Мои люди опросили омичей, почти всех, наверное. Результат — ноль. Никто не видел рыжего мужика, подходящего под описание. Ладно, можно предположить, что волосы под колпаком не видны, но так у него и борода рыжая и такая лохматая, что из нее только глаза да нос и видны. И никто такого не видел. Можно подумать, что он из леса вышел, аки йети какое. Только никто никогда не слышал про йетей с ножами в руках.

Нож, кстати, тоже оказался непростой. Моя специалистка по всякой колдовской гадости, то бишь Настенка, как только взглянула на нож, сразу же заявила, что он, к бабке не ходи, не простой, а амулетный. И, немного над ножом поколдовав — в переносном смысле — моя ведьмочка уверенно заявила, что если б этот резак воткнули мне под лопатку, то не помогла бы ни кольчуга, ни амулет, отводящий удар, если б он у меня был. Кто сделал — она точно не скажет, все же не мастер-артефакторщик, но, судя по каким-то признакам — режик московской работы. То есть, в нашем случае — все равно что неизвестно чьей, выйти на след покусителя это никак не помогает.

И, кстати, почему у меня до сих пор нет амулета, отводящего удары⁈

В общем, кто такой мой несостоявшийся убийца неизвестно, откуда взялся непонятно, как проник в спальню — загадка… Да даже отчего он окочурился и то не ясно! Ни ран, ни признаков отравления, ни следов удушения — ничего. Просто взял и умер. Как будто его Мертвым Словом приложили… так ведь некому! Мурин мой в монастыре на острове Буян, да и — не было в спальне никого, кроме меня! Нет, может, конечно, это Голос его прикончила, поэтому теперь и отмораживается — я ведь ей запретил убивать, кого попало без моего разрешения… но в данном-то случае разрешение было! Да и даже если это все же она — остальных странностей это не объясняет.

В итоге вывод из всего произошедшего получился только один — отъезд из Москвы не помог. Меня по-прежнему кто-то хочет убить.

И тут я вспомнил еще одну вещь…

Помните нападение башкирских разбойников на наш караван? И никому ж из нас не пришло в голову — а на кой б… блин разбойникам на нас нападать? А? Нет, так-то, одолей они нас, они нашли бы чем поживиться — и казна моя родовая, и Источник, и так, по мелочи — но откуда б степные разбойники об этом узнали? Со стороны мы не выглядим купеческим караваном, который можно безболезненно пощипать, наоборот как отряд, одолеть который крайне трудно, а возможная добыча — крайне мала.

Зачем они на нас прыгнули?

И плюс — та стрела. Ну та, которую я каким-то чудом ухитрился поймать рукой. Ведь лучник не просто стрелял абы куда, могу поклясться он целился именно в меня, и спасло вышеупомянутого меня только вышеупомянутое чудо.

На меня охотятся.

Кто?

2

Осознав это, я несколько разнервничался. Не за себя, меня уже столько раз пытались убить, что разом больше, разом меньше… Разве что напрягает, что неизвестно откуда прилетит.

Нет, я переживал не за себя. За Аглашу. Она ведь там, в степи совсем одна!

Нет, ну так-то с ней, помимо Насти, которая тот еще самоходный огнемет, еще полсотни стрельцов, да несколько сотен людей-переселенцев, так что разбойникам нужно очень сильно подумать, прежде чем нападать на их караван. Но… Она же одна! Без меня! На мою скоморошеньку могут напасть!

На нервах я постоянно связывался с ней через зеркальце, чтобы убедиться, что с Аглашенькой все в порядке, чем задергал ее до того, что она пообещала меня покусать. А это не фигура речи — моя девочка кусается так, что плечи у меня еще долго потом болят. Я внял, успокоился немного и сократил количество созвонов-созеркаливаний до трех в день.

Не помогало. Я переживал!

Чтобы окончательно меня добить, мои добрые подчиненные, в лице командира стрельцов Нафани, придумали хитрый план, как заманить в ловушку того, кто пойдет меня вторым убивать. Нет, вы видели, видели? То есть, эти изверги нимало не сомневаются, что меня обязательно придут убивать и решили использовать меня в качестве сыра в мышеловке!

«Хитрый» в кавычках план заключался в том, что второй, кто придет меня убивать — он обязательно явится тем же путем, что и предыдущий. То есть просто как-то окажется у меня в спальне, минуя охрану и вообще всех. Окажется и тут-то его и схватят те, кто будет сидеть в засаде! Понимаете, да? То есть, я лежу на кровати, укрывшись одеялом с головой, а рядом со мной дежурят два охранника. Нет, я понимаю, что уединенность в семнадцатом веке — это редкая возможность, французские короли даже на горшок ходили в присутствии толпы придворных, но, блин, я как-то не привык спать, когда на тебя пырятся из темноты!

3

В итоге, спал я плохо и даже пожалел, что никто не явился меня убивать. Потому что к утру я сам был готов убивать!

— Что⁈ — рявкнул я на подошедшего Ржевского.

Толстокожий поручик не понял намека и не оставил меня одного с завтраком, а вместо этого начал, делая загадочное лицо, рассказывать о том, что он нашел для меня одного замечательного человека и я прямо-таки обязан с ним познакомиться. Зачем, для чего — Ржевский не признавался ни в какую. Отчего у меня взыграла паранойя: что, если поручик заманивает меня в ловушку? Что, если это он тот, кто стоит за покушениями на меня? Правда, паранойю несколько придавила логика, подсказавшая, что первое покушение, то, которое было замаскировано под нападение разбойников в степи — Ржевский никак не мог организовать. Он в тот момент находился в Омске, в сотнях верст от меня и даже не знал, когда и где я еду. Да и вообще Ржевский и покушения? Если только на девичью невинность. Паранойя не сдавалась и, хитро вывернувшись из захвата логики, придумала новый повод для паники.

Что, если «замечательный человек», с которым меня хочет познакомить Ржевский — это замечательная человека… Тьфу ты, женщина, в смысле. Вот ЭТО в его стиле: решить, что начальник тоскует без женской ласки и найти ему любовницу. А то, что у того самого начальника есть невеста… Так для Ржевского это вообще не причина. А вот для Аглашки — причина. Прибить меня, любовницу, Ржевского и еще кого-нибудь. Например, Нафаню. Просто так, не останавливаться же, если разошлась.

В общем, когда я увидел, кого мне подгоняет Ржевский, у меня прям камень с души упал. Хороший такой, солидный, пуда на три.

4

— Вон он, в углу.

В трактире, в который мы вошли, находилось несколько человек, усиленно делавших вид, что не видят ничего такого странного в том, что к ним ввалился аж цельный боярин со свитой и стрельцами. Мол, ну захотел боярин выпить чарочку медовухи — кто ему запретит?

Человек же «вон, в углу», никакого вида не делал. Он и впрямь не обращал на меня никакого внимания, потому что, судя по стеклянному взгляду, он здесь сидит как бы не вторые сутки, воздавая должное хмельному и напрочь игнорируя закуску.

Тощий, как жердь, с острым, как шило носом и откровенно опухшим от пьянки, лицом, человек медленно подносил ко рту кружку, выцеживал из нее глоток, после чего опять замирал, уставившись мутными глазами в стену.

— Ну и кто это? Ты, поручик, решил, что мне, как в сказке про летучий корабль, нужен Обпивала?

— Да нет, Викентий Георгиевич, зачем нам Обпивала? Мы и сами все, что нужно выпьем. Это чародейный холоп.

И впрямь, на внешней стороне ладони «обливалы» темнел узор клейма.

— Тем более на кой он мне? К хозяину его отвести?

— Так нет у него хозяина, Викентий Георгиевич! Его хозяином Морозов был!

Так. Это уже интереснее. Холопское клеймо бывает двух видов: принадлежность роду и принадлежность человеку. Второе используется крайне редко, потому что освобождает от холопства в случае смерти хозяина. А холоп, принадлежащий роду, просто перейдет во владение к новому главе. Этот же почему-то был личным хололом Морозова и после его казни оказался свободным. Видимо, поэтому и пьет — снятие холопского клейма не всегда проходит бесследно для психики. Но все равно на кой он мне?