— Лучше, если бы это была не ты! Лучше, если бы на твоем месте был сильный, крепкий мужчина, воин! Он не стал бы плакать, забившись в угол, и мне бы не пришлось втолковывать ему очевидные вещи! Но вот, вообрази, у меня тоже нет выбора, я вынужден охранять именно тебя! Я твой страж, если ты этого еще не поняла, я охраняю тебя днем и ночью, и найду тебя, где бы ты ни была. Так устроен мой дар, и хочешь ты того или нет, но мы связаны им, и эта связь оборвется, только если один из нас умрет.

— Но почему я? — снова спросила Риэл.

— Ты осталась одна, вот почему! Если не ты, то никто! Ты думаешь, я не искал? За одиннадцать лет я обшарил всю Долину, и напрасно. Черный Король уничтожил всех, а кто выжил, сидят по таким норам, откуда уже сами забыли выход. Я виноват, будь все проклято! Я виноват, что спрятал тебя от людей, мне следовало поселить тебя в Бредуве, чтобы ты на собственной шкуре познала, что такое ложь, преданность, любовь! Чтобы ты не смотрела сейчас на меня такими глазами! Но я не мог! Я не мог! Слишком велик был риск, что псы Холмара — Черного Короля выследят тебя и затравят, как выследили и затравили твоих родителей и сотни других ормитов! И теперь именно ты хочешь стать причиной гибели Долины?

— Она погибла до меня, — хрипло прошептала Риэл. — Не взваливай на меня чужие грехи.

— Но кому-то надо искупать их. Пока свободна Скавера, пока живы потомки лучших племен, ты не можешь похоронить Долину! Авриски поднимутся на борьбу, но им нужен Огонь, чтобы изгнать холод из сердец. Без этого не победить. И не говори мне о чужой вине, когда ты на пороге своей собственной.

Кирч внешне был спокоен, но внутри весь кипел. Он ощущал беспомощность, как боец-новичок перед опытным воином, не знающий, как вскрыть его оборону. У него дрожали руки.

— Вина ормитов так велика, что они еще нескоро смогут искупить ее. Сейчас не до уязвленного самолюбия, Риэл.

После долгого молчания Риэл горько усмехнулась и сказала:

— Даже в смерти есть выбор, долг же выбора не оставляет.

После этого она легла прямо на песок и отвернулась к стене. Кирч подбросил сучьев в костер и до самого утра не сомкнул глаз. У него болела душа за эту девчонку, которой на долю выпало решать судьбы народов и которая сама при этом была беспомощна, как птенец. Он боялся, что не сможет защитить ее от всех бед, ожидающих впереди, и знал, что должен защитить — чего бы это ни стоило. Да, долг не оставляет выбора.

Утром Риэл безучастно спросила:

— Что теперь?

— Ты не хочешь еще раз увидеть Мир-Блэд? Быть может…

— Нет.

— Тогда — в Бредув. Корабль Ульмаха стоит у Остроконечного мыса и не уйдет без нас.

— Ульмах знает, кто я?

— Знает.

— Но ты говорил, что авриски ненавидят ормитов, почему же…

— Потому что не все люди одинаковы, Риэл. Сейчас Скавера очень нуждается в ормите, и Ульмах недолго бы размышлял, чья жизнь важнее — его или твоя. Он вообще человек дела.

— Я слышала, его называют янгаром. Что это значит? Кажется, я где-то слышала это слово…

— Это значит, что в его подчинении находится пять сотен бойцов. Это слово очень древнее, оно — память о воинах, пришедших из Махагавы. Там янгарами и янграми звались вожди племен. Ульмах Скантир не только мой друг, он — в числе лучших бойцов князя Тима Брандива, на таких, как он, сейчас держится Скавера.

Едва Риэл и Кирч показались на берегу, с корабля спустили лодку, и она скоро доставила их на борт. Судно тотчас развернулось и взяло курс на Бредув. Риэл, как мышь, забилась в какую-то щель, спряталась ото всех, ни с кем не говорила, ни на кого не смотрела.

— Что случилось? — проводив взглядом ее закутанную в плащ фигуру, спросил Ульмах.

Кирч уселся на якорный канат и тяжело вздохнул.

— Ну и устал же я за эти дни… Боюсь, брат, дальше будет еще хуже.

— Да в чем дело? — Ульмах сел рядом.

— Она не хочет в Окаль. А я не могу ее заставить.

— Никто не может.

— Я понимаю ее. Она увидела Мир-Блэд в руинах, и теперь в ее сердце поселилась ненависть. Человеку, лишившемуся родового гнезда, всегда тяжело. Она ведь помнила город предков наполненным жизнью.

Ульмах прикусил губу.

— Выходит… все напрасно? Все эти девять лет?

— Я не сказал, что она не пойдет. Наоборот. Но если она не изменит своего отношения к людям, Огонь, что она принесет, ничем не поможет Долине. Ты же знаешь, Огонь пропитывается сущностью ормита, берет его душу, и, если в душе ночь и нет стремления к борьбе, — он может навредить.

Ульмах Скантир горько вздохнул.

— С Огнем или без Огня, мы все равно будем сражаться, иного пути нет. Я не хочу жить в вечном страхе за своих детей, это невозможно. Либо Черный Король, либо мы. По-другому нельзя. Уже нельзя.

— Все-таки неправильно было держать ее столько лет в полном одиночестве. Она не видела мира, и теперь мир готов раздавить ее. Выдержит ли она? Не сломается ли? Это моя вина, и я готов отдать за это псам Брегни свою душу.

— Не спеши встречаться с ними, Кирч. Ты подумай. Калин-озеро — последнее место в Скавере, где обитает сила Увелен и Кер, только поэтому Черный Король до сих пор не знает о существовании Риэл. Бессмертные защищают ее.

— Боюсь, как только она покинула дом, Черный Король учуял ее. Теперь каждую минуту можно ожидать встречи с его подручными в разных обличьях.

— Когда-то это должно случиться. Живи она в Бредуве, даже под неусыпной охраной лучших бойцов Тадива Умантира, это произошло бы гораздо раньше. И кто знает, возможно, Холмар уже двинул бы полчища своих наемников на нас и хрупкому затишью пришел бы конец. У нас не было бы никаких шансов на победу…

Он не договорил и махнул рукой. Кирчу были понятны и его тоска, и тревога, и нетерпение — влюбленный в море, Ульмах вот уже десять лет вынужден 'плавать мелко'. И он ничего не мог сделать, чтобы снова увидеть его — Скавера была отрезана от большой воды степняками.

— Потерпи. Так, как было, уже не будет, — сказал Кирч. — Будет по-другому.

— Хуже? Лучше?..

— А какая нам разница? Пришло время действовать, а это главное.

И все же снега отступали. Они медленно оседали под лучами весеннего солнца, и ветер осушал талую воду на развалинах древних крепостей. На высоких курганах, насыпанных над телами павших в войне аврисков, обнажалась земля. Отражая небо, в синий цвет окрасились озера и водопады, а реки взломали ледяные заторы и затопили прибрежные луга. Долина просыпалась. Повинуясь извечной смене времен, сок быстрее заструился в жилах растений и кровь — в жилах людей.

Вечерело. Лошади похрустывали молодой зеленой травой, уже проросшей на согретых солнцем пригорках. Рилг и Дарк устроились на ночлег под деревом у подножия холма. Проведший в седле весь день, уставший, Дарк уже задремал, когда Рилг еле слышно произнес, почти не разнимая губ:

— Там, справа, в ольшанике, кто-то есть.

Дарк медленно, очень медленно повернул голову. Их скрывала поваленная береза, но если за ними кто-то следил, то лошадей наверняка заметили.

Рилг знаком показал, что нужно обойти кусты с двух сторон. Распластавшись по земле, они тихо скользнули в заросли.

В ольшанике действительно кто-то засел, и этим 'кто-то', несомненно, был человек, Дарк услышал его сопение и тут же наткнулся на ноги, обутые в старые, стоптанные сапоги. Рядом бесшумно возник Рилг, и они переглянулись в недоумении. Кто бы это ни был, но он по беспечности или по неопытности слишком близко подпустил к себе чужих, и этим следовало воспользоваться.

Дарк схватился за сапоги и с силой дернул их на себя. Сапоги остались у него в руках, мелькнуло белое испуганное лицо, и ладонь Рилга накрыла готовый закричать рот. На них глядели расширившиеся от ужаса глаза мальчишки.

— Проклятье, клянусь рогатым драконом! — выругался Рилг. — Не вздумай орать! Откуда он тут взялся?..

И убрал руку. Мальчишка в измазанной куртке рывком сел и молниеносно схватился за кинжал, но Дарк опередил его, перехватив запястье.