– Папа, что случилось? – заволновалась Хризантема, которая очень любила отца. – Ты обжегся?

– Ах, дитя мое, – простонал Мидас, – если бы ты знала, что делается с твоим несчастным отцом!

И действительно, мои дорогие маленькие друзья, слыхали ль вы когда-нибудь о таком несчастье? Перед Мидасом был самый дорогой завтрак из всех, что когда-либо подавали царям, но именно поэтому он был совсем несъедобным. Любой рабочий, довольствующийся коркой черствого хлеба и кружкой воды, пребывал в гораздо лучшем положении, нежели Мидас, кушанья которого поистине следовало ценить на вес золота. Что же оставалось делать? Уже сейчас, во время завтрака, Мидас был очень голоден, что же будет за обедом? И как ненасытен будет его аппетит во время ужина, который, несомненно, будет состоять из не менее неудобоваримых кушаний? Надолго ли хватит его при таком роскошном столе?

Эти размышления так опечалили мудрого царя Мидаса, что он, наконец, стал сомневаться, действительно ли богатство является единственно желанной вещью в мире или одной из наиболее желанных. Но мысль эта была мимолетной. Мидас был так очарован блеском золота, что даже сейчас не согласился бы отказаться от дара золотого прикосновения ради какого-то завтрака. В самом деле, попробуйте только вообразить себе его теперешнюю стоимость! Она бы равнялась миллионам миллионов (и еще столько миллионов, что и не сосчитать никогда), заплаченным за форель, яйцо, картофелину, пирог и чашку кофе!

«Это было бы слишком дорого», – подумал Мидас и опять громко и горестно застонал.

Хризантема не могла более выносить этого. С минуту она сидела, с недоумением глядя на отца и стараясь догадаться, что с ним случилось, а затем, руководимая бессознательным побуждением помочь ему, вскочила со стула и, подбежав к Мидасу, нежно обняла его колени. Мидас нагнулся и поцеловал дочь. В эту минуту он понял, что любовь его маленькой дочери в тысячу раз дороже дара золотого прикосновения.

– Моя дорогая девочка! – воскликнул он.

Но Хризантема не отвечала.

Что он наделал! Каким губительным оказался дар незнакомца! Лишь только губы Мидаса коснулись лба Хризантемы, милое румяное личико девочки стало золотистым, золотистые слезы застыли на ее щеках, такой же цвет приняли и чудесные темные волосы малышки. Нежная маленькая фигурка застыла в объятиях отца. Какое несчастье! Хризантема – жертва ненасытного стремления Мидаса к богатству – превратилась в золотую статую!

В статую с застывшим недоумевающим взглядом, полным горя и жалости. Это было самое красивое и самое горестное зрелище, которое когда-либо видел смертный.

Черты лица Хризантемы не изменились: виднелась даже крошечная ямочка на золотом подбородке. Но чем больше сходства находил Мидас между золотой статуей и дочерью, тем сильнее он страдал, осознавая, что эта статуя – все, что осталось от его дочери.

Раньше Мидас любил говорить, что ценит Хризантему на вес золота. Теперь эти слова стали страшной истиной. Было бы слишком печально рассказывать вам, как Мидас, в отчаянии заламывая руки, оплакивал свою горькую участь, хотя и достиг исполнения самых пламенных своих желаний, Он не мог смотреть на Хризантему и в то же время не решался отвернуться от нее. Отказываясь верить в это чудовищное превращение, царь то и дело украдкой взглядывал на дочь, но всякий раз видел неподвижную статую с золотистой слезой на золотой щеке и таким нежным и любящим взором, что, казалось, он способен растопить золото в человеческую плоть. Но на это не стоило надеяться, а потому Мидасу оставалось только заламывать руки и желать, пусть даже ценой своего богатства, вернуть живой румянец на лицо дорогого ребенка.

Внезапно Мидас увидел в дверях высокую фигуру, при первом взгляде на которую он, не говоря ни слова, склонил голову: это был тот самый юноша, который накануне явился к нему в сокровищницу и одарил губительной способностью золотого прикосновения. На лице незнакомца по-прежнему сияла улыбка, озаряя своим светом комнату, статую Хризантемы и другие предметы, превращенные Мидасом в золото.

– Ну, друг Мидас, скажи, по душе ли тебе пришелся мой дар? – поинтересовался юноша.

Мидас печально покачал головой.

– Я очень несчастен, – сказал он.

– Несчастен? – воскликнул незнакомец. – Но как же это могло случиться? Разве я не сдержал своего обещания? Разве ты не получил всего, что пожелало твое сердце?

– Золото – это далеко не всё, – отвечал Мидас. – Но я потерял всё, что действительно дорого моему сердцу.

– Ага, значит, ты сделал открытие со вчерашнего дня, – заметил юноша. – Как ты думаешь, что лучше: дар золотого прикосновения или кружка чистой холодной воды?

– О, благословенная вода! – воскликнул Мидас. – Никогда не смочит она моего пересохшего горла!

– Золотое прикосновение, – продолжал незнакомец, – или корка хлеба?

– Кусок хлеба стоит всего золота на земле! – отвечал Мидас.

– Золотое прикосновение, – спросил юноша, – или маленькая Хризантема, теплая, нежная, любящая, какою она была час тому назад?

– О, мое дитя, мое дорогое дитя! – заламывая руки, воскликнул бедный Мидас. – Разве не отдал бы я за одну маленькую ямочку на ее подбородке свою способность превратить всю землю в золотой слиток!

– Ты очень поумнел, Мидас! – произнес незнакомец, очень серьезно взглянув на царя. – Я вижу, твое сердце еще не превратилось в кусок золота: иначе твое положение действительно было бы отчаянным. Ты еще способен понять, что самые обыкновенные вещи стоят дороже богатств, по которым вздыхают и за которые борются люди. Скажи же мне теперь, искренне ли ты хочешь освободиться от дара золотого прикосновения?

– Оно ненавистно мне, – отвечал Мидас.

Муха уселась на нос Мидаса, но сразу же упала на пол, превратившись в золотую. Царь содрогнулся.

– В таком случае, – сказал незнакомец, – иди и окунись в реку, протекающую за твоим садом. А еще захвати оттуда кувшин воды и обрызгай ею всякий предмет, которому ты хотел бы вернуть прежний вид. Если ты искренне проделаешь все это, тебе удастся исправить зло, причиненное твоим корыстолюбием.

Мидас низко поклонился юноше. Когда он поднял голову, незнакомец уже исчез.

Царь не стал терять времени даром: схватив глиняный кувшин (который сразу же перестал быть глиняным), он поспешил к реке. Он пробирался между кустами, оставляя за собой желтые листья, которых словно коснулось дыхание осени.

Достигнув реки, он, не снимая башмаков, бросился в воду.

– Вот поистине освежающее купанье, которое смоет дар золотого прикосновения! – проговорил Мидас, когда его голова наконец появилась на поверхности воды. – Ну а теперь надо наполнить кувшин!

Погрузив кувшин в воду, Мидас с удовольствием увидел, что он снова стал глиняным. И в себе самом он почувствовал значительную перемену, как будто его освободили от какой-то холодной, сжимающей грудь тяжести. Весьма вероятно, что его сердце, которое мало-помалу превращалось в бесчувственный кусок металла, вновь стало прежним. Заметив растущую на берегу реки фиалку, Мидас осторожно дотронулся до нее и был несказанно обрадован, увидев, что нежный цветок ничуть не изменился. Проклятие золотого прикосновения было окончательно снято с него!

Мидас поспешил во дворец. Слуги не знали, что и подумать при виде своего царственного повелителя, бережно несущего воду в глиняном кувшине. Но эта вода, которая могла уничтожить все зло, причиненное его безрассудством, была для Мидаса дороже целого океана золота. Нужно ли говорить, что первым делом он обрызгал ею Хризантему?

Лишь только на девочку упали первые капли, нежный румянец заиграл на ее щеках. Как она чихала и фыркала, как была изумлена, обнаружив, что она совершенно мокрая, а Мидас все еще поливает ее.