— А что это за люди? Почему их так много?

— Это жители приграничья. Граница Скаверы проходит по руслу Сигрува, в нижнем течении оно зажато скалами, его ничего не стоит перейти, чем с недавних пор пользуются наемники и делают набеги на наши земли. По приказу князя стариков, женщин и детей переправляют поближе к большим городам, остаются только мужчины, которые могут сражаться.

Так минуло несколько дней. Чем больше отдалялась Риэл от Калин-озера, тем сильнее тянуло ее обратно, словно они были связаны живой нитью, теперь эта нить рвалась и причиняла острую боль. С горечью Риэл начала понимать, что нет ничего безнадежнее слова 'долг', оно преследует, как рок, и нельзя, нельзя от него уклониться! Оно не считается с чувствами и желаниями, оно — хозяин жизни человека, его поступков. В тот момент, когда ей хочется в тепло их маленького дома на берегу, чтоб горел очаг, и тетка Флу вязала бы носки, и спал бы кот на лавке, — она стоит на палубе огромного корабля, на ветру, впереди ее ждет черная неизвестность, и она не может повернуть назад!

— На рассвете следующего дня мы войдем в озеро Глубокое, — сказал Ульмах. — Вокруг него много деревень и городов. К полудню будем в Бредуве. Князь…

— Нет, — неожиданно перебила его Риэл. — Сначала нам нужно в Мир-Блэд.

Кирч и Ульмах переглянулись.

— Тогда высади нас у Остроконечного мыса, — попросил Кирч. — Оттуда ближе.

Риэл десять лет не была в городе ормитов, она не знала туда дороги, потому что детям служителей Огня редко доводилось покидать родной дом, но по рассказам тетки Флу выучила дорогу туда так же хорошо, как если бы ходила по ней сотни раз. Вернувшись в свое родовое гнездо, она хотела увидеть начало, путь, по которому идти дальше, хотела запастись силами для этого пути. Но чем ближе была она к цели, тем страшнее становилось. Страх, холодный и вязкий, проник в сердце, липким потом выступил на коже, дрожью прошел по телу — она поняла, что начать путь правильно, от корней, как делали это до нее сотни других ормитов, у нее не получится.

Мыс Остроконечный песчаной косой вдавался далеко в озеро. Из-за тумана и опасности сесть на мель корабль не мог подойти к нему вплотную, поэтому по приказанию Ульмаха на воду спустили лодку, которая доставила Риэл и Кирча на берег.

Они долго шли по мокрому песку, потом свернули в березовую рощу. Десять лет назад эти деревца еще только набирали силу, а сегодня они шумели, упираясь упругими кронами в серое весеннее небо. Старую дорогу, вымощенную камнями, Кирч отыскал не сразу. Прежде она соединяла между собой Мир-Блэд и Ютвит, столицу Лигрии, потом, после войны, ею пользоваться перестали, частью она заросла, частью ее разобрали сами горцы.

Дорога вывела их на открытое место, и впереди, закрывая горизонт, один за другим поднялись крутые холмы. На них не росло ничего, кроме камней и пожухлой травы. Неутомимо взбиравшаяся на них дорога матово блестела умытыми дождем булыжниками, тысячу лет назад уложенными руками предков Риэл. Каждый из холмов венчали небольшие храмы — Риэл помнила их залитыми солнечным светом во время празднеств, но сейчас они стояли темные и неприветливые, и она не решилась зайти ни в один из них.

— Не ходи дальше, Кирч, прошу тебя, — не глядя на стража, тихо попросила она.

Кирч, скрепя сердце, повиновался — он не должен был оставлять ее ни на минуту, но понимал желание побыть в одиночестве и догадывался о буре в ее сердце.

Поднявшись на четвертый холм, Риэл уже не чувствовала под собой ног от усталости и не сразу заметила, что моросит мелкий противный дождь. Мир-Блэд предстал перед нею неожиданно, одиноко брошенный на вершине шестого, вытянутого пологого холма.

Окружавшая его невысокая стена была почти разрушена и превратилась в жалкое нагромождение известняковых плит, от домов остались лишь остовы, посеревшие от пожаров и бесконечных дождей. В никуда смотрели пустые глазницы окон, и дверные проемы, как распахнутые в крике рты, застыли в вечной молитве о тех, кто не смог или не захотел выбраться из огня. Дожди так и не смогли смыть с них черную копоть. Девять лет назад обезумевшие от ярости горцы ворвались в Мир-Блэд и подожгли его, слепо мстя ормитам за развязанную войну. Объятые ненавистью, они посчитали справедливым, если город примет смерть от того, кому служил: от огня.

Несколько минут Риэл с ужасом смотрела вокруг, потом короткий глухой стон вырвался из ее груди — она не хотела, не могла увидеть свой дом таким! Невыносимая боль в груди заставила скорчиться. Стиснув зубы, она обхватила себя руками и медленно осела на мокрую слякотную землю. Вместо дома, к которому она так стремилась много лет, перед нею была разрытая могила.

— Лучше бы я этого не видела, — яростно прошептала она. — Лучше бы я ослепла!..

— Вставай, Риэлин, пойдем.

Неслышно подошедший Кирч поднял ее на ноги и повел прочь. Гладкие камни мощеной дороги жгли ей ноги, словно она шла по неостывшему кострищу, мокрый плащ облепил тело и мешал дышать. Кирч втащил ее в маленькую пещерку в склоне холма, где был колодец, и усадил у стены. В пещерке царили сырость, холод и сумрак. Страж собрал хворост и развел огонь, искоса поглядывая на Риэл. За последние одиннадцать дней она изменилась до неузнаваемости: похудела, посуровела, еще резче обозначились скулы, и глаза — в пол-лица. Сейчас она сидела, застыв сгустком злого отчаяния, намертво сцепив пальцы на подтянутых к подбородку коленях.

— Тебе надо поесть, иначе не дойдешь до Окаля.

Кирч полез в дорожный мешок, достал из него хлеб, сыр, вяленое мясо и несколько яблок.

— Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна идти туда. Хотя бы одну.

Рука Кирча замерла.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? — осторожно спросил он. — О долге? О судьбе? Я не глашатай эльямаров и замыслы Орима для меня так же темны.

— Я знала, что Мир-Блэд разрушен. Тетка Флу говорила мне об этом. Ах если бы его разрушило время!.. Но нет, его разрушили люди. Теперь у меня дома нет.

— Но ведь это случилось потому, что в храмах Долины больше не горит Огонь. Если бы… — Кирч пытался найти слова, которые смогут пробить ледяное отчуждение Риэл от него и от самой себя.

— Нет!

Ормита прервала его так резко и яростно, что он невольно вздрогнул.

— Я никогда не буду служить им! Я их ненавижу!

В ее глазах вспыхнуло пламя, а губы сжались так, что побелели.

— За что? — спросил Кирч.

— За то, что они разрушили Мир-Блэд. Этого мало?

— Мало.

— Мало?! Да как ты смеешь?! Они — убийцы, весь твой народ, что хвалится родовой честью, — безумные, дикие убийцы!

'Пусть выплеснет наружу боль и злость, ей станет легче', — подумал Кирч, но на всякий случай отодвинулся подальше. С обладающими даром шутки плохи.

— И не говори мне больше о вине ормитов! Я ни в чем не виновата, мне было одиннадцать лет, когда началась война! И родители мои не участвовали в ней! За что они погибли?

— За то, за что и все остальные. Кланы ормитов никогда не распадались — ни в величии, ни в позоре. Поэтому твои родители счастливой старости среди внуков и правнуков предпочли разделить участь собратьев. Они приняли смерть за тех самых людей, которых ты называешь дикими безумными убийцами. Те, кто едва не затоптал тебя на пристани, еще не все авриски, но и они не заслуживают ненависти.

— Откуда тебе известно, что случилось на пристани?

— Мне рассказал Ульмах. Он ведь тоже часть этого народа. Полжизни я ездил по Долине из конца в конец, и у меня нет сомнений в том, что, если в храмах не загорится Высокий Огонь, Долина погибнет, как много веков назад погибла Махагава, что теперь зовется Экбором. И я прокляну тот день, а заодно и тебя, за то, что сдалась без борьбы, за то, что оставила неискупленной вину своего клана!

— Но почему я? Разве своим одиночеством и сиротством я не искупила этой вины?!

Вся сжавшись, Риэл закрыла глаза, чтобы не дать пролиться подступившим слезам, и теперь тихонько раскачивалась из стороны в сторону, как безумная, а Кирч продолжал наносить ей удар за ударом — у него не было времени щадить ее: