Солнце садилось за ближайший лесок, и белые камни, устилающие склоны холма, тихо розовели в его лучах. На самой вершине стояли несколько валунов, но солнце уже ушло оттуда, и валуны казались серыми.

— Этот холм зовется Кестамьяр — Белая Голова, — сказал Рилг.

— Здесь остановимся, — скомандовал Кирч.

Они спешились у раскидистого вяза с потрескавшимся от старости стволом. У самых корней бежал чистый ручеек, все по очереди напились, наполнили фляги и напоили лошадей. Дарк держался в стороне, молча отказался от еды, и его оставили в покое. Вдруг Риэл, которая не сводила глаз с серых камней, воскликнула:

— Смотрите! Что это?

Солнце уже село, а камни на Кестамьяре светились.

— Там горит огонь, — сказал Кирч. — Поднимемся.

— Мало ли кто может жечь там огонь, — воспротивился Дарк. — Надо сначала проверить.

— На Кестамьяре только один человек может жечь огонь, — спокойно сказал Рилг. — И его опасаться нечего. Пошли.

Дарк подчинился, но было видно, что его эти слова не убедили.

Холм был высокий, крутой, подъем отнял много времени и сил. И чем выше они поднимались, тем выше становились камни, венчающие вершину. Они стояли прямоугольником, словно кости какого-то древнего храма, может, когда-то они держали на себе крышу, а может, нет. Теперь крышей здесь было небо, стенами — ветер, а полом — земля. Вот на этом полу и горел костер, а возле костра, ссутулившись, сидел старик в выцветшем дорожном плаще, рядом посох лежал, а неподалеку паслась лошадь — худющая кляча, как на ногах еще держалась — непонятно. Увидев аврисков, старик махнул им рукой, приглашая к огню.

— Приветствуем тебя, наставник, — Кирч поклонился, и Рилг тоже, и Риэл, следуя их примеру, а в Дарка снова вселился демон непокорства, и он остался стоять, демонстративно сложив руки на груди, и головы не склонил.

— В последние годы ормиты не часто встречаются на моем пути, — сказал Хьярги, а это был, конечно же, он. — Присаживайтесь к костерку, отдыхайте, делите со мной хлеб-соль.

Рилг отвел лошадей пастись к Белоухой (так звали живучую клячу Хьярги), остальные подсели к костерку. Кирч и Рилг говорили с Хьярги запросто, но почтительно, видно, давно с ним знались, Риэл — немного испуганно, Дарк — настороженно и только по необходимости, а еще он время от времени озирался по сторонам, ему казалось, что камни, возвышающиеся за спиной, заглядывают ему через плечо. Хьярги заметил это, улыбнулся и сказал:

— Аюл! Не бойся. Это става — священные камни, они не причиняют зла и не приносят добра. Они сами по себе. Это — круг равновесия. Если твое сердце отдано свету — они умножат этот свет, если тьме — умножат тьму. Как договоришься.

Дарк не понял, что значит 'как договоришься', а еще не понял первого слова 'аюл', и оно почему-то беспокоило больше всех остальных — словно его обозвали.

— За девять лет, что минули после битвы на полях Хемринверда, я встречал много ормитов, но ни у одного из них не было дара. Многие из них заражены ненавистью, многие отравлены страхом, многие сломлены бессилием. И все они достойны жалости, ибо страдания их безмерны. Нет ничего горше для ормита, чем лишиться дара. Вы, — старик посмотрел на Риэл и Дарка, — этого пока не понимаете. Эта женщина еще не чувствует в себе силу Огня, а этот мужчина отрицает ее. Что ж, у каждого из вас будет время выбора, и тогда к вам придет эта боль. Так случится.

Хьярги помолчал, потом добавил:

— Один раз в четверть века загорается в Долине Огонь. Прежний угас три года назад. Да, обладающих даром почти не осталось. Может, вы — последние. Да отстань же, Белоухая!

Подошедшая лошадь с грустным вздохом положила морду ему на плечо. Хьярги мягко, но решительно оттолкнул ее.

— Большинство служителей погибли в войне ормитов, многих достал Черный Король, — сказал Кирч. — Да повсюду свирепствуют хессы — прислужники Баруша, и немало ормитов приняло смерть от их острых клинков.

— Битвы избежать было нельзя. За века ормиты утратили значимость дара, и Огонь, что они приносили, перестал согревать сердца людей. Битва была нужна, чтобы те, кто недостоин, ушли.

— Я не понимаю, — тихо произнесла Риэл. — Разве Огонь, что ормиты приносят из Окаля, может не помочь?

Хьярги поглядел на нее и сказал:

— Огонь — дар эльямаров, но ошибается тот, дитя мое, кто думает, что Огонь сам по себе может решить все людские проблемы и избыть все беды, это было бы слишком просто. Как ты считаешь, Дарк Авит, — вдруг обратился он к Дарку, — почему дар дается только лучшим?

— Почем я знаю, — буркнул в ответ Дарк, вопрос застал его врасплох, и он не знал, как ответить.

— Потому что, принимая Огонь и отдавая его, ты себя отдаешь, — подсказал Рилг.

— Истинно, — кивнул Хьярги. — Эльямары наделили служителей качествами, в которых нуждаются все, дабы ормиты могли учиться сами и учить других. Принимая Огонь, ормит растворяется в нем и обретает себя заново, и Огонь становится частью его. Каков ормит — таким становится и Огонь, а потом и люди. Кер — Земля, Суур — Ветер, Увелен — Вода и Ореб — Огонь — все четыре стихии отдали аврискам лучшее, но сегодня они против нас. Кер устала пить кровь, Суур — носить пепел и звон стали, Увелен — хоронить только что построенные корабли. Еще немного, и мы увидим разъяренный лик Ореб — неподвластного пламени, потому что есть предел терпения даже у эльямаров, и когда оно иссякнет — человеку не будет места в Долине.

И, словно соглашаясь с его словами, налетел сильный порыв ветра, затмил звезды и взвихрил пламя в костре. Пламя взметнулось вверх, заставив людей отпрянуть, и потом успокоилось.

— Тогда объясни мне, если этот Огонь так важен, почему авриски уничтожают тех, кто ему служит? — глухо спросил Дарк. — Почему ормиты вынуждены прятаться, словно преступники, и прятать лица, как прокаженные? Почему люди не могут забыть их вину во имя будущего? Если у них не достает на это сил, как может достать сил у ормита пойти за Огнем, отдавая в залог жизнь?

— От невежества невозможно спастись, — сурово взглянул на него Хьярги. — Оно поражает всех: и королей, и подданных. Теперь даже дети рождаются с чувством ненависти к нам, обладающим знаниями, к вам, обладающим даром, и к вам, обладающим силой. Авриски называют наш Огонь холодным огнем, как мы называем холодным огнем огонь, что горит в их очагах. Потому что нельзя рассказать, что такое Высокий Огонь, ведь нельзя рассказать, как растет трава, как текут реки, как спят горы. Это — сияние вечно зовущих за собой золотых недосягаемых звезд, это жар любви, дурманящий, как вино, и воспламеняющий кровь. Это — свет одинокого костра, неумолимо влекущий в дорогу, это — багряный закат и безмятежный рассвет, вместе с которым просыпается душа. Как рассказать об этом людям? И кто расскажет им об этом? Кого они станут слушать? Меня? Меня станут, но я один, на всех моей головы не хватит. Слушать станут вас, но для этого нужно в своем сердце взрастить то, что потом отдастся людям, иначе и вас не станут слушать тоже. Смотрите.

Хьярги щелкнул пальцами, и на его ладони вспыхнули, нежно затрепетали язычки пламени, а сам он стал как будто выше и значительнее. В этом хрупком цветке плескалась могучая древняя сила, идущая из самого сердца земли, и тысячелетняя мудрость билась в золотых искрах.

Риэл и Дарк заворожено смотрели на огонь, не в силах произнести ни слова, а Хьярги говорил им:

— Вам, потомкам двух славных кланов ормитов следует забыть давние распри и научить людей вновь любить жизнь и не бояться смерти. В вас — лучшее от Блэдов и Авитов. Рискуйте, уверенные в себе, вы отмечены даром, в этом ваша огдстама, она все равно настигнет вас, где бы вы ни были. Выбирайте между светом и тьмой, ибо только в сражении с самим собой, своими сомнениями человек способен ощущать себя человеком. Я не избавлю вас от душевных метаний, победа над собой тем и ценна, что достигается в одиночку.

Хьярги бережно накрыл ладонью ладонь, и огненный цветок погас, а Риэл и Дарк ощутили, как вдруг осиротела душа. В этот миг они поняли, что отдадут все, лишь бы этот огонек — такой беспомощный и такой грозный — затрепетал в их ладонях.