– Пожалуйста, папа, перестань! – воскликнула она. – Посмотри, ты испортил мое новое платье!

Маленькая Хризантема и не подозревала, что совсем недавно была золотой статуей: она ничего не помнила с той самой минуты, когда бросилась утешать своего несчастного отца.

А Мидас не счел нужным рассказывать дочери, каким глупцом он был, и довольствовался тем, что показал ей, насколько он стал умнее. Он повел Хризантему в сад и обрызгал остатками воды более пяти тысяч роз, вернув им природный цвет. Однако два обстоятельства в течение всей жизни напоминали Мидасу о даре золотого прикосновения. Во-первых, речной песок начал блестеть, подобно золоту, а во-вторых, у волос Хризантемы появился золотистый оттенок, которого он никогда не замечал раньше. Последнее, впрочем, очень шло девочке и делало ее еще красивее.

Когда Мидас совершенно состарился, любимым занятием его было нянчить детей Хризантемы. Он неоднократно рассказывал им удивительную историю о даре золотого прикосновения, которую я сейчас передал вам. Он любил гладить их шелковистые волосы и утверждал, что прелестный золотистый оттенок они унаследовали от матери.

– Откровенно говоря, дорогие мои, – прибавлял при этом Мидас, – с той поры я возненавидел все, что напоминало бы мне о золоте, кроме цвета ваших волос!

Милые дети, доводилось ли вам слышать более интересную сказку? – спросил Юстес, который очень любил узнавать мнение своих слушателей.

– Положим, что касается истории царя Мидаса, то она была известна не одну тысячу лет до появления на свет мистера Юстеса Брайта, – заметила дерзкая Мальва. – По-моему, некоторые люди обладают «даром свинцового прикосновения», так как делают тяжелым и скучным все, к чему прикасаются.

– Ты слишком язвительна для своих лет, Мальва, – сказал Юстес, несколько смущенный едкостью ее замечания. – Однако в глубине своего капризного сердечка и ты должна согласиться, что я заново отполировал старое золото Мидаса и заставил его блестеть, как никогда прежде. Возьми, например,

Хризантему. Разве ты не замечаешь, с каким тонким мастерством создан ее образ?

А как искусно подчеркнул я вытекающее из рассказа нравоучение? Ну, а вы, Папоротник, Одуванчик, Клевер и Барвинок, что скажете? Неужели и после этой истории кто-нибудь из вас будет настолько глуп, чтобы желать себе дара золотого прикосновения?

– Я бы хотел правым указательным пальцем превращать вещи в золото, а левым – возвращать их в прежнее состояние, если превращение мне не понравилось, – отозвался десятилетний Барвинок. – И я знаю, что бы сделал сегодня!

– И что же, скажи? – заинтересовался Юстес.

– Я прикоснулся бы левым пальцем к каждому желтому листку на деревьях, – отвечал Барвинок, – и превратил бы их все в зеленые. И тогда у нас опять настало бы лето, и не было бы этой гадкой зимы.

– О, Барвинок! – воскликнул Юстес Брайт. – Ты неправ и наделал бы много зла. Если бы я был Мидасом, я бы ни о чем другом не заботился, как только о том, чтобы эти золотые дни продолжались круглый год. К сожалению, лучшие мысли приходят ко мне слишком поздно. Почему, например, я не рассказал вам, как старый царь Мидас прибыл в Америку и превратил такую же унылую, как и в других странах, осень в блещущее красотой время года? Здесь он позолотил листы великой книги Природы.

– Кузен Юстес, а какого роста была Хризантема и сколько она весила после своего превращения? – спросил Папоротник, хорошенький маленький мальчик, любивший собирать точные сведения о высоте гигантов и миниатюрности фей.

– Она была приблизительно одного с тобой роста, – ответил Юстес. – А так как золото очень тяжело, то вес ее должен был равняться по меньшей мере двум тысячам фунтов. Из нее можно было бы вычеканить тридцать или сорок тысяч золотых долларов. Хотел бы я, чтобы Мальва стоила хотя бы половину этой суммы. Однако, малыши, нам пора подняться наверх и осмотреться.

Они так и сделали. Было около двух часов пополудни. Лучи солнца заливали всю долину и казалось, что она была до краев наполнена нежным и мягким светом, который играл на склонах холмов, подобно тому, как золотистое вино играет в бокале.

Стоял один из тех дней, о которых невольно говоришь, что никогда не было ничего подобного, хотя совершенно такой же день был вчера и будет завтра. Жаль только, что их в году очень немного! Любопытно, но эти октябрьские дни кажутся необыкновенно длинными, хотя в это время года солнце встает довольно поздно и уходит на покой, как подобает маленьким детям, часов в шесть и даже раньше. Да, длинными эти дни не назовешь. А краткость свою они восполняют, если можно так выразиться, шириной: когда наступает прохладная ночь, невольно начинаешь понимать, что с самого утра наслаждался всей полнотой жизни.

– Ну, дети, вперед! – воскликнул Юстес Брайт. – Побольше орехов, побольше! Наполните ими все ваши корзиночки! Я буду их щелкать вам на Рождество и рассказывать сказки!

Дети пребывали в самом веселом расположении духа, кроме, пожалуй, маленького Одуванчика. Он уселся на каштановую шелуху, которая исколола его, словно подушечку для булавок. Боже мой, как отвратительно он себя чувствовал!

О как быстро пролетели золотые октябрьские дни! Кончился угрюмый ноябрь и большая часть морозного декабря.

Наконец настало веселое Рождество, а вместе с ним пожаловал и Юстес Брайт, который весьма оживил праздник своим присутствием. На другой день после его приезда из колледжа разразилась страшная метель. В этом году зима запоздала и одарила нас не одним теплым и ласковым днем, напоминавшим улыбку на старом морщинистом лице. Кое-где в защищенных от ветра местах на южных склонах холмов и вдоль каменных оград даже сохранилась травка, а пару недель назад, еще в начале месяца, дети нашли на берегу Тенистого ручья цветущий одуванчик.

Сейчас уже не встретишь ни зеленой травы, ни одуванчиков. Метель была просто ужасной!

Кружащиеся снежные хлопья заполонили собой все пространство между небом и землей, насколько хватал глаз, все двадцать миль между Тэнглвудом и Такоником.

Казалось, будто холмы, словно разыгравшиеся сказочные гиганты, бросали друг в друга целыми сугробами. Снег шел такой густой массой, что из-за него совершенно нельзя было рассмотреть даже ближайшие деревья в долине. Время от времени маленьким пленникам Тэнглвуда удавалось различить неясные контуры Моньюмент Маунтин и ослепительно белую поверхность застывшего озера у его подошвы, а также черные и серые пятна ближайших лесов. Только это и позволяла разглядеть метель.

Дети были очень рады метели, так как они могли вволю кувыркаться в сугробах и играть в снежки. Они только что вернулись с прогулки в просторную детскую, загроможденную всевозможными игрушками. Самой крупной из них была лошадь-качалка, которая выглядела, как настоящий пони, кроме того, тут была целая семья деревянных, восковых, гипсовых, фарфоровых и просто тряпичных кукол и столько кубиков, что из них можно было сложить настоящую гору. Не было недостатка и в кеглях, мячах, волчках, воланах, палочках для игры в серсо[3], скакалках и тому подобных вещах, одно перечисление которых заняло бы целую страницу. Но больше всего дети радовались метели, сулившей им столько веселья и удовольствий на завтра и всю оставшуюся зиму: езда на санях, катанье с горы, снежные бабы, постройка крепости и, наконец, снежки – вот что ждало их впереди!