— Скажи, как зовут тебя, отец? — спросил Дарк на прощание. — Кого благодарить нам в своих молитвах?

— У меня нет имени, — прозвучал ответ. — Мне оно ни к чему. Наима! Прощайте!

— Спасибо тебе, отец! Удачи, Дим!..

Но им уже никто не ответил, только ветер гнул к земле травы, заплетал их, как заплетают волосы любимых женщин.

— Хей-ей! — крикнул Дарк, и кони рванулись с места, и степь покатилась под копыта упругим ковром.

Через три дня, когда месяц из винной чарки превратился в круглое блюдо, их встретили деревья и холмы. Начинались обжитые земли.

Черные кони были подобны птицам, они не ведали усталости, и мчались стремительно и легко. Они не знали седел и узды, потому что нельзя взнуздать свободу, кони несли всадников, ибо признали в них равных, и только поэтому.

Минуло еще два дня. Впереди засияла Согдива.

— Не станем пересекать ее днем, — сказал Рилг. — Сделаем это ночью.

А ночью Дарк увидел сон.

Сбросив куртки, они дремали, прислонившись к теплому бугристому стволу одинокого дуба. Блуждая по лабиринтам сна, Дарк попал в холодное каменное подземелье, стены которого затянуло паутиной инея, а высоко над головой лунный свет пробивался сквозь крохотное оконце. На стылой белой стене вдруг ослепительно вспыхнули слова:

Твой Огонь мертв.

Дарк дернулся и проснулся. Утирая холодный пот со лба, непонимающим взором оглянулся вокруг. Рядом, скрестив руки на груди, тихо дремал Рилг. Пахло свежей листвой и сырой землей, в предрассветной мгле фыркали кони. Дарк облегченно вздохнул и опять привалился к дереву, пытаясь унять грохочущее сердце и удивляясь, как его не слышит Рилг.

Еще трижды видел он этот сон, и с каждым разом ощущение тревоги и неотвратимой беды становилось сильнее, оно сжимало грудь и останавливало дыхание, сводило судорогой жгучего страха. Дарк боялся не успеть, и наутро его конь летел, распластавшись над землей, преисполненный нетерпением своего хозяина.

Приближалась граница Скаверы. Полчища степняков скопились здесь, заполонили некогда цветущие земли тысячами скрипящих повозок, вытоптали поля, превратили в пепел деревни и в руины — города.

— Сил нет на это смотреть, — хмуро промолвил Дарк, когда они сидели ночью у маленького костерка. — Эти варвары ввалились в чужое жилище, даже не потрудившись снять заляпанные грязью сапоги.

— Они нарушили главный закон гостеприимства — кровью хозяев обагрили свое оружие, — невозмутимо добавил Рилг. — Естественно, мы накажем их за это.

Они поглядели друг на друга, и Дарк разразился такой гневной тирадой в адрес Черного Короля, самыми мягкими словами в которой были 'побери его прачи', что даже у видавшего виды во всяких трактирах и постоялых дворах Рилга глаза полезли на лоб.

— Ты где нахватался таких словечек, Дарк Авит? — поперхнувшись, спросил он.

Но Дарк только безнадежно махнул рукой и умолк.

Посреди ночи он снова увидел заиневшие стены подземелья, безжизненный свет, льющийся через недосягаемое оконце. Слишком высоко, не достать.

Он ждал, но все же вздрогнул, когда на стене снова вспыхнули слова:

Твой Огонь мертв.

Мой Огонь мертв?..

Дарк взглянул на свои руки, руки были не его — изящные, с длинными тонкими пальцами, пугающие своей белизной, изрезанной страшными шрамами. Загрохотала, падая на пол, железная цепь…

— …Дарк! Проклятье, да очнись же!

Он открыл глаза, увидел Рилга и не сразу понял, что тот трясет его одной рукой, другой заткнув ему рот ладонью. Дарк отвел руку, сел и помотал головой, чтобы прогнать кошмар.

— Я кричал? — спросил он хрипло.

— Да, — Рилг сел рядом.

— Что?

— Ее имя. Да, ее имя! И не смотри на меня так, я не дурак и не слепой. Уже не первую ночь разговариваешь во сне.

Дарк поднялся на ноги и собрал под кармак рассыпавшиеся по плечам влажные от пота волосы.

— Кирч поможет ей, нет стража лучше него. Поверь в это, если мои слова могут успокоить тебя.

— Не могут, — сказал Дарк.

— Послушай, — Рилг попробовал подойти к этому делу с другой стороны, — ты напрасно изводишь себя. Дорога, которую ты избрал, ведет в никуда.

— О чем ты? — глаза Дарка опасно сузились.

— Ты связал себя печатью ожидания, тебе известно, что это такое? Тебе известно! Это означает, что ты всю жизнь будешь идти за одной женщиной и не познаешь никакую другую, кроме нее. Это страшная клятва, Авит, и развязать ее может только смерть — твоя или ее. Помнишь Вика Редмира? Он тоже дал такую клятву, чем не преминул воспользоваться его заклятый враг — нынешний владетельный князь Лигрии Баруш по прозвищу Мясник. Он выкрал женщину Вика, и этим не только разрушил его жизнь, но и подрубил родовое древо Редмиров, потому что не может теперь князь Вик привести в замок княгиню, и никакая другая женщина не подарит ему наследника. Твое положение едва ли легче, потому что, да будет тебе известно, между ормитами не может быть любви. Таков закон, ормит, и ты нарушил его. Тогда ты едва не поплатился за это своей спиной, но это было всего лишь предупреждение, далее может случиться что-нибудь похуже, и не только с тобой, но и с ней — из-за тебя.

— Почему ты раньше не сказал мне об этом? — глухо спросил Дарк.

— Это остановило бы тебя?

— Нет.

— Я так и думал.

Утром, уже садясь на коня, Дарк спросил:

— Скажи, какие еще существуют законы, на тот случай, если мне захочется нарушить какой-нибудь из них?

Рилг глубоко вздохнул, чтобы не вспылить, пересчитал все холмы на горизонте и только потом сказал:

— По закону ормит лишается дара, если убивает другого ормита, или обладающего силой, или обладающего знаниями. По закону только ормит может прийти в Окаль и принять Высокий Огонь. По закону ормит имеет право сделать это лишь один раз. По закону никто не может отнять у ормита дар, если он сам не отдаст его. Если ормит утратит дар, он уже никогда не вернется к нему. Так гласит закон.

— А что значит 'никто не может отнять у ормита дар'?

— А то и значит. Черный Король может взять твою жизнь, но не твой дар. Мало произнести слова 'я отдаю тебе дар', нужно еще хотеть сделать это.

— Возможно отдать свой дар под пытками?

Рилг взглянул на Дарка и ответил:

— Возможно. Пытки могут быть такими, что ты сам, добровольно, захочешь избавиться от дара. В этом случае закон молчит.

Чей-то голос, как будто знакомый когда-то, тихо и настойчиво звал ее, но звал из такой далекой дали, что казался просто шорохом ветра в бескрайних снегах.

— Ты смотришь внутрь себя и потому меня не видишь! — прозвучало над ухом.

Риэл заставила свое сознание выплыть из темного небытия, где оно испуганно притаилось. Она не знала, сколько дней (месяцев, лет, веков?..) находится в этом подземелье — одна. Ивьяла Нрона она больше не видела, и о судьбе ормита ей ничего не было известно.

— Я тут, на меня смотри!

С трудом она повернула голову. Спутавшиеся волосы мешали, и отвести их сил не было, и все же она разглядела того, кто говорил.

Грязное маленькое тщедушное человеческое существо в дырявых лохмотьях сидело на корточках у приоткрытой двери в дальней стене. Его можно было принять за ребенка, если бы не морщинистое лицо и не торчащая клочьями реденькая бороденка.

— Кто ты? — не особенно доверяя своим глазам, прошептала Риэл.

— Если ты хочешь знать мое имя, то у меня их много, — склонив голову к плечу, человеческое существо задумчиво уставилось в потолок. — Убегающий Голос, Тихая Мышь, Астармор, Нельзя Спать… Что-то еще… А! Верный Пес и Одинокий Гость. Выбирай любое, какое нравится!

Риэл не запомнила ни одного и продолжала молча смотреть на него сквозь сеть спутанных волос.

— Я хочу есть и пить, — сказала она, не надеясь, впрочем, получить хотя бы что-нибудь одно.

— Что ты, что ты! — человечек замахал на нее грязными ладошками. — Хозяин рассердится!