте, и оставайтесь!

Повернулась и пошла прочь. Хлюпала под ногами вода. Когда-то здесь был могучий лес, и торчащие к небу гигантские корни тому свидетели. Потом прошел ураган, или пожар, или еще какая-то беда… Хоть бы и туманная бабища потопталась. Старый лес умер, а новый так и не вырос – разве это скопище древесных уродцев можно назвать лесом?!

Воняло сыростью и гнилью. Посох то и дело содрогался в руках: опасно справа… опасно слева… Я шла все медленнее, вертела головой: мне очень не нравились полянки, затянутые мхом. Хорошо, если там просто трясина под зеленым покрывалом. А если в трясине есть еще и хозяева?!

И еще эти точки в небе… То появляются, то пропадают в тумане. Птицы? Хотелось бы верить…

Те, кто летали, спустились пониже. Их было штук двадцать, из тучи появлялись все новые и новые – мамочки, да сколько же их! Похожие на огромных бабочек… нет! Больше всего эти твари походили на летающие махровые полотенца.

Хватавцы! Множество! Тучи!

Собираются плотной стаей – к счастью, не надо мной… Что-то их заинтересовало совсем неподалеку, там, откуда я пришла…

Принц и Эльвира!

У меня перехватило дыхание.

Я оставила их одних.

«Когда их много, – говорил Гарольд, – они налетают на путника со всех сторон, облепляют так, чтобы не было щелочки, и…»

– На помощь!

Принц стоял, привалившись спиной к тонкому стволу, отбивался от хватавцев палкой. Ему оставалось жить несколько секунд – вот они кинулись все разом, облепили его, будто мокрой тканью, залепили рот, и крик оборвался.

Эльвира кинулась ему на помощь. Голыми руками попыталась оторвать хватавцев от Александра, но где там – ее тоже накрыло, спеленало, как орущую танцующую мумию…

– Держись! – заревела я незнакомым взрослым голосом и ударила по хватавцам «рассыпными искрами», как научил меня недавно Оберон.

Зашипело. Завоняло гарью. Стаи тварей над головой не поредели, ничего не изменилось – принц и принцесса отбивались все слабее…

Рискуя переломать ноги, я скакнула через поваленное дерево, через вывороченный пень – и ударила таким фейерверком, что волосы задымились на голове.

Те из присосавшихся, что остались в живых, поднялись в небо. Остальные скукожились, как горелая бумага. Принц заворочался, стряхивая с себя обрывки дохлятины. Эльвира лежала неподвижно. У меня не было времени помогать ей – на меня нацелилась с высоты многосотенная стая, и весь мой боевой опыт, приобретенный за время странствий, пришелся теперь как нельзя кстати.

Хлопья гари сыпались с неба. Я задыхалась и кашляла; прошла минута, другая, казалось, это никогда не кончится, – и вдруг небо очистилось. Только одна издыхающая тварь планировала, подлетая и переворачиваясь, как надутый ветром полиэтиленовый кулек.

Я всем своим весом навалилась на посох. Оглянулась…