– Ты предлагаешь сбросить ее в пропасть? – спросил Оберон без улыбки.

– Я с самого начала говорил, что ее нельзя брать. – Принц чуть побледнел. – Она истеричка и паникерша.

– Она часть нашего Королевства. Не все, что в Королевстве, – сахар.

Принц опустил глаза:

– Что мне делать?

– Приведешь ее ко мне завтра утром.

Я попыталась вспомнить, кто из высочеств – Эльвира. Кажется, это та самая, похожая на Мальвину… Или веснушчатая? А может, брюнетка, которая смахивает на Зайцеву? Мне стало смешно: вот бы Зайцеву с Лозовой сюда, под эти черные елки! Тоже небось скулили бы и предвещали всякие беды…

Интересно, Оберон поругает ее? Или заколдует, чтобы долго не возиться?

Я пропустила доклад начальника стражи – впрочем, он больше хвастался, чем докладывал. Все, мол, стражники верны королю, все бодры духом и намерены преодолевать трудности лихо и с песней, и ну и все такое. Трубач, правда, кашляет – простудился, но начальник стражи отдал ему свой личный запас драконовой смолы, которая, как известно, борется с кашлем, как дракон.

Потом слово перешло к Лансу. Тот пожал плечами, будто говоря: ну что вам еще рассказывать?

– Господа, мы успешно пересекли границу неоткрытых земель. Концентрация зла вокруг Королевства не превышает обычного для этих мест фона. Сегодня мною остановлены две лавины средней тяжести, которые, однако, были естественным порождением физических законов, а не проявлением чьей-либо злой воли. Пока оснований для паники я не вижу. Следите за средствами оповещения – сигнал «магическая опасность» остается прежним, это прерывистый луч в небо. У меня все, ваше величество.

– Очень хорошо, – сказал Оберон. – Перед тем как мы разойдемся, я хочу напомнить вам, господа, об одной очень важной вещи. Здесь, на неоткрытых землях, Королевство выживет только в том случае, если будет едино. Попытка оставить службу в пути расценивается как измена и карается смертью… Надеюсь, все ваши люди об этом знают?

Интересно, что я этого не знала. Хоть я и не собиралась оставить службу Оберону, а все-таки в животе у меня наметился холодок.

– Что же, господа, – заключил Оберон и оглянулся на начальника стражи. – Мне не стоит проверять ночные караулы?

Тот даже поперхнулся от рвения – разумеется, его величество может спокойненько почивать в своем шатре, караулы надежны, бессонны и сменяются каждые четыре часа.

– Благодарю за службу, – сказал Оберон. – Господа, все свободны, все могут идти «почивать»…

Я не удержалась и зевнула, прикрыв рот ладонью. Гарольд, увидев это, заразился и зевнул тоже. Оберон что-то шепнул ему на ухо; Гарольд удивленно на него глянул. Потом кивнул и побрел к выходу, не оглядываясь на меня.

– Гарольд, ты совсем заснул?

Я поторопилась за ним, но Оберон мягко перехватил меня за плечо:

– Лена… Останься.

Опустился полог шатра за последним из уходящих, начальником стражи. Мы с королем остались вдвоем; я вопросительно на него уставилась – снизу вверх.

Оберон протянул ладонь над моей головой:

– Оживи…

Р-раз!

Захотелось прыгать мячиком, бегать, кувыркаться, драться с кем-нибудь, совершать подвиги… И летать! Ах, как мне захотелось летать!

Я не удержалась и подпрыгнула. Еще и еще; а Оберон ни капельки не изменился. Как будто и не передал мне целую кучу собственных сил!

– Спасибо, – пробормотала я. – Э-э-э… ваше величество. Я теперь точно не засну!

– Собственно, спать тебе не придется, – немного виновато сказал Оберон. – Я собираюсь взять тебя с собой на разведку. Как ты на это смотришь?

Фиалк не стоял, привязанный, с другими лошадьми, не хрустел овсом; он явился из темноты, молочно-белый, свободный, по-лебединому изогнул шею, сверкнул крокодильими зубами. Карий глаз уставился на меня вопросительно.

– А где твой посох? – спросил Оберон.

Батюшки! Я пришла в такой восторг от его слов о разведке, что забыла свое оружие в шатре! Позор мне на голову!

Я ждала, что вот сейчас он скажет: ну, раз ты так обращаешься с посохом, я не возьму тебя с собой. Я была к этому совершенно готова – но Оберон только укоризненно покачал головой:

– Иди и поскорее принеси.

Я вернулась, запыхавшись, с посохом наперевес, с налитыми кровью ушами:

– Я больше никогда его не забуду, честное слово… ваше величество!

Вместо ответа Оберон взял меня под мышки и легко поднял, водрузил на седло. Я тут же поджала ноги, потому что Фиалк пожелал в этот момент расправить тонкие кожистые крылья. Когда Оберон вскочил в седло за моей спиной, крокодилоконь сложил крылышки, и я коленями почувствовала, какие они теплые – прямо горячие.

– Ты видишь в темноте?

– Нет, – призналась я.

Он поднес ладонь к моему лицу. Сквозь щелочку между пальцами я увидела свет – деревья и скалы будто светились изнутри, каждый камушек объемно выступал из мрака, но не отбрасывал тени. Оберон убрал руку. Снова сделалось темно.

– Не вижу, – жалобно сказала я.

– Это просто. Закрой глаза…

Я послушалась. Он легко прижал мои веки ладонью:

– Представь, что у тебя во лбу, чуть выше переносицы, прожектор. Как у поезда в метро.

Я засмеялась. Уж очень забавно было здесь, в неоткрытых землях, в чужом странном мире вспоминать о метро.

– Ты не смейся, ты делай…

Я постаралась представить себя поездом. Получилось почти сразу: в последние дни, тренируясь с посохом, я здорово приручила свою фантазию. Вот у меня загорелась, зачесалась точка на лбу…

Оберон отнял руку. Я открыла глаза: вокруг было светло. То есть не совсем светло, конечно, а так, будто на освещенной многими фонарями ночной улице. Только теней не было и все вокруг походило на объемную картинку.

– Получилось?

Я оглянулась на Оберона. Борода его в ночном свете казалась стальной, кожа мраморно-белой, а глаза вообще были жуткие – они светились изнутри, бледно мерцали зеленым.

– Ой! – Я даже вздрогнула.

– Что?

– У вас глаза… светятся.

– У тебя тоже светятся, не сомневайся. Ты же смотришь ночным зрением.

– А-а-а…

Оберон тронул Фиалка, и тот пошел с места сразу в галоп. Я ухватилась за седло; правда, на спине крокодилоконя было не так тряско ехать, как на моем Сером. Казалось даже, что Фиалк не касается земли – а если и трогает ее мохнатым копытом, то только для приличия. Я глядела во все глаза – справа от нас тянулась каменная пустошь, слева качал волосатыми лапами черный лес. Между деревьями мне виделись вспышки, проблески, чьи-то глаза.

– Вон там! Вон там!

– Это птицы. Они не посмеют напасть.

– Ничего себе птицы – с такими глазищами!

– Это глупости, Лена. Настоящие опасности будут потом. А пока все спокойно. Мы вошли на территорию нашего врага, а он не кажет носа. С одной стороны, это хорошо. С другой… подозрительно. Будто ждет, чтобы мы успокоились, расслабились, потеряли бдительность…

– Но мы же не потеряем?

– Конечно, нет. Мы будем внимательными, очень внимательными. Ты еще что-то хотела спросить?

– Да, – я вспомнила холодок в животе от тех его слов: «карается смертью». – Что это значит – «оставить службу в пути»? Разве есть такие дураки, которые здесь, в этих местах, бросят нас и убегут?

Прямо под копытами Фиалка вдруг открылась трещина без дна. Я разинула рот; Фиалк, как ни в чем не бывало, развернул крылья, на секунду завис в воздухе и, перелетев пропасть, мягко приземлился на той стороне.

– Понимаешь, Лена… Дураков, конечно, нет. Все прекрасно понимают: пока мы держимся друг за друга, у нас есть шанс. Но в пути бывают такие ситуации… Нам будет страшно. Всем. А страх выворачивает из людей чувства, о которых они раньше не подозревали. Начнутся свары, раздоры…

– Как у канцлера и коменданта?

Оберон вздохнул:

– Ты думаешь, они прежде не ругались? Ругались, еще как. Поэтому их размолвка меня не волнует. Пока. Пока они не вздумают делить власть.

– А принцессы…

– То же с принцессами. Ты думаешь, Эльвира раньше не капризничала? Александр с ней намучился…